Страница 9 из 15
Князь А. Н. Голицын рассказал, что однажды Суворов был приглашен к обеду во дворец. Занятый одним разговором, он не касался ни одного блюда. Заметив это, Екатерина спрашивает его о причине.
– Он у нас, матушка-государыня, великий постник, – отвечает за Суворова Потемкин, – ведь сегодня сочельник, он до звезды есть не будет.
Императрица, подозвав пажа, пошептала ему что-то на ухо; паж уходит и через минуту возвращается с небольшим футляром, а в нем находилась бриллиантовая орденская звезда, которую императрица вручила Суворову, прибавя, что теперь уже он может разделить с нею трапезу.
Иван Перфильевич Елагин[18], известный особенно «Опытом повествования о России до 1389 года», главный придворной музыки и театра директор, про которого Екатерина говорила: «Он хорош без пристрастия», имел при всех достоинствах слабую сторону – любовь к прекрасному полу. В престарелых уже летах Иван Перфильевич, посетив некую любимую артистку, вздумал делать пируэты перед зеркалом и вывихнул себе ногу, так что стал прихрамывать. Событие это было доведено до сведения государыни. Она позволила Елагину приезжать во дворец с тростью и при первой встрече с ним не только не объявила, что знает настоящую причину постигшего его несчастья, но приказала даже ему сидеть в ее присутствии. Елагин воспользовался этим правом, и в 1795 году, когда покоритель Варшавы[19] имел торжественный прием во дворце, все стояли, исключая Елагина, желавшего выказать свое значение. Суворов бросил на него любопытствующий взгляд, который не ускользнул от проницательности императрицы. «Не удивляйтесь, – сказала Екатерина победителю, – что Иван Перфильевич встречает вас сидя: он ранен, только не на войне, а у актрисы, делая прыжки!»
У Потемкина был племянник Давыдов, на которого Екатерина не обращала никакого внимания. Потемкину это казалось обидным, и он решил упрекнуть императрицу, сказав, что она ему не только никогда не дает никаких поручений, но и не говорит с ним. Она отвечала, что Давыдов так глуп, что, конечно, перепутает всякое поручение.
Вскоре после этого разговора императрица, проходя с Потемкиным через комнату, где между прочим вертелся Давыдов, обратилась к нему:
– Подите, посмотрите, пожалуйста, что делает барометр.
Давыдов с поспешностью отправился в комнату, где висел барометр, и, возвратившись оттуда, доложил:
– Висит, Ваше Величество.
Императрица, улыбнувшись, сказала Потемкину:
– Вот видите, что я не ошибаюсь.
В 1793 году Яков Борисович Княжнин[20] за трагедию «Вадим Новгородский» выслан был из Петербурга. Через краткое время обер-полицмейстер Н. И. Рылеев, докладывая Екатерине о прибывших в столицу, именовал Княжнина.
– Вот как исполняются мои повеления, – с сердцем сказала она, – поди узнай верно, я поступлю с ним, как императрица Анна.
Окружающие докладывают, что вместо Княжнина прибыл бригадир Князев, а между тем и Рылеев возвращается. Екатерина, с веселым видом встречая его, несколько раз повторила:
– Никита Иванович! ты не мог различить князя с княжною.
Еще до Мартынова (петербургского коменданта) слава комендантская была упрочена. На Эрмитажном театре затеяли играть известную пьесу Коцебу «Рогус Пумперникель».
– Все хорошо… – сказал кто-то, – да как же мы но дворец осла-то поведем…
– Э, пустое дело! – отвечал Нарышкин, – самым натуральным путем на комендантское крыльцо.
У императрицы Екатерины околела любимая собака Томсон. Она просила графа Брюса распорядиться, чтобы с собаки содрали шкуру и сделали бы чучело. Граф Брюс приказал об этом Никите Ивановичу Рылееву. Рылеев был не из умных; он отправился к богатому и известному в то время банкиру по фамилии Томпсон и передал ему волю императрицы. Тот, понятно, не согласился и потребовал от Рылеева, чтобы тот разузнал и объяснил ему. Тогда только эту путаницу разобрали.
Императрица Екатерина, отъезжая в Царское Село н опасаясь какого-нибудь беспокойства в столице, приказала Рылееву, чтобы он в случае чего-нибудь неожиданного явился тотчас в Царское с докладом. Вдруг ночью прискакивает Рылеев, вбегает к Марье Савишне Перекусихиной[21] и требует, чтобы она разбудила императрицу; та не решается и требует, чтобы он ей рассказал, в чем дело? Рылеев отвечает, что не обязан ей рассказывать дел государственных. Будят императрицу, зовут Рылеева в спальню, и он докладывает о случившемся в одной из отдаленных улиц Петербурга пожаре, причем сгорело три мещанских дома в 1000, в 500 и в 200 рублей. Екатерина усмехнулась и сказала: «Как вы глупы, идите и не мешайте мне спать».
Генерал-аншеф М. Н. Кречетников, сделавшись тульским наместником, окружил себя почти царскою пышностью и почестями и начал обращаться чрезвычайно гордо даже с лицами, равными ему по своему значению и положению при дворе. Слух об этом дошел до императрицы, которая сообщила его Потемкину. Князь тотчас призвал к себе своего любимца, известного в то время остряка, генерала С. JI. Львова[22] и сказал ему:
– Кречетников слишком заважничался; поезжай к нему и сбавь с него спеси.
Львов поспешил исполнить приказание и отправился в Тулу.
