Страница 4 из 6
— Вот у меня тут, — сказал он, разворачивая и раскладывая товары, для друзей остаточки имеются. Кончил я торговать, больше не буду, тяжело. Жалко мне вас, друзья, кто теперь покручать вас станет! Отощаете вы, страсть! Ну, пользуйтесь напоследях!
Тунгусы придвинулись к товарам и стали выбирать себе каждый, что ему нравилось. Макар Павлыч следил за ними и назначал цену. Некоторые тунгусы вышли из чума и вернулись с белкой. Один принес хорошую лисицу. Макар уцепился за выходной, сверкающий мех лисицы. К этому же меху потянулся и Власий.
— Обождите, отец Власий, — нахмурился Макар Павлыч. — Дележ опосля, а теперь надо собча все делать.
И снова Власий примолк и сдался.
Они поторговали до тех пор, пока все, что ни привезли с собою, но перешло к тунгусам. А когда не осталось товаров, а тунгусы все еще несли пушнину, Макар Павлыч подмигнул Власию, шепнул ему пару слов, и Власий вытащил свою бутыль. Стаканчик пошел по рукам. И за каждый стаканчик батюшке, отцу Власию тунгусы выдергивали из бунтов[11] по несколько белок.
К концу мены в чум пришел Ковдельги, шаман. Он осмотрелся, увидел бутыль возле Власия и ласково прищурил глаза.
— Холодно! У, холодно! — сообщил он. Макар Павлыч засмеялся и хитро подмигнул Власию.
— Тащи гостинец, угостим! согреем! — посоветовал он шаману. — Тащи! Тебе за мальчишку дали ведь! Ты богатый!
Ковдельги почесал в голове и нерешительно помялся.
— Гостинец... — неуверенно сказал он. — Мало у меня...
— Ну, поищи! — подстрекнул Макар Павлыч. А, обратившись к Власию, почти властно заявил:
— Угостите его, батюшка!
Жадно выпив стаканчик матушкина напитка, Ковдельги вытер губы ладонью и радостно засмеялся:
— Хорошо!
В чуме было жарко. Камелек горел ярко и весело. Люди разгорелись. У людей глаза сверкали весельем и радостью. У Макара Павлыча и Власия глаза были как уголья камелька: они пылали давно небывалой радостью. Возле них, возле бывшего купца и попа, лежала груда пушнины. И как было не радоваться такой удаче, такой прибыли!
Радость перехлестнула Власия. Он потянулся к Макару Павлычу с до краев налитым стаканчиком:
— Откушаем, Макар Павлыч, за удачу!
— Откушаем! — охотно согласился Макар Павлыч и опрокинул стаканчик. За пим выпил и сам Власий. Тунгусы молча, с завистью смотрели на них.
9.
Обделав свои дела, Власий и Макар Павлыч стали собираться обратно домой. Под конец Власий от удачной поездки так размяк, что стал разговаривать с Ковдельги менее сурово, чем прежде. Он даже соблаговолил пошутить с шаманом. И Макар Павлыч, подметив это, насмешливо сказал попу:
— Ничего мужик, шаман-то. Не вредный!
Увязав свои пожитки, Макар Павлыч и Власий стали прощаться с тунгусами. Попрощались со всеми, нехватало только Овидиря, отца мальчика, над которым шаманили Ковдельги и Власий. Макар Павлыч приостановился и спросил:
— А как парнишка? Облегчало ему?
Но никто не ответил. И в это время к запряженной лошади, возле которой собрались отъезжающие и провожающие их, подбежал сам Овидирь. У тунгуса лицо было растеряно, губы тряслись и он смотрел дико вперед, куда-то помимо людей.
— Овидирь! — крикнул ему Макар Павлыч. — А как парнишка?
Овидирь взглянул на Макара Павлыча мутным взглядом.
— Ушел, — глухо ответил он. — Харги задавили!..
Власий забеспокоился.
— Что ж мы прохлаждаемся? — спросил он Макара Павлыча, словно не слыша ответа Овидиря. — Езжать пора...
— Поедем! — спохватился Макар Павлыч. — Поедем... Прощайте, ребята!
Тунгусы молчали. Они глядели на Овидиря, на Власия. Они искали шамана, который куда-то исчез, как только завидел Овидиря. У тунгусов были встревоженные лица. И они не отвечали на обращение Макара Павлыча.
