На краю неба

— Я вообще не то хотела сказать, что ты меня перебиваешь. Умнее… Да если бы у меня в мои годы было столько ума, сколько у тебя, я бы Шаурина через год на себе женила, а не через семь лет.

— Семь лет! С ума сойти! Нет, ты что, я не буду ждать семь лет.

— Вот, я же говорила, — рассмеялась Юлия. — Дети должны быть умнее родителей.

— Ой, мама, что ты мне льстишь!

— Хочу поднять тебе настроение. Что случилось?

— Дима мне уже с утра позвонил, сказал, что улетает. Мама Рита заболела. Он прям такой расстроенный, очень-очень.

— Переживает. Обязательно позвоню сегодня ей. Ох, всегда теряюсь в такие моменты. Вроде и звонить неудобно, потому что, когда болеешь, не до чего вообще, но и не позвонить нельзя… мы в таком возрасте, что раз не позвонишь, потом…

— Ой, мама, не мели чушь! В возрасте они! Димке набери. Спроси у него сначала, как Рита себя чувствует, разведай обстановку, потом ей звякнешь.

— Точно. Я ж говорю, дети умнее своих родителей.

— Ага, особенно я. Ума палата. Может, медаль какую дадут.

— Ох, Катя…

— Ладно, мам, пойду собираться. Спасибо за кофе. Настроение у меня тоже поднялось.

Наврала она, конечно, про настроение. Димка расстроенный, весь в переживаниях за мать. Чему радоваться?

Хорошо, что в конце хоть рассмеялся, и то легче. У него очень приятный смех и приятный голос.

Впрочем, хоть что-нибудь есть в Крапивине гадкое?

Ей все в нем нравилось: как он одевается, как разговаривает, как от него пахнет.

Кстати, пахло вчера от него по-новому. Не узнала этот аромат, но он потрясающе вкусный.

Мыслями Катя снова вернулась к своему утреннему разочарованию. Досадно. Умом понимала, что причина для отлета у него веская, важнее просто не придумаешь, а все равно расстроилась. Крапивин вот мораль свою чем-то там заменить не мог, а она чувства свои никакими объяснениями заменить не могла.

В груди снова поселилась острая тоска. Зря не плюнула на все и не поехала к нему домой, занялись бы сексом. Она этого хотела, он тоже хотел.

Возмущался вчера, почему о прошлом говорила. Потому и говорила. Оставалось ей только что-то. Прошлым жила, в настоящем все никак не складывалось, не было еще событий, которые то тревожное и неприятное прошлое могли бы затмить.

Мне тоже интересно, что там такое, — улыбнулась Юлия Сергеевна. — Очень любопытно.

— Я не возражаю, — любезно отреагировал Дима. — Я бы даже присоединился, а то вдруг вам понадобятся мои комментарии.

Катя вздохнула и мотнула головой в сторону лестницы:

— Пойдемте посмотрим, пока мы не уехали.

Крапивинский подарок она сразу унесла в комнату. Не смогла оставить рядом с другими в гостиной. После куклы не знала, чего ожидать, поэтому предпочла скрыть не распечатанный презент от посторонних глаз.

В комнате Катерина аккуратно поставила подарок на стол. Это была черная бархатная коробка, декорированная белой лентой и белыми натуральными розами. Но, едва приоткрыв крышку, Катя тут же ее захлопнула, обратив на Диму пылающий взгляд. Нужно было сразу догадаться, что ее шуточку про ювелирку он не оставит без внимания и обычной вещицей не отделается

— Только не говори мне, что они настоящее, — ошеломленно прошептала она.

— Самые настоящие, — подтвердил Дима.

— Что там?

— Лучше не надо, мама. Дима заберет это с собой, я не могу принять такой подарок.

— Даже не собираюсь, — усмехнулся Крапивин.— Что там? — Юлия Сергеевна снова взглянула на Дмитрия.

— Я не возражаю, — повторил он и снял бархатную крышку.

Катя уставила беспомощный взгляд на черный бюстгальтер, расшитый белым золотом и бриллиантами. Вторила материнскому глубокому вздоху.

— Ну, вот… — выдохнула Шаурина-старшая после некоторой паузы, — а говорила, что продешевил… Жених что надо… Дима, это заявление или предложение?

— И то, и другое, я полагаю.

