Страница 9 из 18
— Со мной был секретный пакет, который я должен был передать одному человеку. Этот пакет у меня пропал, кто-то его у меня вытащил.
В памяти Кати вдруг всплыл разговор с Володей Корабельниковым в то утро, когда она встретилась с ним у ворот больницы. Она рассказала ему о кузене, о таинственных словах, произнесенных в бреду. Что-то говорило ей, что между этим разговором и пропажей секретного письма существовала какая-то связь. Эта мысль в первый момент вызвала у нее такое сильное смятение, что забилось сердце. Против Володи она ничего не имела. Ничего бесчестного он сделать не мог. Володя поступал так, как подсказывали ему его убеждения. Но собственный поступок показался ей ужасным. Она выдала брата. Не потому, что посчитала необходимым так поступить. Невольно, неосознанно… Но разве это может ее оправдать?
Да, все, что говорил ей Володя о новой жизни, о революции, находило в ней сочувственный отклик. Но все равно она никогда бы не согласилась стать доносчицей. Слезы стыда и боли выступили у нее на глазах.
— Если этот документ попал к чекистам, я погиб, — произнес Митя. Непритворное отчаяние звучало в его словах.
Катя мягко произнесла:
— А если тебе явиться с повинной? Во всем признаться…
— Нет! Нет! — бескровное лицо Мити перекосилось от охватившего его страха. — Нет, ни за что! Меня там расстреляют. Я убегу, схоронюсь. Мне бы только немного окрепнуть. Дня два-три мне надо где-нибудь переждать. Ты мне поможешь, Катя? Без тебя я погибну. Знаешь, мы зайдем в наш лицей. Там у швейцара Анисима Хрисанфовича можно будет узнать, кто из моих соучеников в Москве. Ты меня не выгонишь, Катя? Ты мне поможешь спастись?
Глава четвертая
Валяясь на диване, Корабельников почитывал пухлый растрепанный томик Хаггарда. У квартирной хозяйки была довольно большая библиотека. Три огромных шкафа сверху донизу были заставлены книгами. Впереди — парадно, как гвардейцы, выстроились на полках тома Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, огромные фолианты исторических сочинений. На задворках шкафов, точно бедные родственники, ютились книжки затрепанные, с оборванными корешками. Отсюда, порывшись, Володя уносил к себе какой-нибудь приключенческий роман. Но странно, даже произведения прославленных мастеров этого жанра — Буссенара, Хаггарда, Стивенсона не захватывали его. Замысловатые выдумки о кораблекрушениях в тропических морях, о поисках сокровищ, о жарких схватках с голыми дикарями на неведомых атоллах оставляли его равнодушным. Слишком далеки были все эти истории от того, что до краев переполняло его душу. Действительность была фантастичней и реальней любой выдумки.
— Митенька, к вам гость, — постучавшись, сказала квартирная хозяйка Мария Лазаревна.
Корабельников отшвырнул книжку. Наконец-то! Начинается… Наверное, это кто-нибудь из тех, кого он так напряженно ждал, тратя драгоценное время на чтение приключенческих книг. Володя вскочил на ноги и распахнул дверь.
На пороге стоял Мещерский, держа фуражку в руке. Корабельников радушно его пригласил:
— Заходите, очень рад вас видеть. Очень рад…
Войдя, Мещерский брезгливо оглядел убогую обстановку комнаты, потом подошел к окну, осторожно отодвинул занавеску и выглянул во двор. Осмотром, видимо, остался доволен и, уже успокоенный, подошел к дивану и разлегся там, положив пыльные сапоги на валик.
— Ну, как проводите время? — спросил он Володю, лениво позевывая.
— Затворником, — искренне пожаловался Корабельников. — Тоска смертная. И совестно без дела валяться в такую горячую пору.
— Странно, странно, — не слушая его и думая о чем-то своем, проговорил Мещерский. — Неужели нервы у меня начали пошаливать?
— Что-нибудь случилось?
— Нет, нет, все в порядке…
Он курил и стряхивал пепел на старый паркет. Между двумя затяжками вполголоса запел:
И, не допев, замолчал. Внезапно спустил ноги с валика и сел. Что-то не давало ему покоя, что-то его мучило. Угрюмо уставившись в пол, он в тяжелом раздумье произнес:
— Да, это тот самый. Голову даю на отсечение…
— О чем это вы?
