Страница 14 из 85
- Здесь была тюрьма. В годы красного террора сюда бросали сотни священников, белогвардейцев, мирян. Вплоть до тридцатых годов расстреляли тысячи верных. В начале девяностых у западной стены, копая траншею под канализацию, обнаружили большое захоронение. Здесь всё кругом светится и благоухает от пролитой крови православных мучеников. Давай, преклоним колени - нет лучшего места для молитвы.
С молитвой монаха в мой вполне земной мирок, полный тёплой пыли и тлена, ворвался огромный мир вселенской красоты. В те высоты, куда взлетают ангелы и монахи, мне удавалось забраться не так уж часто, но уж если крылья молитвы после полного уничтожения гордости подхватывали меня и уносили ввысь - превыше неба, звёзд, солнца и луны - за пределы галактики и звездных систем, в абсолютную черноту края вселенной, на ту границу, где тварь встречается с Творцом, человек сжимается в бесконечно малую элементарную частицу, смиряясь в прах перед Всемогущим, Всеведущим... О, как драгоценны эти мгновения человеческого унижения и возвеличивания Бога! Сколько величайших дарований вливает Милостивый в твою очищенную от мрачной тяготы гордыни душу, легкую и прозрачную для Света, изрядно изголодавшуюся по благодати Божией. Ты - голодный, одинокий нищий, умоляешь "помилуй мя", протягивая руку, и Господь подаёт такое изобилие, какое ты способен унести, да еще с хорошим авансом "на вырост", так чтобы ты ушел с места встречи, прогибаясь под огромным мешком сокровищ, невероятно богатый и счастливый.
- Нет ли здесь прелести, сладкого самообмана?
- Если получению благ предшествует смирение, то конечно нет.
- А как же "предадимся безвидной молитве и пусть она будет холодной, но безопасной, ибо мы должны избегать видений"?
- Не так. Опытный духовник к видениям и чудесам учит относиться бесстрастно - не принимать, но и не отвергать. Отвержение благодати - это уже хула на Духа Святого, который живет где хочет, и даёт блага, кому пожелает. Но острое желание чудес, как признака собственной святости - это да - гордость в самом гнусном виде. А если ты познал самую тайную и открытую всем и каждому тайну христианства, жаждешь истинного смирения и просишь об этом в молитвах - это самый благодатный путь. Слепой нищий евангельский Вартимей, открыл миру Иисусову молитву: "Иисус, Сын Давидов, помилуй меня!" - представь себе - услышал его Господь, подошел и спросил: "Чего хочешь?" Если бы он сбежал бы от страха, разве исцелился бы? Нет! Да еще, пожалуй, был бы наказан. Вот тебе евангельский образ молитвы: молитвенник слеп, нищ и голоден; не смотря на запреты толпы, обступившей Христа, он упорно повторяет свой простенький вопль - и получает! А если бы Вартимей был сытым, богатым, самодостаточным, гордым; возлегал бы на коврах у богатого стола, рассказывая гостям о том, как к нему каждый день заглядывает Бог и спрашивает: "Чего еще пожелаешь?" - "Ну не знаю, - чешет тот затылок, - может, еще пару бочек зернистой икры" - "Хорошо, будь по-твоему, пришлю, можешь не сомневаться!" Смешно... было бы, если б не было так печально. Да нет, Господь настолько милостив и щедр, что мог бы обогатить любого верующего, только человек, получив богатства, почему-то перестает нуждаться в помощи Божией. Ты-то уж это на практике изучил, не так ли?
- Что, так заметно?
- Да у тебя взгляд человека, которого только что ограбили. Видимо, ты все-таки нашел в себе силы веры, чтобы пережить это материальное падение и возблагодарил Бога.
- Да.
- Наверняка тебе известно слово Отцов наших святых и богоносных: "Отдай кровь - прими Дух".
- Да.
- В таком случае, отдав ценности материальные, ты получишь нетленные блага. Будь готов к чудесам и открытиям. Думается, скоро ты их получишь.
- Отец Паисий, меня тут стал преследовать черный человек...
