Страница 8 из 32
Ловчий смерил ее взглядом с головы до ног, но не стал комментировать ее слова. Кайлеан поставила за это ему огромный плюс.
– Ласкольник зовет вас всех на вершину холма. Хочет оговорить, как расставите костры и в какой очередности будете сторожить. И есть у него какие-то поручения на утро. – Ловчий пожал плечами. – Кажется, я опустился до роли вестового. Вы довольны?
Близилась полночь. Кайлеан в одиночестве сидела подле небольшого костерка, не в силах заснуть, несмотря на то что только завершила свою стражу. Вместо сна она таращилась на огонь, позволяя мыслям плыть собственным ленивым течением.
Из тьмы по ту сторону костра зажглись двое глазищ.
– Можешь выйти.
Бердеф появился в круге света и прилег на землю.
– Разнюхивал?
Он фыркнул и издал странный, подобный хохотку звук.
– А то. Вот и я думаю, что теряем время. Но завтра держи глаза открытыми.
Пес застриг ушами и вскочил на ноги. Тихонько заскулил и отступил задом во тьму.
Она услыхала шелест. Аредон стоял позади нее, с попоной в одной руке и с куском лепешки – в другой.
– Я могу присесть?
– Там, – указала она место по ту сторону костра.
Он без слова уселся, где сказано. Она же подбросила в костер немного хвороста. Затрещало, облако искр затанцевало в воздухе, темнота отступила, словно испугавшись, выплевывая в ответ облако новых теней. Пса нигде не было.
Она почувствовала, что монах присматривается к ней, подняла глаза – глядел он с обычной своей наглой ухмылочкой.
– Ты не слишком часто бываешь в степи?
Он казался удивленным, что она заговорила первой.
– Нет.
– И не знаешь здешних обычаев.
– Нет. Храм в Йерте далековато отсюда. Почти коренные земли империи.
– Мне должно ощущать себя словно дикарке с Пограничья? Запомни, монах, – здесь, на равнинах, если ты сидишь у чужого костра, то не гляди на его хозяина словно свинья на горящий хлев. За такое можно получить кнутом по морде или ножом под ребро. Только товарищи, друзья, побратимы из одного чаардана могут вести себя так свободно. Чужой у костра следит за своими поступками и всегда благодарен, что позволили ему у того огня присесть. Ты понял?
Он опустил взгляд:
– Да.
Она вытащила саблю и начала внимательно осматривать клинок, периодически проводя по нему оселком. Некоторое время слышно было лишь зловещее ззиип, ззиип, ззиип.
– Как становятся Квард’келлом?
Он едва не подавился коржом:
– П-п-п-прошу прощения?
– Как ты стал Ловчим? Тебе еще никогда не задавали такого вопроса?
Он странно усмехнулся:
– Однажды. Давным-давно.
– Ну и? Что ты ответил?
– Ничего. Это был жрец из Помётников. Я застрелил его из арбалета.
– Я арбалета не вижу, потому, полагаю, мне такая опасность не угрожает.
– Н-н-нет. – Он улыбнулся. – Ты всегда настолько непосредственна?
– Я воспитывалась в горах, росла в степи. Не было у меня возможности обучиться придворным манерам. А ты?
– Я – шестой сын барона дак-Поркара. Был у меня выбор: или армия, или орден. Но муштра, марши, постоянные учения и прочие прелести военной жизни как-то меня не привлекали, а потому жрец, который давно уж был прикормлен моим отцом, присоветовал ему отослать меня к Дерфанеру.
– Тому самому Дерфанеру?
– Именно. К Великому Ловчему Владычицы Степей. А он нашел для меня занятие по моим умениям.
Монах молчал несколько ударов сердца.
– Хотелось бы мне сказать, что сама Владычица Степей пришла ко мне и передала свое повеление, но истина выглядит так, что я предпочел это, – он коснулся рукояти меча, – каше из войскового котла.
Заметил, что она следит за ним, и послал ей ироническую ухмылку.
– Мы еще не стали товарищами?
– Это мой костер, монах. Ты сидишь здесь лишь потому, что от остальных очагов веет холодом.
– От этого тоже веет.
– Ты всегда можешь развести собственный.
Она отвела от него взгляд и вновь полностью сосредоточилась на сабле.
– Я тебе не нравлюсь.