Но сквозь их толпу протолкнулся молодой тунгус, тот, который спорил о вине, который ходил с русскими людьми по тайге. Он выскочил вперед, к нартам, на которые удобней усаживались Макар Павлыч и Власий. Он с угрозой протянул в их сторону руку и закричал:
— Обманщики! Воры!.. Худое ваше шаманство! Худое!.. ни к чему ваше шаманство! Обманули!
Он кричал по-тунгуски, и Власий, знавший всего несколько тунгуских слов, все-таки понял его превосходно. Власий уцепился за Макара Павлыча и умоляюще зашептал:
— Да погоняй ты, христа ради! Чего стоишь? Гони, ехать надо!..
— Обманули! — продолжал орать тунгус. — И ты, русский шаман, и наш Ковдельги! Оба обманули! Воры!..
Макар Павлыч хлестнул лошадь. — Ты потише! — озлился он, когда лошадь тронулась. — Ты шибко-то не раззоряйся!..
Но тунгус кричал. А остальные молча слушали, молча смотрели вслед уезжавшим гостям.
Власий съежился, закутался с головой в свою теплую шубу. Власий старался ничего не слышать.
10.
В Монастырском о поездке попа и Макара Павлыча к тунгусам узнали не сразу. А когда узнали, то из сельсовета пришли и к попу и к Макару Павлычу с обыском. Искали долго, но нашли мало. Успели оба припрятать где-то пушнину, которую выменяли у тунгусов.
Сельсоветчики огорчились:
— Схоронили значит, пушнину?
— Никакой у меня пушнины не было! — отперся Власий. — Откуда же она может быть?
— Откуда? А у тунгусов разве не наменяли с Макаром?
— Напрасно, напрасно на меня... — бормотал Власий и потуплял глаза.
— Ну, ладно, — сказали ему, — пошлем ваше дело в рик[12]. По закону не имеете права пушнину скупать. По закону поступят с вами.
Власий стал с тревогой ждать, что решит против него рик. Макар Павлыч куда-то скрылся.
Прошло некоторое время и в Монастырское просочилось о том, как Власий молитвой лечил тунгусского мальчика. По деревне весть об этом расползлась изукрашенная и преувеличенная. Из дому в дом пополз рассказ о попе и шамане, которые вперебой лечили мальчишку. Мужики хохотали. Мужики по-своему рассказывали о том, что было у тунгусов.
— Язви их! — хохотали рассказчики, а за ними и слушатели. — Приехал батя в чумы, а там болящий тунгусенок. Ну, батя и стакнись е шаманом. «Давай, грит, вместе вызволять больного! Ты, грит, да я, вот мы оба совместно упремся супротив болезни да и выгоним ее». Ладно. Смекнул шаман, что поп дело говорит, согласился. И принялись они, братцы, за дело совместно! Поп с кадилом да со крестом, а шаман с бубном! Поп молитвы поет, а шаман кричит, кружится! Потеха!..
— У-у! просмешники! — отплевывались богомольные бабы. — Чего придумали! Стыда на вас нету, што ли?!
— Какой тут стыд?! Стыдиться-то надо попу, что он этакую штуку надумал! Па-астырь...
По деревне хохот пошел. Власию и показаться на улицу стыдно было. И попадья, захлестнутая приключившимся, в тревоге за будущее, обжигаясь обидой на насмешки, пилила Власия, его же попрекала:
— Дурные вы с Макаром! Не могли по-хорошему, тишком да ладком все обделать! Вот теперь проходу нет. Хоть из Монастырского совсем уезжай!
— А куды уедешь? — сжимался Власий, и не пробуя оправдываться пред женою. — Везде горько! Везде обида!..
11.
Настал день, когда тунгусы вышли из тайги. Вышел Савелий, вышел Ковдельги, шаман, вышел Овидирь, вышли остальные.
К этому времени сверху, оттуда, где лежали города, где всегда жило начальство, где была шумная и совсем непохожая на таежную, жизнь, приехал врач с фельдшером.
Тунгусы принесли пушнину в кооперацию. В лавке стало шумно и весело. В лавке запахло терпкими запахами невыделанных шкурок, в лавке пошла живая торговля.
Приглядываясь к товарам, прислушиваясь к ценам, щупая ситцы, пробуя на язык муку, тунгусы смущенно переглядывались. Савелий охнул и покачал головой.
— Ты чего? — заметив его смущение, спросил приказчик.
— Ошибся мало-мало, — ответил Савелий.
— Ошибся! — повторил за ним Овидирь.
— В чем же ошибся?
Савелий переглянулся с Овидирием и снова вздохнул.