Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 9



Джордж Райт

Яблоко и Ева

Стоял чудесный летний день. Строго говоря, по календарю был уже сентябрь, но ни солнцу, безмятежно сиявшему в сочно-голубом безоблачном небе, ни зеленой листве леса не было никакого дела до календаря. Даже легкий ветерок не шевелил листьев; в природе царил послеполуденный дремотный покой. Лишь изредка в кронах деревьев подавала голос какая-то птица.

Не нарушая общей тишины и спокойствия, из леса на опушку вышла девушка. Ее звали Ева, она была нага и не стыдилась этого. Она вообще не понимала, как можно стыдиться подобных вещей. Сделав несколько шагов в высокой траве (из-под ее ног стреляли в стороны встревоженные кузнечики), она остановилась, подставляя загорелую кожу теплым солнечным лучам и блаженно жмурясь.

Впрочем, кое-что на ней надето все-таки было. Ее стройную талию охватывал пояс из искусственной кожи с подвешенным к нему автоматическим пистолетом в кобуре и кармашками для магазинов. За плечами висел удобный рюкзачок с аптечкой, кое-каким инструментом и скромным (ибо путь ее был не столь уж длинным) запасом провизии. Был там и еще один предмет — небольшой цилиндрический контейнер с зеркальными стенками. На запястье левой руки девушки тикали механические часы (вообще с электричеством проблем пока не было, но маленькие батарейки приходилось экономить), а чуть выше двумя ремешками был прикреплен пластмассовый корпус GPS (навигационные спутники все еще функционировали). На правое запястье тоже был надет небольшой круглый прибор, издали похожий на часы — однако это был Z-датчик, что можно было понять по дырчатому корпусу.

Во всем снаряжении Евы это был единственный предмет кустарного производства. Ремень на правом бедре удерживал в удобной, как раз под руку, позиции десантный нож в ножнах. В правом ухе, скрытая волосами, притаилась горошина наушника, от которой тонкая блестящая проволока тянулась к таблетке микрофона возле губ. На ногах у девушки были непропорционально большие серебристые ботинки. Обуваться ей не нравилось, но приходилось. Несмотря на то, что всю свою предыдущую жизнь она провела босой, ее подошвы были слишком нежными, ибо никогда не использовались по назначению; в то же время, однако, пальцы на ногах по ловкости и цепкости лишь незначительно уступали рукам.

Ходить она выучилась совсем недавно — значительно позже, чем говорить на пяти языках. Впервые учиться ходить в 18 лет совсем не легко — куда труднее, чем, допустим, восстанавливаться после болезни, когда телу всего лишь нужно вспомнить выработанные в раннем детстве рефлексы. Ей это показалось сложнее, чем освоение университетского курса физики, химии и математики. Даже несмотря на то, что до этого ежедневными физическими упражнениями она готовила себя к встрече с гравитацией. Вообще, первые недели после посадки стали худшим периодом в ее жизни. Это ужасное, унизительное чувство беспомощности перед давящей тебя силой, это ощущение невыносимо тяжелого, непослушного тела… в первые дни ей приходилось неуклюже ползать, словно полураздавленному червяку… бр-р-р! Как она ненавидела тогда эту планету, отнявшую у нее свободу невесомого полета, повисшую тяжкой каторжной гирей на ее руках и ногах! Однако, постепенно она привыкла, и, хотя по ночам ей по-прежнему снилась невесомость, Ева начала находить даже свои положительные моменты в солидной, устойчивой, основательной гравитации — да и мир, огромный новый мир, открывшийся ей после крохотного мирка орбитальной станции, стоил некоторых жертв. Да, она привыкала к этому миру. Ее кожа уже не обгорала на солнце (идею ходить в скафандре она отвергла сразу), и, наверное, без ботинок тоже можно приучить себя обходиться…

Если в лесу ее подстерегали вылезшие из земли корни, колючки, упавшие на землю сухие ветки и еловые шишки, то трава опушки выглядела мягкой и безобидной, так что Ева, нагнувшись, разомкнула фиксаторы и с удовольствием вылезла из тяжелых скафандровых башмаков (которые, к тому же, были ей велики). Бросить бы их тут совсем и подобрать на обратном пути — все равно, сколько бы они здесь ни провалялись, их никто не тронет, а синтетический материал, из которого они изготовлены, практически вечен… Но нельзя: еще неизвестно, в каком состоянии дорога, на которую ей вскоре предстояло выйти, а уж в город и подавно соваться босиком рискованно…

— Ева, обуйся, — раздалось у нее в ухе.

