Меткий стрелок

– Это, конечно, так, – пробасил со своего стула здоровяк Демидов. – Но с другой стороны – сейчас развелось столько отморозков, для которых убить человека все равно что сигарету выкурить...

– Как бы то ни было, – сказал Денис, – но следствие, длившееся два месяца, ни к чему не привело. Дело приостановлено в связи с нерозыском обвиняемого.

Он взъерошил ладонью свои рыжие волосы и продолжил:

– Сегодня ко мне приходила сестра Доли Гординой – Фира Абрамовна Гордина. Она хочет, чтобы наше агентство продолжило расследование.

– Оп-па! – усмехнулся Макс.

А Филя, шутливо потупив глаза, робко спросил:

– И что, много башляет наша сестричка?

– В самом деле, – отозвался Сева, – пора бы уже озвучить сумму.

Денис прочистил горло и озвучил – громко, четко, чуть ли не по слогам.

Филя присвистнул. А здоровяк Володя Демидов хлопнул огромными ладонями по коленям и сказал:

– Наконец-то. Полтора месяца сидим без стоящей работы...

– У кого-нибудь имеются возражения? – поинтересовался Денис, обводя коллег прищуренным, насмешливым взором. – Нет? Ну тогда заявляю вам официально: с сегодняшнего дня все мы на этом деле. Остальные дела, – Денис пристально посмотрел на Макса, – отходят на второй план.

Возражений не последовало.

Глава девятая

– Звягинцев Александр Александрович, – представился следователь, вяло пожимая Денису руку. – Можно просто Сан Саныч.

– Грязнов Денис Андреевич, – улыбнулся в ответ Денис. – Можно просто Денис.

Звягинцев отвел голову назад и прищурился.

– Похож, – заявил он после паузы. – Только повыше, посуше и помоложе. Но порода чувствуется.

– Это вы про моего дядю – Вячеслава Ивановича?

– А то. Про него. – Звягинцев нахмурился. – Генерал звонил мне. Сказал, чтоб я оказал вам максимальное содействие. Вот только толку вам от меня будет мало.

– Сан Саныч, вы проводили официальное расследование по делу об убийстве журналистки Доли Гординой. Однако...

– Однако результаты неутешительные. Нам ничего не удалось раскопать.

– Вы встречались с руководством радиостанции «Свободная волна», на которой работала Доли?

Звягинцев кисло улыбнулся и махнул рукой:

– Встречался. Только и это не принесло никакой пользы. У меня сложилось ощущение, что там не все так чисто, как им хотелось бы. Но это только ощущение.

– На чем же оно основывается?

Звягинцев пожал плечами:

– Не знаю. Слишком сладко они мне улыбались... Слишком напрягались, когда речь заходила о финансовом положении радиостанции и о делах, которыми занималась Гордина. Да и вообще, не понравились мне их лица.

– Это все?

– Все. Если не брать в расчет интуицию.

– Как продвигалось следствие?

– Вы имеете в виду – не совал ли нам кто-нибудь палки в колеса?

– Допустим.

– Нет. Не совал.

Звягинцев достал сигарету и закурил. Посмотрел на Дениса и скептически хмыкнул.

– Не знаю, может, вам что-нибудь и удастся раскопать... Вы ж все-таки работаете не за совесть, а за...

– Деньги?

Звягинцев кивнул.

– Да. За деньги. Причем, я так предполагаю, за очень неплохие деньги. А это куда больший стимул, чем почетная грамота или отметка в трудовой книжке.

– Не очень-то вы нас любите, – серьезно сказал Денис.

– А за что мне вас любить? – Звягинцев приподнял кустистые брови и выпустил в сторону Дениса струю вонючего сизого дыма. – Вы же снимаете сливки, а нам достается вся черная работа. Я не хочу вас ни в чем обвинять. Наверное, и в вашей среде есть хорошие профессионалы. Ведь платят же вам за что-то деньги. Но ведь и мы не пальцем деланные. Будь у нас ваши возможности, ваши средства, в том числе и технические... – Звягинцев безнадежно покачал головой. – И потом, ваша контора никогда не будет заниматься зарезанной за буханку хлеба старухой или утонувшим в луже нищим. Вы идете только туда, где раздается звон золотых монет или шуршание зеленых бумажек. Вот и выходит, что уж больно мы с вами разные...

– Ну в нашей работе тоже мало приятного, – заметил Денис.