Мещерский многозначительно усмехнулся.
— Такое, понимаете, Митенька, странное совпадение. Сегодня два раза мне на глаза попался один и тот же человек.
— Просто на улице?
— В том-то и дело, что не просто на улице. Один раз, когда выходил из дому, второй раз, когда завернул на Большую Никитскую. Хотел навестить старого однополчанина… Что-то я в тот миг почувствовал. Изменил маршрут. Кружил по городу, желая обнаружить слежку. Но больше он мне на глаза не попался.
— Неужели вы могли запомнить физиономию случайного прохожего?
— Ну, что же тут особенного. У того, кто ведет двойную жизнь, все чувства обострены до крайности. На нервах живем. Интуиция, дорогой мой, штука не простая. Почему я почувствовал что-то странное в этом прохожем, объяснить не берусь. Но что-то мне в нем бросилось в глаза, задержало внимание. И нервные центры послали сигнал: будь осторожен! Это вроде предчувствия. Я в приметы не верю, а в предчувствия — да. Не все предчувствия оправдываются. Это верно. Но я к ним прислушиваюсь. Вот так-с!
— Интуиция нас часто подводит, — сказал Корабельников. — Она у человека несовершенна. Кто слепо доверяет ей, тот гибнет.
— Послушайте, — с иронией произнес Мещерский. — Какие мы, оказывается, философы. Дорогой мой, в восемнадцать лет я тоже изрекал разные ошеломляющие истины. Ну, вроде того, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, что волков бояться — в лес не ходить и так далее! А повстречавшись со смертью с глазу на глаз, еще кое-что усвоил. Смерть — штука коварная, она играет с тобой, как кошка с мышью. Чтобы прежде времени не отправиться к праотцам, надо чертовски быть осторожным, ловчить, петлять, как выражаются охотники… Ну, да ладно. Может, я ошибся и за мной следовал московский обыватель, а не чекист. Ну-ка, а что скажет мне мой талисман?
Он вытащил из кармана потертый бумажник, раскрыл его, достал небольшую золотую вещицу и подбросил ее вверх.
— Браво! Выпала счастливая сторона. Живем, не тужим!
— Что это у вас? — спросил Корабельников, с любопытством посмотрев на ладонь офицера.
— Серьга, — ответил Мещерский. — Сашкина слеза.
— Сашкина? Кто это?
— Царица наша. Ее подарок… Каждый новый офицер, вступающий в конвой, получал от царицы подарок. Популярности искала в гвардии… Деньги дарила и расписывалась на кредитках. Немало сторублевок получил в свое время из ее августейших рук. И на каждой кредитке от края и до края крупная надпись: «Александра». Хранил долго, а в семнадцатом году загнал одному французу. Александра, Алиса… Вору и конокраду Гришке Распутину руку целовала!..
Он махнул рукой, скрипнул зубами и зло выругался:
— Принесло ее на наше несчастье в Россию!
Помолчали. Мещерский посмотрел на часы, прислушался. Встал, чуть приоткрыл дверь. Спросил негромко:
— А старушенция где? Что-то ее совсем не слышно.
— Ушла из дому. На кладбище, там у нее сын похоронен.
— И дверью не хлопнула?
— Тихая старушка…
Мещерский возвратился к дивану, удобно расположился, сладко зевнул и сказал томным голосом, не глядя на Володю:
— Поставьте-ка, дружок, на подоконник, поближе к правой стене какой-нибудь заметный предмет. Ну, хотя бы вон ту хрустальную вазу, что стоит на буфете. С вами, Митя, желает встретиться один человек. Эта ваза будет ему знаком, что можно заходить. Правила конспирации… Береженого, как говорится, бог бережет.
Вскоре тот, кому был подан условный сигнал, постучал в дверь. Это был пожилой человек с пухлым лицом, русой бородкой и темными смышлеными глазами. На нем был френч из грубого сукна и солдатские сапоги. Подполковник Улыбышев — так представился вошедший — служил в советском учреждении и носил форму, принятую командным составом Красной Армии.