Она с досадой посмотрела в безоблачное небо.

— Эппл, ты можешь перестать следить за мной хоть на минуту?

— Нет, — спокойно, как всегда, ответил ее собеседник. — Ты же знаешь, я отвечаю за тебя.

— Мне надо было выбрать для путешествия пасмурный день, — проворчала Ева.

— Тогда бы я просто не разрешил тебе идти, — возразил Эппл.



— По-моему, я уже не ребенок!

— Я действую исключительно в интересах твоей безопасности.

— И какая опасность может грозить мне сейчас? — Ева пригладила босой ногой траву, затем легонько, чтобы не ушибить пальцы, пнула ботинок.

— В траве могут быть змеи. Кроме того, укус некоторых членистоногих хотя и не опасен для здоровья, но болезнен. Строго говоря, мне вообще не следовало разрешать тебе отправляться в путь пешком.

— Ну да, конечно, — скривилась Ева. — Трястись в душной, воняющей маслом утробе броневездехода куда полезней для моего драгоценного здоровья, чем прогуляться на свежем воздухе!

— Зато ты была бы на месте не более, чем за час.

— Я не тороплюсь.

— А тебе бы следовало. До тех пор, пока ты остаешься единственным человеком на Земле — и во всей вселенной — любая случайность может иметь катастрофические последствия.

— Это несуществующее человечество ждало 20 лет, — пробурчала Ева, покорно влезая в ботинки, — подождет и еще немного.

Она сверилась с экраном GPS и зашагала в сторону еще невидимой отсюда дороги.

Откуда именно взялся Z-вирус, выяснить так и не успели. Первые вспышки эпидемии были отмечены одновременно в десятках крупных городов по всему миру — что совсем неудивительно, учитывая, что перелет на стратоплане между самыми отдаленными аэропортами Земли занимал не более трех часов. Специалисты сошлись лишь в том, что вирус имел явно искусственное происхождение — никаких природных аналогов наука не знала. И, скорее всего, на волю он вырвался в результате несчастного случая — ибо, если это была целенаправленная акция, то устроившие ее должны были быть самоубийцами. Конечно, если бы создатели вируса располагали вакциной… но, судя по результату, они ею не располагали. В электронный микроскоп вирус напоминал литеру «Z», верхняя и нижняя перекладины которой были развернуты друг относительно друга в третьем измерении. Австралийцам, которые продвинулись в изучении вируса дальше других (просто потому, что на их континенте из-за низкой плотности населения и удаленности от других центров цивилизации эпидемия распространялась медленней) удалось установить, что каждый из трех фрагментов вируса отвечал за свою функцию: преодоление имунной защиты — встраивание в ДНК и размножение — интоксикация. По-своему это была изящная конструкция, блестящее биоинженерное решение…

Инкубационный период занимал около двух недель. Затем — сутки-двое собственно болезни с постепенным выходом из строя всех систем организма и смерть. В 100 % случаев. Человек фактически сгнивал заживо, и после смерти процесс разложения шел ускоренными темпами, помогая вирусам быстрее попадать во внешний мир. Впрочем, не только человек. Вирус продемонстрировал удивительную способность встраиваться в ДНК самых разных видов. Тот, кто его создал, определенно был гением… В конечном итоге оказалось, что Z-вирус смертелен для всех плацентарных млекопитающих.

Вакцина так и не была найдена. Болезнь распространялась слишком быстро. Беженцы и мародеры несли гибель в еще незараженные районы… 90 % человечества умерло в течение первых пяти месяцев; социальная инфраструктура цивилизации разрушилась гораздо раньше. Дольше всех продержались военные убежища и специализированные научные центры, где применялись особые меры безопасности. Но никакие фильтры убежищ не могут обеспечить абсолютной герметичности. В конечном счете Z-вирус добрался и туда. К концу третьего года на Земле, скорее всего, уже не оставалось ни одного человека, ни одного медведя, оленя, волка, ни одного дельфина или тюленя, ни одной крысы. Высшей ступенью эволюционной лестницы были теперь сумчатые.