Страница 9 из 30
— А что ты скажешь о ее дочери, Кассифоне?
— Она тоже прекрасна, отец, но в ней есть что-то жестокое, напоминающее брата моего Телегона. Взгляд ее зеленых очей вселяет порою какое-то смущение в мою душу.
— Вероятно, оттого, что эти глаза околдовали тебя? — добродушно смеясь, спросил Одиссей.
— Возможно, отец. Ведь она тоже чародейка.
— А что бы ты сказал, Телемак, если бы мы с Цирцеей предложили тебе жениться на ней?
Телемак задумался на миг и попробовал робко возразить:
— Но ведь у меня есть уже Навзикая…
— И у меня была Пенелопа, когда я в течение года был мужем Цирцеи, а затем семь лет жил с прекрасною нимфой Калипсо. Навзикая подождет, а память о совершенной мною резне женихов отвадит у молодежи соседних островов охоту свататься к ней… Да притом мы здесь погостим и уедем, а Кассифона не захочет, вероятно, расстаться с матерью.
— Пусть будет, как ты хочешь, отец.
В тот же вечер Одиссей, переговорив с Цирцеей, добился согласия чародейки на брак ее дочери с Телемаком. Хитроумный герой опасался, что его сын слишком засматривается на стройное белое тело и золото пышных волос владычицы Эи, и хотел отвлечь пыл желаний его только что расцветшею красотой Кассифоны.
Рыжекудрая, зеленоглазая дочь чародейки отнеслась к вести о близости брака так равнодушно, что удивился даже сам Одиссей.
Следующею же ночью, после обряда наложения родительских рук, при пении держащих факелы нимф, наперсница волшебницы, Альс, на колеснице, запряженной парою львов, отвезла одетую в прозрачный свадебный пеплос Кассифону в маленькую хижину среди чащи леса, где ее ждал покорный воле отца Телемак.
Новая жена поразила Одиссеева сына странной осведомленностью о его прежней жизни. Ей не только хорошо был известен характер Навзикаи и все достоинства и недостатки тела феакийской царевны, но и другие, более ранние, привязанности и увлечения ее мужа. Телемак был изумлен, когда Кассифона медленным ровным голосом рассказала ему, как некогда в Пилосе мыла его в теплой бане и натирала затем благовонным елеем младшая дочь царя Нестора, белорукая, на стройных ногах Поликаста…
— Ты был тогда юн, Телемак, и не замечал ни излишней полноты ее груди, ни недостатка волос в заплетенных косицах. Скажи, может ли цвет ее кожи сравниться с моей белизной?
— Откуда тебе известны подробности жизни моей? — спросил удивленный Телемак.
— Ты забыл, что я дочь и внучка двух чародеек, равных которым нет на земле. Не мудрено поэтому, что я заглянула в прошедшее человека, который дан мне в мужья…
С моря доносился рев разыгравшейся бури. Ветер шумел в тростниковой конической крыше и, проникая в небольшое отверстие для дыма, колебал огоньки пылавших светильников. Но в маленькой, хорошо обмазанной цветною глиною хижине было тепло, и босые ноги молодых тонули в мягком мехе разостланных на полу шкур диких зверей. На угольях поставленной недалеко от входа грелки-курильницы шипела благовонная смола. Взоры Улиссова сына манила к себе белизна тонких тканей, покрывавших широкое брачное ложе, где, задумчиво прислушиваясь к рыканиям львов в соседнем лесу, ожидала его зеленоглазая рыжекудрая дочь чародейки Цирцеи…
Наутро их разбудила бесшумно вошедшая в хижину царица острова Эи. Она одинаково нежно ласкала, прижимая к металлическим украшениям на белой груди, обоих молодых. Следом за нею пришел Одиссей. Царь Итаки старался казаться развязным и гордым и вел себя, как старый друг и любящий муж. Но зоркая Кассифона заметила, как ее мать освободила раз легким движением стан свой, а другой раз сняла с подобного цветом слоновой кости плеча широкую загорелую руку Одиссея.
— Друг мой, — произнесла, обращаясь к нему, дочь Гелиоса, — проводи сына искупаться в холодных струях ручья, что течет у тех скал. — И царица показала рукой направление пути. — Да и тебе не бесполезно будет подкрепить купаньем силы свои, — присовокупила вслед гостю Цирцея. — Ничто не помогает так от преждевременной дряхлости, как чистая вода горных потоков.
