Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 3

Она села на стул и заплакала.

– Дурочка моя, – сказал он и чмокнул ее в макушку. – В общем, разбирайся. Хозяйничай. Вернусь вечером. И чтобы был ужин, – с шутливой строгостью добавил он.

Оля испуганно кивнула. Дементьев вышел из подъезда, немного постоял на крыльце и с шумом вдохнул острый, морозный воздух. Никогда он не чувствовал себя таким счастливым.

Со Светкой они учились в параллельных группах. Она пользовалась большим успехом у однокурсников: высокая, длинноногая, с густющей гривой роскошных пепельных волос. Картину немного портил острый и длинноватый нос, за это ее немилосердно прозвали «Буратино». Она вовсю крутила романы – поговаривали даже, что с замдекана факультета. Но, возможно, это все были сплетни. Светка считалась на факультете личностью одиозной. Кавалеров было море, а вот замуж никто брать не спешил. Был один потенциальный женишок – Славик Кулькин, хилый, очкастый «ботаник». Близилось распределение. Светка до обморока боялась оказаться в какой-нибудь глуши – с таким трудом выбралась из своего Мухосранска. Была согласна даже на Славика. И Славик повел ее в дом – знакомиться с матушкой. Матушка оказалась умнее великовозрастного сына и Светку раскусила моментально. Минут десять она наблюдала за тем, как Славик трепетно держит Светку за руку, а та вырывает руку и широко зевает. Умная маман предложила Светке покинуть помещение без всякой надежды на возврат. Светка с трудом пережила этот облом. Времени до распределения оставалось совсем мало. Дементьев увидел ее, рыдающую, в курилке. Она прикуривала одну сигарету от другой и громко сморкалась в большой клетчатый платок.

– Не прет? – сочувственно спросил он.

Светка посмотрела на Дементьева со злостью.

– Пойдем куда-нибудь посидим, – благородно предложил он. – Кофейку попьем или, там, винца. Ты только умойся, а то подумают, что я злодей, не хочу жениться на беременной девушке.

– А ты женись на небеременной, – невесело усмехнулась Светка.

– Да запросто, – в тон ей ответил Дементьев.

Светка внимательно посмотрела на него:

– Только имей в виду: денег у меня совсем мало. Мамка выслала все, что за лето с курортников собрала.

– Свои люди – сочтемся, – рассмеялся он.

О деньгах он как-то не подумал, но это явно подняло ему настроение.

Они пошли в кафе напротив института – любимое место всех студентов. Взяли бутылку сухого белого, две чашки кофе и бутерброды с сыром. Светка с жадностью набросилась на бутерброды. «Голодная», – с жалостью подумал Дементьев.

Ему всегда было жалко этих неприкаянных приезжих: жуткие условия в общаге, столовая-тошниловка, в комнатах ни телевизора, ни холодильника. Из душа течет тонкой струйкой ржавая вода. На этаже вечно засоренный сортир. На грязной кухне из трех плит работают две конфорки. Стирают в тазах, белье сушат на ржавых батареях в комнате. В общем, жизнь у этой бедной лимиты не сахар. Конечно, некоторые устраивались поприличнее – кому-то обеспеченные родители присылали денег на съем квартиры или хотя бы комнаты, кто-то успевал выйти замуж за москвича – из корысти или по большой любви. Возвращаться на историческую родину почему-то никому не хотелось. Все стремились зацепиться в Москве. Кому-то везло, а кому-то не очень. Светка была явно из последних.

Они сидели в кафе, пили винцо и трепались о жизни.

– Женись на мне, Дементьев, – жалобно попросила Светка. – Женись, а то я пропаду. И это будет на твоей совести. – Она жалко улыбнулась.

– А цена вопроса? – паясничал он.