- И это нормально. Каждый христианин, если он конечно настоящий, обязательно встречается на пути восхождения с лукавым. Для чего? Во-первых, отныне ты как никогда защищен Господом от его нападок, поэтому тебе и победить его сейчас легче. Во-вторых, для того, чтобы не быть уловленным лукавым после смерти, на частном суде, на мытарствах, которые мало кто проходит, а чаще на втором-третьем забирается врагом человеческим во ад. Так что, как видишь, Андрей, ты просто осыпан дарами Божиими. У тебя не было в роду монахов или мучеников?
- Да, были и те и другие. А самая близкая мне - бабушка, недавно упокоившаяся. Она выжила благодаря смирению, терпению и крепкой вере.
- Что ж, это многое объясняет.
- Батюшка, от меня жена сбежала.
- И это хорошо. Как говорят жители туманных альбионов: "леди с дилижанса - пони легче".
- Но вчера на моем холостяцком горизонте появилась женщина, моя одноклассница. Самая кроткая, красивая и любящая меня с детства. Она предложила мне руку и сердце.
- Гм-гм, - кашлянул монах удрученно. - Знаешь, Андрей, давай, ты не будешь спешить вот так сразу бросаться в ее объятья. Мы с тобой помолимся - знаешь как? - такими вот словами: "Господи, приблизь или отдали жену сию, дабы узнал я Твою волю, благую и совершенную". Ты у себя, я у себя - помолимся так седмицу, другую, а там Господь всё нам и откроет. Ну, вот и ладно, теперь давай поблагодарим Господа и ступай с Богом.
Ушел от монаха окрыленный, с таким ощущением, будто и у меня за спиной развевается монашеская мантия или крылья огромного беркута размахом более двух метров, поднимающие душу в синие высоты.
На улице распогодилось. На ярко-синем небе сияло ослепительное солнце, птицы щебетали на все голоса, будто приветствуя мой прорыв в горние просторы. Ступал я по умытому блестящему асфальту осторожно, мягко, пытаясь не расплескать то, что влилось в сердце и светило там, и согревало, и веселило тихой блаженной радостию.
Я весь обратился внутрь и, не замечая деталей окружающего мира, лишь только чувствуя всеобщий свет и птичьи голосовые вибрации, нёс в груди бесценный дар светлого покоя.
Меня радовало и томило это нежданное и столь необычное для меня состояние прозрачности души. Будто кожные покровы таяли и внутренний мир открывал дверь и оттуда, извне, влетали - плавно и торжественно - объемные картины, озвученные переливчатой гаммой музыкальных аккордов и задумчивым плетением искристых слов.
Еще совсем недавно я был слеп и глух для столь восхитительных явлений, может именно потому, что между окружающим пространством рациональной материи и сокровенной глубиной сердца, где теплилась вера, - я невольно выставлял щит бесчувственного цинизма. Случалось замереть от нахлынувшей красоты заката, белоснежного частокола березовой рощи или, скажем, клубящегося тумана, плывущего над зеркальным покоем озера - но вся эта преходящая хрупкая красота лишь скользила по коже лица, по глазному дну, по чутким ноздрям, одаривала пугливым покоем - да и улетала прочь, сменяясь калейдоскопом опостылевших "картинок с ярмарки".
А тут!.. С тех пор как Господь по Своему спасительному промыслу отнял у меня материально-денежную кабалу, а я на удивление спокойно принял это, как знак грядущего освобождения... Вернулся домой, на свою родную орбиту, на асфальтовые дорожки в трещинах, к старым неустроенным друзьям, к пожелтевшим фотографиям, к уютному бархату книжной пыли... Вернулись ко мне эти беззаботные вроде бы, но требующие крепкой веры слова Господа моего, чтобы "не тревожился о том, что есть, что пить, во что одеться, но только искать Царствие Небесное", а всё прочее - земное, бытовое - Он, всемилостивый и всемогущий Господь дарует, обеспечит в необходимом количестве и достойном качестве. Всё потерял, вернулся - и всё приобрел, только вчерашнее "всё" было тленным, а нынешнее пронзает кожаные ризы и стремится к обетованной прекрасной Вечности, о которой гениальный ритор апостол Павел сказал на удивление беспомощно и кратко: "не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1Кор.2: 9).