— Тогда, — медленно проговорила женщина, — оставляю вас наедине.

— Скажи, что это стразики, — попросила Катя, прекрасно понимая, что камни настоящие.

— Нет.

— Зачем?

— Взамен испорченного, — улыбнулся.

— Ты издеваешься.

— Никогда бы не посмел.

— Что мне с этим делать?

— Примерить. Пожалуйста. Для меня.

— Какая наглость с твоей стороны.

— Полнейшая.

— Где твое воспитание? Твои манеры? — проговорила, сдерживая улыбку. — Снова отключил?

— В коме.

— Ты ненормальный.

— Поторопись, у нас всего несколько минут. А то я сам начну раздевать тебя, потом одевать… и тогда мы точно непростительно задержимся. Вот это будет сущая наглость.

Катя взяла коробку, помялась некоторое время, но, решительно выдохнув, все же пошла в гардеробную. В самом деле, раз выпала такая прекрасная возможность, почему бы не подразнить Крапивина? Примерит она его подарок, конечно, примерит…

Справившись с молнией, быстро сдернула с себя платье и достала из коробки бюстгальтер. Такая красота, что в руки брать страшно. Впервые в жизни Катерина чувствовала себя такой растерянной, не в силах определиться, какие чувства захватили ее в тот момент, когда увидела подарок — французское белье «от кутюр» ручной работы. На тончайшем кружеве искусно вышитые черные цветы, присыпанные бриллиантовой росой. Невероятно изящно, нежно и завораживающе. И безумно дорого. Боялась даже представить, сколько это стоит.

Нельзя сказать, что подаренное Димой белье ей не понравилось, но и утверждать, что оно привело ее в полнейший восторг, не могла. Слишком интимно и с вполне определенным намеком. Хотя все в духе Крапивина, он всегда делал ей очень дорогие подарки.

Руки дрожали, когда она застегивала золотую застежку. Замочек щелкнул, Катя вздохнула и усмехнулась: ну надо же, сидит как влитой, точно по ней шили. Дима угадал с размером, не ошибся.

Разумеется, Катерина не собиралась появляться в спальне в одном нижнем белье, поэтому накинула платье-свитер, которое и собиралась надеть на игру — мягкое, удобное, спереди на пуговицах, с кожаным шнурком вместо пояска.

Выйдя из гардеробной, застыла перед Димой. Тот со спокойным видом сидел на кровати, видел Катино смущение, и оно ему нравилось. Девушка должна уметь смущаться. Шаурина, к счастью, еще не разучилась это делать. Чем дольше длилась пауза, тем больше розовели ее щеки. Наконец тонкие пальцы стали расстегивать верхние пуговицы платья. Двух хватило, чтобы обнажить плечи, еще одной — чтобы спустить платье до пояса.

Дима вздохнул и за руку притянул Катю к себе. Она, не сопротивляясь, села ему на колени. Его пальцы, едва касаясь, провели по линии ключицы и замерли. Будто Дима не решался позволить себе большее…

Они поцеловались, спонтанно потянувшись друг к другу. Жарко и голодно прижались губами. Это была жажда, которая мучила обоих с тех самых пор, как соприкоснулись взглядами и словно руками друг друга потрогали. Сегодня Дима, конечно, поцеловал ее в щеку, обнял, но это было быстро — ровно столько, сколько требовал этикет.

Больше всего Катя боялась, как бы Крапивин не пропустил ее день рождения. Но он появился. Да с таким подарком, от которого ладошки холодели.

— Поехали куда-нибудь, к черту эти игры, — предложил он и заметил, как в глазах Катерины мелькнуло желание согласиться. Показалось, что сейчас она скажет «да». Рука его скользнула от колена вверх к бедру, и пальцы дрогнули, обжегшись о нежную кожу над ажурной резинкой чулок.

Катя скинула с себя его руки.

— Раньше надо было договариваться, до того, как мы все запланировали Целая толпа народа ждет. Как я теперь отменю все?

— А не надо ничего отменять, пусть развлекаются.

— Угу, на моем дне рождения и без меня.

— Зачем ты им нужна? Веселье организовала, пусть теперь веселятся. — Снова залез ей под платье.

— Дима, прекрати. Все, иди, мне надо переодеться. — Попыталась встать, но он не позволил.

— Как я могу прекратить, если ты меня провоцируешь?

— Я тебя провоцирую?