Несколько смущенный Одиссей не заставил повторять себе приглашение и быстро ушел в сопровождении сына.
— Как провела ты ночь, Кассифона? — спросила заботливая мать.
— Нельзя сказать, чтобы дурно, хотя Телемак все-таки только человек.
— Пожалуйста, не обращай своего мужа во льва, — пошутила Цирцея: — он удивительно напоминает мне Одиссея в дни, когда тот, мощный как бог, возвращался от стен Илиона. Теперь сын Сизифа — развалина и мне больше не нужен. Я хотела бы даже от него освободиться.
— Отошли его обратно на Итаку, — сказала Кассифона.
— Не найдя там своей Пенелопы, он начнет жаловаться на меня всем олимпийским богам. А я не хотела бы ссориться с благосклонной к герою Палладой или с Гермесом, от которого он происходить. Нет, с Одиссеем надо будет поступить иначе.
— Тогда отдай его Альс. Она честолюбива и давно хотела повелевать и владеть обращенным в какого-либо зверя героем, — посоветовала Цирцее ее рыжеволосая дочь, застегивая на лилейном плече золотую пряжку прозрачного пеплоса.
— Надо будет попробовать, — задумчиво молвила чародейка. — А ты не горишь еще ревнивой страстью к Телемаку?
— Бери его от меня хоть сейчас, — был ответ мечтавшей об олимпийских богах Кассифоны.
— Еще рано. Я подожду, пока он тебе не надоест…
Через два дня отвергнутый царицею острова Одиссей был утешен ее наперсницей Альс. Черноволосая стройная нимфа с загадочной улыбкой на продолговатом бледном лице с предупредительным почтением отнеслась к исканиям пожилого героя, и последний снова почувствовал себя жизнерадостным и веселым. Скрывая свою страсть от царицы Цирцеи, любовники сговорились бежать с утесистой Эи на Счастливые острова.
— Там, о герой, — говорила Альс, — нет дикого темного леса, которым, как щетиной, зарос остров Цирцеи, переполненный стадами зверей, бывших прежде людьми. Поля на тех островах сплошь покрыты цветами, а от полдневного зноя можно укрыться в беседках из кустов олеандра. Невиданные тобою плоды растут на тенистых деревьях, и отягченные ветви их сами клонятся в сторону путника. Аромат этих плодов приятнее запахов нектара и золотистой амброзии. Там, Одиссей, ты будешь вечно блаженствовать с преданной тебе, знающей все тайны любви волшебницей Альс.
И Одиссей, опасаясь коварных козней со стороны разлюбившей его Цирцеи, добровольно дал новой своей любовнице себя обратить в могучего золотистого жеребца, который фыркал от радостной гордости, ощущая на хребте у себя прекрасную ношу.
Мимо Цирцеи и Телемака проехала на нем Альс к отлогому спуску в мерно шумящее море. Раздувая широкие ноздри и подняв светлую гриву, с громким и бодрым ржаньем вошел воображавший себя мощным кентавром царь Одиссей в увенчанные пеною волны.
Отойдя от берега, пустился он вплавь по направлению, указанному ему бесстрашною всадницей, и плыл до тех пор, пока под копытами у него не показалось твердое дно неподалеку от берегов желанной земли…
Но неосторожен тот, кто доверяется волшебницам нимфам. Черноволосая Альс с загадочною улыбкой на продолговатом бледном лице предпочла не возвращать герою его прежнего облика, и никто из жителей каменистой Итаки не встречал более своего бывшего царя Одиссея…
Телемак остался один в гостях у Цирцеи. Чародейка сказала ему, что Одиссей убежал с нимфою Альс, и это успокоило молодого героя. Объятия гордой Кассифоны, а затем и опытной в любовном искусстве дочери Гелиоса заставили его забыть обо всем. Молодого человека не смущало даже напоминавшее ревность враждебное чувство окружавших обеих волшебниц диких зверей. Сын Одиссея был храбр и, не мигая, с сознанием своего человеческого превосходства, смотрел в коричнево-желтые глаза бивших с глухим рыканьем хвостами о бедра барсов и львов.
Но перед дочерью Гелиоса ему приходилось смирять свою гордость. Телемак догадывался, что царице Эи удалось какими-то чарами сделать его рабом ее прекрасного тела. Цирцее, казалось, доставляло порой удовольствие помыкать Одиссеевым сыном, обращаясь с ним, как с игрушкой, которую она то уступала дочери, то неожиданно требовала себе.