Огненная проповедь

Мы сели друг напротив друга за кухонным столом.

– Я пришла, чтобы дать тебе это, – сказала она, передав мне золотую монету. Зак, по ее словам, отправил ей шесть таких монет. Каждая по цене равнялась урожаю за полгода. Монета быстро нагрелась в ладони. Я перевернула ее, затем снова взглянула на аверс.

– Зачем ты мне ее даешь?

– Тебе она понадобится.

Я обвела рукой дом вокруг нас, показала на гроздья инжира, виднеющиеся в маленькое окошко.

– Я ни в чем не нуждаюсь. Живу прекрасно. Да и потом, прежде тебя это не слишком беспокоило.

Она наклонилась вперед и тихо произнесла:

– Ты не можешь здесь оставаться.

Я бросила монету на стол. Она звякнула раз-другой, ударившись об исцарапанное дерево столешницы.

– Что ты имеешь в виду? Тебе было мало выгнать меня из деревни?

Мама покачала головой.

– Мне жаль, что пришлось так поступить. Я не хотела этого. Может быть, и не должна была. Но сейчас тебе придется взять деньги и уходить. Как можно скорее. Всё дело в Заке.

Я вздохнула.

– Это уж как всегда.

– Зак сейчас очень влиятельный. И значит, у него полно врагов. Люди часто говорят о нем, о его делах в Совете.

– И что же это за дела? Нам всего девятнадцать. И в Совете он только год.

– Ты слышала о Воительнице?

– Все слышали о ней.

Омеги в особенности. Каждый раз, когда на рынке жаловались на новые законы, направленные против Омег, упоминали шепотом ее имя. Или когда последние пару лет сборщики податей требовали от нас повышенную плату, то ссылались на последние реформы Воительницы.

– Она едва ли на год старше вас с Заком. У Совета полно врагов, Касс. Многие Советники живут совсем недолго.

Как и их близнецы, хотя ей необязательно было говорить об этом.

– Ты же знаешь, какой Зак. Целеустремленный, даже излишне, амбициозный. Его теперь называют Реформатором. У него есть последователи, и он работает с важными людьми. Наверняка очень скоро кто-то попытается добраться до тебя.

– Нет, – я отодвинула монетку. – Я не уеду. Даже если у него есть враги, он не позволит им причинить мне вред. Он будет держать меня в безопасности.

Она обошла стол, как будто хотела взять меня за руку, но остановилась. Сколько же времени прошло, подумалось мне, с тех пор, как кто-то касался меня с нежностью?

– Вот этого-то я как раз и боюсь.

Я взглянула на нее в недоумении.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты слышала о Камерах Сохранения?

Этот слух тоже гулял среди нас, как трава перекати-поле по долине. Шептали, что под крепостью Совета в Виндхэме есть тайная тюрьма, где Советники держат своих близнецов Омег. Это и есть Камеры Сохранения: подземные помещения, где держат взаперти Омег, безымянными, чтобы никто не мог добраться до могущественных Альф через их близнецов.

– Что? Но это просто слухи! А даже если и правда, то Зак никогда бы так не поступил. Я знаю его лучше всех.

– Нет, ты к нему ближе всех, но это не одно и то же. Он придет за тобой, Касс, и запрёт навсегда, чтобы защитить себя.

Я покачала головой:

– Он так не поступит.

Кого я пыталась убедить: ее или себя? В любом случае, она не стала продолжать спор. Мы обе знали, что я не уеду.

Уезжая, мама протянула руку из тележки и вложила монету в мою ладонь. Я ощутила ее тяжесть, когда тележка уже тронулась. Я не потратила ее ни на побег, ни на еду. Сохранила, как ключ Алисы, и каждый раз, сжимая ее в руке, думала о Заке.

Зак научил меня еще ребенком скрывать свои видения. Его стремление разоблачить меня приучило быть бдительной и держать в секрете то, что знала. Вот и сейчас я снова заглушала свои предчувствия, и снова – из-за него. Я отказывалась внимать постоянно являвшимся мне образам: когда выходила из дома, когда работала в поле или когда останавливалась, чтобы плеснуть воды из фляжки на лицо. Я доверяла ему больше, чем своим видениям. Он так не поступит, повторяла я сама себе, вспоминая, с какой нежностью он обрабатывал мою рану после того, как мне выжгли клеймо. Мне вспоминались дни, месяцы, годы, проведенные вместе, когда вся деревня косилась на нас с подозрением. Даже когда думала о его враждебности, о бесчисленных жестоких выходках, то знала, что он зависел от меня так же сильно, как я – от него.