– За исключением гонораров, – сухо отрезал Звягинцев.

– Ах вот, значит, в чем дело. – Денис помрачнел. – Считать деньги в чужом кошельке не самое достойное занятие для офицера.

– А, бросьте вы. – Звягинцев махнул рукой. – Ладно. Хватит выяснять отношения. Не для того мы с вами встретились. – Он крепко затянулся и продолжил: – Единственная улика, которая у нас имеется, – это несколько волосков, оставшихся на парике, который выбросил в урну убийца. Допустим, Гордину замочил кто-то из своих... Но не могу же я прийти на «Свободную волну» и вырвать по волоску из каждой журналистской головы. За это мне самому снимут голову.

– Сан Саныч, а вы уверены, что парик принадлежал именно убийце?

– На все сто. У нас есть свидетельские показания. Плюс – фоторобот убийцы. Сейчас я вам покажу.

Звягинцев расстегнул сумку, висевшую на плече, и достал желтый кодаковский конверт.

– Вот взгляните.

Денис вытащил из конверта две картинки. Бросил быстрый взгляд.

– Да, не густо. Про убийцу я не говорю, тут, кроме очков и гривы волос, вообще ничего нельзя разобрать, а вот второй... Слишком много характерных признаков, от которых очень легко избавиться. Кудрявая шевелюра, круглые очки, бакенбарды, тощая бородка... Если все это убрать, что останется? Худощавое лицо с неопределенными чертами, вот и все.

– И я о том же говорю, – поддакнул Звягинцев.

– Ладно, – вздохнул Денис. – Ничего другого у нас все равно нет. Я это забираю?

– Да, у нас таких еще дюжина. Пользуйтесь на здоровье. Если будут подозреваемые, рвите у них волосы и тащите к нам. Мы уж как-нибудь сумеем прижать их к стенке.

– Оригинальные у вас представления о нашем агентстве. Ну да ладно. Всего доброго, Сан Саныч, и спасибо за сотрудничество. Телефон мой вы знаете, я ваш тоже. Если что – созвонимся.

– Рад был помочь, – ощерился Звягинцев. – Если, конечно, это можно назвать помощью.

Глава десятая

Стоял жаркий июльский день. Солнце палило нещадно, и к обеду кирпичные стены дачи успевали настолько прокалиться, что сидеть в комнате не было никакой возможности. Не помогали даже открытые по всему дому окна. Занавесочки, конечно, летали, но ветер, трепыхавший их, был чересчур теплым, чтобы принести хоть какое-то облегчение.

Григорий Ефимович Штейн, сорокасемилетний журналист, которому при первом взгляде ни за что нельзя было дать больше сорока, при втором – сорока семи, а при третьем – пятидесяти пяти, кряхтя и обливаясь потом, встал с дивана и, сладко потягиваясь, побрел к двери.

Это был высокий, смуглый и мускулистый человек. Глаза его блестели молодым блеском, но под ними уже наметились сизоватые мешки – свидетельство нездорового интереса, который Григорий Ефимович проявлял ко всему, что горит и повышает настроение.

Вот и сейчас, едва отошедши от сна, он первым делом двинул свои обутые в старые, мягкие мокасины ступни к заветному барчику.

– Так, что тут у нас? – спросил сам себя Григорий Ефимович, открывая дверцу бара и жмурясь от удовольствия при виде целой батареи разнокалиберных бутылок, за которыми он каждый понедельник ездил в город.

– Ага, – сказал журналист, вынимая из бара бутылку виски. – Пожалуй, это то, что надо. – Он окинул грустным взглядом содержимое бара и вздохнул: – Одним бойцом в строю стало меньше. Ну ничего, ребятки, скоро прибудет пополнение. Потерпите еще несколько дней.

С этими словами Григорий Ефимович закрыл дверцу и поплелся обратно к дивану.

– Стоп! – внезапно сказал он сам себе. – Однако для утра это, пожалуй, чересчур крепковато. – Он с сомнением посмотрел на бутылку виски, зажатую в руке, и спросил у нее: – Что будем делать, дружище?

Бутылка хранила молчание.

Григорий Ефимович задумчиво поскреб в затылке, и взгляд его прояснился – выход из затруднительной ситуации нашелся сам собой. Минуту спустя журналист уже стоял у холодильника и смешивал в стакане виски и содовую, особенно налегая на виски.