В воскресный день, когда Кречетников, окруженный толпою парадных официантов, ординарцев, адъютантов и других чиновников, с важной осанкой явился в свой приемный зал пред многочисленное собрание тульских граждан, среди всеобщей тишины вдруг раздался голос человека, одетого в поношенное дорожное платье, который, вспрыгнув позади всех на стул, громко хлопал в ладоши и кричал:
– Браво, Кречетников, браво, брависсимо!
Изумленные взоры всего общества обратились на смельчака. Удивление присутствующих усилилось еще более, когда наместник подошел к незнакомцу с поклонами и ласковым голосом сказал ему:
– Как я рад, многоуважаемый Сергей Лаврентьевич, что вижу вас. Надолго ли к нам пожаловали?
Но незнакомец продолжал хлопать и убеждал Кречетникова «воротиться в гостиную и еще раз позабавить его пышным выходом».
– Бога ради, перестаньте шутить, – бормотал растерявшийся Кречетников, – позвольте обнять вас.
– Нет! – кричал Львов. – Не сойду с места, пока вы не исполните моей просьбы. Мастерски играете свою роль!
Однажды Львов ехал вместе с Потемкиным в Царское Село и всю дорогу должен был сидеть, прижавшись в угол экипажа, не смея проронить слова, потому что светлейший находился в мрачном настроении духа и упорно молчал.
Когда Потемкин вышел из кареты, Львов остановил его и с умоляющим видом сказал:
– Ваша светлость, у меня есть до вас покорнейшая просьба.
– Какая? – спросил изумленный Потемкин.
– Не пересказывайте, пожалуйста, никому, о чем мы говорили с вами дорогою.
Потемкин расхохотался, и хандра его, конечно, исчезла.
Английский посланник лорд Витворт подарил Екатерине II огромный телескоп, которым она очень восхищалась. Придворные, желая угодить государыне, друг перед другом спешили наводить инструмент на небо и уверяли, что довольно ясно различают горы на луне.
– Я не только вижу горы, но даже лес, – сказал Львов, когда очередь дошла до него.
– Вы возбуждаете во мне любопытство, – произнесла Екатерина, поднимаясь с кресел.
– Торопитесь, государыня, – продолжал Львов, – лес уже начали рубить; вы не успеете подойти, а его и не станет.
Сказывали, что в Петербурге с Гарнереном летал[23] генерал Сергей Лаврентьевич Львов, бывший некогда фаворитом князя Потемкина, большой остряк, и что по этому случаю другой такой же остряк, Александр Семенович Хвостов[24], напутствовал его, вместо подорожной, следующим экспромтом:
18
Елагин И. П. (1725–1794) – писатель и государственный деятель, сенатор, обер-гофмейстер. В 1766–1779 гг. управлял театрами. Играл значительную роль в русском масонстве.
19
В ноябре 1768 г. Суздальский полк под командованием АА.В.Суворова двинут был из Ладоги в Смоленск для действий против польских конфедератов. Здесь Суворов имел случай проявить свои блестящие дарования. Победы, одержанные им под Ландскроною и Столовичами, равно как овладение Краковом (15 апр. 1772 г.), сильно повлияли на исход войны, результатом которой был первый раздел Польши.
20
Княжнин, Яков Борисович – известный драматург XVIII ст.(1742–1791). В 1789 г. написал трагедию «Вадим Новгородский». Но французская революция и вызванная ею реакция при русском дворе подсказали Княжнину, что выступать с таким произведением, где основатель русского государства трактуется как узурпатор и восхваляется политическая свобода – было бы несвоевременно, и он отказался от мысли видеть своего «Вадима» на сцене. О трагедии знали только близкие к Княжнину люди, и поэтому он не лишился благоволения императрицы, которая приказала отпечатать его собрание сочинений за казенный счет и отдать автору. В 1791 г. 14 января Княжнин скончался от простудной горячки; похоронен в СПб. на Смоленском кладбище. Смерть Княжнина избавила его от крупных неприятностей, какие ему угрожали за его трагедию «Вадим». Трагедия эта, вместе с другими бумагами Княжнина, попала к книгопродавцу Глазунову, а от него к княгине Дашковой. Княгиня была в это время не в ладах с императрицей и не без умысла напечатала «Вадима» (1793). Опасность трагедии заметил И. П. Салтыков. В результате «Вадим» был уничтожен как в отдельном издании, так и в 39-й части «Российского Феатра». Разошедшиеся экземпляры в течение нескольких лет конфисковались у книгопродавцев и публики.
21
Перекусихина Марья Савишна (1739–1824) – любимая камер-юнгфера Екатерины II. Судя по тому, что ее брат, Василий Савич Перекусихин, получил хорошее образование и умер сенатором (1788), предполагают, что и Перекусихина была девушкой образованной. Попав ко двору Екатерины II, она скоро приобрела любовь императрицы и столь высокое значение при дворе, что «все фавориты второй половины прошлого века находились в нравственной зависимости Перекусихиной».
22
Львов С. Л. (1742–1812) – генерал от инфантерии, любимец Г. А. Потемкина, имевший особый дар, рассказывая что-нибудь, представлять это в забавном виде.
23
Полеты на воздушных шарах-монгольфьерах стали необычайно популярны во всей Европе после 1783 года, когда братья Монгольфье совершали свой первый полёт в Париже.
24
Хвостов Д. И. (1757–1835) – писатель-графоман, член Российской Академии и «Беседы любителей российского слова», сенатор; был женат на племяннице А. В. Суворова.