Отныне я работала еще усерднее, чем обычно. Во время сбора урожая – самой горячей поры – на руках у меня живого места не осталось: сплошные мозоли от косы, пальцы, исколотые в кровь колосьями пшеницы. Я пыталась сосредоточиться на окружающих меня звуках: скрежете косы, шелесте падающих колосьев, криках других работников. Каждый день трудилась допоздна. Лишь когда ночь неохотно вступала в свои права, я возвращалась в темноте домой. И это помогало. Я почти убедила себя, что они вообще не придут, пока однажды не почувствовала приближение вооруженных всадников так же явственно, как косу в руках или тропинку между полями, что вела к моему дому.

Когда всадник подхватил меня и поднял вверх, я мельком увидела внизу отблеск золота. Монета выпала из кармана на землю и тотчас затерялась, втоптанная копытами в грязь.

Глава 6

Когда Зак наконец пришел в мою камеру, я насчитала сто восемнадцать дней. Двести тридцать шесть подносов с едой. Восемь посещений Исповедницы. Шаги своего брата я узнавала безошибочно, как и звук голоса, и особое дыхание, когда он спал. В тот короткий миг, пока он открывал замок, показалось, будто чередою пронеслись все эти годы без него. Я подскочила при звуке его шагов, но когда дверь отворилась, заставила себя сесть на кровать.

Он на мгновение задержался в проеме. Взглянув на него, я увидела двоих: мужчину, что стоял передо мной, и мальчишку, который немедленно всплыл в памяти. Зак вырос высоким. Темные волосы теперь длиннее и гладко зачесаны за уши. Лицо стало полнее, смягчилась острота скул и подбородка. Я помнила, что летом у него на носу высыпали веснушки, точно горстка песка. Сейчас их не было, и его кожа казалась почти такой же бледной, как моя. Он шагнул в камеру и запер за собой дверь, опустив ключ в карман.

– Ты хотела мне что-то сказать? – спросил он.

Я не осмеливалась заговорить. Мне не хотелось выдать голосом, как сильно я его ненавидела и столь же сильно по нему скучала.

Зак продолжил:

– Ты не хочешь, чтобы я объяснил, почему мне пришлось так поступить?

– Я знаю, почему ты так сделал.

Он издал короткий смешок.

– Я почти позабыл, как с тобой бывает тяжело разговаривать.

– Не думаю, что должна облегчать тебе эту задачу.

Он стал вышагивать по камере. Его голос оставался спокойным, и слова звучали в одном ритме с шагами.

– Ты всегда стремишься лишить меня всего, не так ли? Даже объяснения. Я знал, что хотел тебе сказать. Я готовился. Но вот ты здесь, такая же, как всегда, заявляешь, что знаешь всё наперед.

– Я стремлюсь тебя всего лишить? – повторила я. – Да у тебя есть всё. Ты остался в деревне. У тебя была мама.

Мой голос дрогнул.

– Но слишком поздно, – он остановился. – Алиса убила папу. И ты успела отравить всё вокруг. Ты будто меня отравляла все эти годы, пока мы оставались не разделенными. Другие так и не приняли меня до конца. У меня могла быть жизнь, которую я хотел, так должно было случиться, но ты всё разрушила.

Он поднял руки, растопырив пальцы.

– У меня ничего не было, – вымолвила я. – Бывали дни, когда в поселении все голодали. Но ты у меня отнял и эту жизнь. Запер меня здесь и все еще думаешь, что тебе тяжело?

– У меня нет выбора, Касс.

– Почему ты пытаешься меня убедить? Хочешь, чтобы я тебя оправдала? Чтобы сказала, что понимаю тебя?

– Ты сказала, что понимаешь.

– Я сказала, что знаю, почему ты так сделал. Знаю твои резоны. Ты теперь – важная шишка в Совете. И врагов у тебя сейчас полно. Ты боишься, что они смогут добраться до тебя через меня. Но это не дает тебе права запирать меня здесь.

– А что бы ты сделала?