Страница 5 из 19
- Вопросы имеются?
- Есть вопрос! - встал плотник Федулеев Макар. - Я вот насчет карнизов и флинтусов. Надо все ж таки разобраться. Будет решение или нет?
Я ему со всей строгостью:
- Товарищ Федулеев, мы тут вопрос решаем, а вы с карнизами и флинтусами...
- Дак что ж, карнизы не нужны, что ли? Без них тоже дом не стоит.
- Это понятно. Но мы сейчас собрались о Манолисе Глезосе поговорить.
- Да вы ж его знаете, а мы нет. Зачем тогда нас пригласили сюда?
- А затем и пригласили, чтобы решить - выступим со всей определенностью в защиту Манолиса Глезоса.
Тогда крикнул кто-то из зала:
- Это мы решили уже в докладе. Теперь давайте насчет карнизов решим!
Я повернулся к председателю вроде бы за поддержкой. А он прикрылся бумажным листком и прыскает в него. Я его решил перед людьми вывести и говорю:
- Смешного тут ничего нет. Слово имеет председатель товарищ Звонарев.
А он убрал листок из-под носа и как ни в чем не бывало сказал:
- Ну что ж, товарищи, давайте решим насчет карнизов. Кто хочет сказать?
Встал тот же Федулеев и пошел:
- Что ж у нас получается? И за карнизы и за флинтуса платят одинаково. Но ты прибей сначала карниз, а потом прибей флинтус. Карниз, он наверху. Во-первых, подставку надо какую ни на есть - или бочку, к примеру, или ящик какой-нибудь. Залезь на него да бороду кверху тяни. А прибьешь потом ишшо перестановку этой самой бочки сделай. Да со стороны погляди не косо ли? А теперь возьмем флинтус. На колено припал, стукнул молотком и вся недолга. Потому как он внизу. Дак разве ж можно все равнять? Так нельзя. Это дело решить надо.
Федулеев сел, а я сказал:
- Хорошо, решим на общем собрании в другой раз.
- Нет, давай сейчас! - закричали из зала.
Тут поднялся Петя Долгий и сказал:
- За карнизы будем платить вдвое больше. Согласны?
- Согласны! - весь зал проголосовал.
Я опять говорю:
- Товарищи, у кого есть слово про Манолиса Глезоса?
- У меня имеется, - встал Якуша Воробьев. - Я, товарищи колхозники, предлагаю поддержать Манолиса Глезоса. Потому как я сам сидел - знаю, каково там. И ежели можно скостить ему срок, давайте попросим. Отчего ж не попросить?
Я что предлагаю - пусть мои два пуда пшеницы, которые я в прошлом году внес на помощь Вьетнаму, перешлют Манолису Глезосу. А то ведь их во Вьетнам так и не отправили. Чего они в колхозной кладовой валяются?
Тут встала Маришка Дранкина, наша кладовщица, и задала ему вопрос:
- Дак ты же их забрал в прошлом году!
- Это когда я их забирал? Когда?
- Вот тебе и раз! А кто их за помол Галактионову отдал? Кто?
- Я их отдавал?
- Но ты же велел отдать Галактионову!
- За помол?
- Да, за помол.
- Да как он помолол? Разве ж это помолол? Изжевал и плюнул. За такой помол с него еще взять надо, а не ему платить...
Все засмеялись. А я постучал о графин карандашом и строго сказал:
- Товарищи, мы должны говорить на политическую тему, насчет соблюдения прав и Конституции. Про закон! Вот об этом кто хочет - пожалуйста...
Встал Иван Дранкин, Маришкин тесть:
- Вы вот что скажите, закон у нас будет или нет?
- Какой закон?
- Известно какой... насчет скотины.
- Ну, при чем тут скотина?
- Как это при чем? Вчера корова Шабыкина зашла ко мне на двор и два центнера картошки съела.
- Не ври! Два центнера не съест - лопнет! - крикнул кто-то из зала.
- Дак в том-то и дело, что слопала. Бока во как разнесло, - Дранкин показал руками. - Прямо бочка.
- А что ты с ней исделал? - крикнул Шабыкин.
- Я взял да и пырнул ее в это самое обжорство... В бок то есть...
- Прошу записать это показание! - крикнул опять Шабыкин.
- А ты погоди! Отвечать за свою корову сам станешь, - обернулся к нему Дранкин, и потом - снова в президиум: - Дак что ж получилось? Шабыкин забрал мою корову и не отдает. Вот я и спрашиваю: закон у нас будет или нет?
