Страница 7 из 128
(«Сколько лживых фраз, надуто-либеральных…»)
В другом стихотворении, начинающемся характерным призывом: «Певец, восстань! Мы ждем тебя – восстань!..», речь уже прямо идет о народном гневе, который растет во время предгрозовой тишины, растет, «как буря в океане», и о врагах, которые пока еще беспечны и сильны, но чей пир – «безумцев пир на пышущем вулкане». Страна «готовится к решительному бою», и поэт должен звать к борьбе:
«Грядущая гроза», «народный гнев», «решительный бой», «тишина перед грозою» – это уже лексика и образность политической, революционной поэзии, и это не случайные настроения, не мимолетные порывы, а органическая составная часть поэтического мировоззрения Надсона. «Усталый пилигрим» тяготился своей усталостью и стремился избавиться от нее. Поэт, пришедший в жизнь «с светлым гимном любви всепрощающей», сожалел о том, что он миролюбив и безоружен, что в его руке нет меча, а в душе «злобы карающей» («С каждым шагом вперед всё черней и грозней…»). Он стремился обрести этот поэтический меч и воспитать в себе эту благородную злобу.
В духовном облике героя поэзии Надсона есть черты внутреннего родства с передовыми людьми как сороковых годов, так и шестидесятых. Подобно своим предшественникам – Огареву, Плещееву или Некрасову, – он понимает личное счастье только в связи с общественным благом. Он не хочет знать самодовлеющей красоты, независимой от человеческого благополучия. Любовь он воспринимает не как стихийную силу, порабощающую человека, а как идейное содружество и братство. Любовная поэзия Надсона вся пронизана этой идеей.
В любовную лирику Надсон вносит раздумья и нравственные тревоги, характерные для разночинца и демократа его времени. Для влюбленных в поэзии Надсона
(«Позабытые шумным их кругом – вдвоем…»)
Герой любовной лирики Надсона часто бывает подавлен Социальными контрастами большого города, и эта печаль, эта нервозность накладывает свой тревожный отпечаток на его любовное чувство. В стихотворении «Цветы» герой Надсона осенним вечером идет к своей возлюбленной, идет измученный трудным днем, «с усталостью на сердце и во взоре», чтобы отдохнуть в теплом уголке, где его ждут «тетради нот и свечи на рояли, и ясный взгляд…». Но внезапно он видит залитое светом окно, в котором выставлена драгоценная оранжерея прекрасных цветов, и мечты об отдыхе вдвоем мгновенно теряют свое обаяние; радость предстоящей встречи безнадежно омрачена.
В любовных монологах надсоновского героя звучат иной раз слова разуверения: он боится связать свою судьбу, трудную судьбу человека, который «начал сердцем жить едва не с колыбели», с жизнью неопытного существа с едва проснувшейся душой.
(«Из песен любви»)
В другом стихотворении он предупреждает свою возлюбленную:
Это своеобразное испытание любви, нечто вроде того испытания, какому подверг Инсаров в «Накануне» свою невесту: «Ты знаешь, что я беден, почти нищий?.. Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблагодарному, что мне… что нам придется подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, быть может?»[15] Подобно Инсарову, герой Надсона зовет свою возлюбленную «из теплого гнезда, от близких и любимых», зовет ее «для мук и жертв невыносимых, В ряды истерзанных, озлобленных бойцов». И так же, как в «Накануне», испытание кончается победой любви и долга, отзывчивости, верности «заветам совести и родине своей» («Не принесет, дитя, покоя и забвенья…»).
Во времена Надсона, для его современников это была не просто литературная тема. Это была сама жизнь, не раз ставившая люден перед неизбежностью подобных испытаний. Вспомним страницы из дневника молодого Чернышевского, в котором записаны его разговоры с невестой. Эти любовные диалоги также полны разуверений, отрезвляющих слов, суровых предупреждений, в них также звучит мотив серьезного, решающего любовного испытания: «Итак, я должен ехать в Петербург…Я не буду иметь ничего по приезде туда; как же я могу явиться туда женатым? С моей стороны было бы низостью, подлостью связывать с своей жизнью еще чью-нибудь и потому, что Я не уверен в том, долго ли я буду пользоваться жизнью и свободой».[16] И рассказ об этих разуверениях носит характерное название: «Дневник моих отношений с той, которая составляет теперь мое счастье». Такова была любовь людей шестидесятых годов; поэзия и психология такой любви сохранилась надолго, и, как мы видим, все эти настроения ясно дали себя знать в любовной лирике Надсона.
Важно также и то, что герой Надсона – не праздный ленивец, не воспитанник барской усадьбы, которого «наследье богатых отцов освободило от малых трудов», а разночинец, бедняк, природный горожанин, человек труда.
(«Ночь медленно плывет… Пора б и отдохнуть…»)
При свете рабочей лампы в какой-нибудь Каморке трудится литературный поденщик или студент, один из тех, от лица которых говорит в своих стихах Надсон.
И все же, при всей своей близости к передовым предшественникам, герой поэзии Надсона – не борец и не деятель, не человек порыва и страсти; он человек «головной», привыкший к рефлексии и анализу. В стихах Надсона больше размышлений, чем исповедей.
(«Не вини меня, друг мой, – я сын наших дней…»)
Таковы характерные автопризнания Надсона.
В самом деле, в поэзии Надсона нет ничего «безотчетного и смутного», в ней господствует логика. Стихотворения Надсона часто строятся по логической схеме. Выше говорилось уже в другой связи о стихотворении «Я не щадил себя…», построенном по принципу логической триады. Длинное стихотворение «Грезы» также построено по логическому принципу. Оно делится на две части, обозначенные цифрами. Под цифрой 1 рассказывается о юношеских мечтаниях поэта и под цифрой 2 – о том, как перевоплотились эти мечты в реальной жизни. Стихотворение «Поэт» распадается на две части, так же четко, графически разграниченные. В одной части речь идет о поэте гражданского направления, в другой – о поэте «чистого искусства»; каждая часть имеет одинаковое окончание, точно итог, очень ясно отделенный от остального текста; начальные строки каждой части строго симметричны идейно и лексически. Одна часть начинается так: «Пусть песнь кипит огнем негодованья», вторая оформлена по строгому принципу контраста: «Пусть песнь твоя звучит, как тихое журчанье». В стихотворении «Осень, поздняя осень!.. Над хмурой землею…» три части: сперва картина осени и соответствующее ей осеннее настроение: грустные думы, тоскливые грезы, призраки смерти; затем – весенний пейзаж и весенние настроения, стремление «в ясную даль», вера «в далекое счастье» и, наконец, в итоге – размышление о ничтожности человеческого сердца, послушно подчиняющегося мертвой природе.
15
И. С. Тургенев. Собрание сочинений, т. 3. М., 1954, стр. 92.
16
Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. 1. М., 1939, стр. 418.