Светка назвала сумму. Он прикинул: вполне хватит на подержанные «Жигули». В общем, ударили по рукам. Но договор был такой – деньги платятся за прописку. Жить можешь тоже – пока. Вдвоем выживать в этом мире проще: пополам квартплата, питание. Но до поры до времени, пока не случится судьбоносная встреча – у Дементьева, разумеется, – и он не решит привезти свою любимую к себе. То есть когда представится возможность брака не фиктивного, а эффективного. Тогда – извините. Все по-честному. Светка, конечно, согласилась. Можно подумать, у нее был выбор. Подали заявление, и она переехала к Дементьеву. Он спал на диване, она на раскладушке. Готовить Светка не любила, но сыграло роль южное воспитание – всплыли в памяти мамины борщи с толченым чесноком, салом и галушками, вареники с картошкой. Словом, старалась как могла. А Дементьеву все по кайфу – обед есть, продукты в холодильнике тоже. В квартире прибрано – не идеально, конечно, но ему идеально и не надо, сам порядочная свинья. «Жигули» купил, но через месяц разбил. Чинить было неохота, да и не на что. В общем, бросил во дворе и разрешил дворовым мальчишкам в них хозяйничать, чему они были, естественно, несказанно рады. Со Светкой жили в принципе дружно. Так, собачились по-мелкому, в основном по хозяйственным вопросам: кому мусор вынести, кому за хлебом сходить. У Дементьева не прекращались романы, и иногда он просил Светку перекантоваться у какой-нибудь подружки. Она вздыхала и нехотя уезжала на день-два. У самой Светки были все время какие-то трагические любовные истории – бурные, кратковременные и непременно дурацкие, из которых она выходила тяжело, с истериками и депрессиями. А однажды оба напились с горя и оказались в койке – обычная история. С той поры периодически Дементьев наклонялся к ее раскладушке, трепал ее, сонную, по плечу, и она, вздыхая, перебиралась к нему на диван. Спать с Дементьевым Светке нравилось: красивое, мускулистое тело, крепкие руки, никаких сантиментов – она не любила все эти нюни и сопли в сахаре. Дементьев был не против бурного и непродолжительного секса, но дальше дело не шло. Ни одного цветочка, ни шоколадки, ни тортика к Восьмому марта.

– Ты потребитель, Дементьев, – укоряла его Светка.

– А ты? – парировал он. – Появись у тебя сейчас какой-нибудь мужик с хатой, через пять минут меня бросишь и не вспомнишь, как звали.

Нет. Это была неправда. В Дементьева она была уже влюблена, если не сказать больше. Но признаться в этом ему – никогда, ни за какие коврижки. Светка была бедная, но гордая. И, как все женщины, надеялась на лучшее: придет он однажды домой, наденет тапки, вымоет руки, съест тарелку борща, поднимет на Светку глаза, задумается и увидит наконец, какая она прекрасная – и женщина, и хозяйка, и любовница, в конце концов. Просто – лучшая Светка на свете. Но ничего такого не происходило. Все было как всегда. И по-прежнему, правда, уже реже, он просил ее съехать на пару дней к подружкам в общежитие. Сволочь, в общем, та еще, что говорить. Но Светка его любила. Даже от любви и ревности хотела от него уйти, чтобы что-то до него дошло. Но не успела – Дементьев влюбился. Познакомился на Красной площади с приезжей девочкой. Девочка с очень серьезным лицом заняла очередь в Мавзолей. Дементьев встал за ней и тихо, но твердо объяснил, что в столице полно более интересных мест, которые непременно стоит увидеть. Жительница маленького городка под Новосибирском стояла насмерть. Дементьев тяжело вздохнул и продолжил маяться в очереди. Вышли из Мавзолея – она с торжественным и скорбным лицом и плотно сжатыми губами, он – с непонятными надеждами и полным недоумением и умилением. «Странная девочка, – думал он. – Неужели такие остались в наше время?»

Дементьев показал ей Москву, Арбат. Предложил пообедать в кафе – она отказалась, ограничились пирожками на улице. Довел ее до дома – она остановилась у родственников на «Войковской». Договорились, что встретятся завтра. Через два дня он проводил ее на вокзал. А еще через две недели улетел к ней, в ее богом забытый городишко, и сделал предложение. Она взяла сутки на раздумье. Эти сутки он валялся в замызганной гостинице и смотрел на часы. Она ровно через сутки позвонила и сказала, что согласна. Дементьев купил у бабульки на улице букет цветов и пошел просить ее руки.

Дверь открыла мама – такая же строгая, с поджатыми губами. Ужина не предложили, шампанского, что он принес, не открыли. Выпили чаю с печеньем «Юбилейное», и будущая теща строго принялась расспрашивать его про квартирные и материальные условия жизни ее дочери в Москве. Когда аудиенция закончилась, в прихожей Олина мать протянула ему свою руку.