Это был не вопрос.
– Людям не нравятся Ловчие. Тебя это удивляет?
– Нет, – вздохнул он. – Нисколько. Хотя я продолжаю удивляться, отчего это так.
Она вернулась к заточке сабли, проигнорировав издевку.
– Сказать по правде, Кайлеан, я не знаю. Отчего люди порой относятся к нам словно к Помётникам? Почему в той комнате, когда я сказал, кто я такой, мне показалось, что они охотней увидали бы а’кеер Молний под своими окнами, нежели меня?
Ззиип, ззиип замерло. Она внимательно взглянула на собеседника: тот казался и правда заинтересованным в ответе.
– А что бы ты сделал, прикажи кха-дар тебе уносить ноги? Если бы он не захотел отправиться сюда?
– Ну… не знаю, не пришло мне это в голову…
– Не обманывай меня, монах. Что бы ты сделал?
Тот отвел взгляд:
– Храмовый суд. Или княжеский трибунал.
– Вот именно, – кивнула она. – Согласно Кодексу, ты можешь заставить нас принять участие в этой битве, даже если нам этого не захочется. Нет-нет, – добавила она быстро. – Мы тоже убиваем Помётников, едва только на них наткнемся. Но мы не любим людей, которые могут нам приказывать. Не для того ты вступаешь в вольный чаардан, чтобы потом принимать приказы невесть от кого.
– Вот уж спасибо.
– Не за что, монах. Тут – степи. Люди живут, как хотят, – и решают свои проблемы так, как хотят.
Ловчий кивнул:
– Именно поэтому ментор мой повторял, что в ста милях к западу от Амерты империя – всего лишь название. И всегда, когда он говорил так, кривился, словно от зубной боли.
Кайлеан пожала плечами.
– Тут – степи, – повторила она. – Милях в двадцати отсюда течет река, а за ней – се-кохландийцы. Полагаешь, кто-то станет здесь переживать из-за каких-то там запретов и приказов? Из-за какого-то там Кодекса или храмовых законов, если всякий день и ночь дом у тебя над головой может загореться? Человек спокойно едет навстречу, и вдруг – щелк, и пытается дышать горлом, пробитым стрелою. Маленькие девочки, выходя пасти гусей, берут с собой не вербовые ветки, а луки и дротики. Жрецам хочется, чтобы все было славно и красиво, словно в святых книгах. Бормочут они о Помётниках и о милости Владычицы, которую надобно еще заслужить. Но когда бандиты стреляют в твою семью, их рядом нету, – говорила она все быстрее, со все бо́льшим чувством. – Потому не рассказывай мне о каком-то там старике, что кривится при одной мысли о границе, потому что сидит он в городе, за стенами, спит под пуховой периной и знать не знает, каково оно – жить здесь, с кочевниками и бандитами под каждым кустом!
Ловчий приподнял руку в защищающемся жесте:
– Я ведь ничего не говорю, езжу вдоль границы достаточно долго, чтобы знать… реалии. Даже когда тут правил Храм, здешние места считались дикими и слабо цивилизованными. Масса полуоседлых кочевников и прочих племен. А когда пришел Меекхан – стало и того хуже. Меекханцы с запада, вессирийцы из-за гор, инуовы, лаферы, недобитки хеарисов и так далее. Всякий, кому тесно в родных землях, попадал сюда. И… Что тебя так смешит?
– Дурак, греющийся у огня, – сказала она, широко ощерившись. – О, Владычица, милосердная к убогим разумом… Ты и вправду ничего не понимаешь?
Мужчина смутился, явно обозленный.
– Я не верю, что ты слишком долго ездишь по степям, – продолжала она. – Иначе бы ты не говорил «когда здесь правил Храм» так свободно. Миновало триста лет со времени, когда империя поглотила земли Храма Лааль Сероволосой, но все равно остались здесь те, кто ярится от одного воспоминания о власти жрецов. И когда кто-то столь легко об этом говорит, то он просто напрашивается, чтобы ему подрезали подпругу.
– Не горло? – Ловчий был раздражен, на щеках его появился румянец.
Она усмехнулась еще шире:
– Подрезанная подпруга не кровавит, а когда на полном скаку седло съедет с конской спины, ты все равно не выживешь. Такое бывало. Не желаешь поспать?