Я обернулся к Пете Долгому, а он опять в бумаги прыскает. Молодой, опыта воспитательной работы у него нет. Ведет себя, как в школе, когда ученик чепуху несет. А тут еще встает кладовщица Маришка Дранкина и про свое:
- А с семенами когда решат? У нас они, что рожь, что пшеница, что ячмень, - все заодно числятся.
- Товарищи, это ж вопросы чисто внутреннего противоречия. А мы решаем в международном плане. Понимать же надо...
И тут, скажу вам, мое замечание так сильно подействовало, что даже все Дранкины замолчали. А я еще добил Маришку:
- Сядь! Не до семян. Давайте сначала с политикой разберемся. Выполним указание районного комитета.
Проголосовали мы. Приняли резолюцию в поддержку Манолиса Глезоса, а я про себя подумал и решил: "Непременно надо съездить до районного комитету и попросить, чтобы у нас прочли лекцию о разнице внутренних противоречий и международных. Или хотя бы мне поручили доклад сделать. Нельзя ослаблять воспитательную работу с массами".
ФИЛИПП САМОЧЕНКОВ - ПЕРВЫЙ БРЕХОВСКИЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ
Описание жителей начну с Филиппа Самоченкова, - во-первых, он живет с краю, во-вторых, он был первым председателем колхоза. И наружность у него занимательная: худой, погибистый, с наклоном вперед, вроде бы кто его в спину толкает. И ходит с наклоном, ногами семенит, словно гонится за кем. Окликнешь его - он ответит, но остановится не сразу, пробежит еще несколько шагов, потом уж свернет к тебе. Будто бы пружина в нем какая работает; заведет ее и мчится прямиком. Оттого он, видать, и худой всю жизнь. А должности занимал хорошие. Другой бы на его месте и живот нажил бы и загривок. Филипп же тощ, как уклейка по весне. Не знаю, на чем и штаны у него держатся. Всей и славы - один нос большой, хоть локтем меряй.
Поскольку Филипп личность историческая, не могу не сказать еще несколько слов про историю. Раньше вся история строилась на классовой борьбе. А таперика нам говорят: нет ни классов, ни врагов народа. Но, во-первых, куда же они все подевались? А во-вторых, если нет ни классов, ни врагов народа, то, значит, нет и борьбы. На чем же тогда строится история? Вот вам вопрос-закорюка. Ведь не станете же вы отрицать историю, товарищи примиренцы.
А между прочим, чего это я за других беспокоюсь. Мне историю есть на чем писать. Борьбы на моем веку было хоть отбавляй.
Начал я вот писать про Филиппа Самоченкова и задумался: почему меня народ любит, а его нет? И знаете что я вам отвечу: Филипп Самоченков имел в руководящей работе азарт, или, как говорят у нас в Брехове, - зарасть; он все любил доводить до точки, а я всегда запятую ставил - и сам прохлаждался, и другим передохнуть давал. И пил он как бы с остервенением, будто не водку давил, а врага народа. Оттого и вся жизнь у него скособочилась. А мне много пить нельзя. Потому как выражение лица у меня меняется, перед подчиненными неудобно. Хотя при случае, конечно, я могу в этом деле потягаться и с самим Филиппом Самоченковым.
В лесном селе Корабишине начали раскулачивать на год раньше, то есть в одна тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Скорее всего за укрывательство хлеба, излишков то есть, всех бывших кулаков выслали на лесозаготовки. Дак ведь вот какой народ, - они и там за два-три года разбогатели. Их, значит, опролетаризировали, сняли с них запрет. Они и зажили опять по-богатому. Пришлось их вторично искоренять. Осталось от них в двадцать восьмом году много скота. Время было летнее. Куда его девать? Вот и решили создать в Корабишине коммуну, и весь кулацкий скот ей передали. А председателем послали туда Филиппа Самоченкова.
Тут и развернулся наш Филипп. Первым делом, говорит, надо накормить коммунаров. И лозунг выкинул: "Ешь от пуза". Потому как сытый человек команду лучше слушает. И в работе он усерднее. А от голодного одна злоба да грызня. Ну, ладно. Стали есть коммунары вволю и на работу весело пошли - столовую построили, силосную башню. Но на беду Самоченкова от кулаков осталось много ульев. И не успел он толком оглядеться, как мед растащили на медовуху да самогон. И такая пьянь пошла, такое воровство, что просто невозможно. Тащили улья, поросят, овец, свиней и даже до коров дошли. Всю зиму охотился Самоченков на воров. Однажды напал на компанию - сидят ночью на кулацкой заимке, пьют и песни играют. Он было к ним, - один из тех вылетел на коне из заплота да на Филиппа. "Стопчу, паразит!" Филипп и ахнул из ружья. Тот упал. Раненый... Пасечник оказался.