Страница 7 из 19
У людей XII века, какими их представляет историческая наука, не могло быть ни технологий, ни инструментов, чтобы так обрабатывать скальную породу. Попробуйте, не имея стального долота, не то что продолбить в куске скалы яму, а хотя бы просто расколоть какой-нибудь булыжник. Сказочное объяснение – царю Лалибеле помогали строить ангелы – кажется единственной рабочей версией. И это мы еще не задавали вопрос, а зачем вообще они выбрали такой катастрофически сложный способ строительства? Почему нельзя было строить, как все, – снизу вверх, зачем было рубить яму сверху вниз, как могилу и бомбоубежище, и выдалбливать потом внутренности? Зачем?
Размером и весом Ковчег Завета напоминал стиральную машину – то есть можно поднять и вдвоем, однако если вы собрались тащить его на длинную дистанцию, например с Ближнего Востока в Центральную Африку, то пара, а то и еще одна, лишних рук совсем не помешает. Радикальное, однако ж, отличие Ковчега от стандартной крупногабаритной бытовой техники, облегчающей жизнь, состояло в том, что, согласно иудейским легендам, он был способен время от времени поднимать и тех, кто его нес, и самого себя над землей. Для Менелика, сына царицы Савской и царя Соломона, укравшего Ковчег у отца в Израиле и унесшего его к матери в Эфиопию, это была проблема; как с ней справлялись, источники умалчивают. Для нас существенно, что, по сути, этот ящик мог действовать как устройство, генерирующее отмену гравитации; своего рода роутер, включение и выключение которого, однако ж, происходило весьма несистемно; никто, кроме фирмы-изготовителя (и нынешней эфиопской православной церкви), не мог похвастаться, что он стал хозяином этого «вундерваффе». Действие похожего «прибора невесомости» описано в формально «детской» – впрочем, так и Библию недолго объявить детской – книжке Н. Н. Носова «Незнайка на Луне»; столкнувшись с необходимостью существовать там, где земное притяжение перестало действовать, герои прибивают к полу калоши, чтобы перемещаться в пространстве без риска улететь. Не являются ли, пришло мне в голову, лалибельские монолиты аналогами этих эрзацев гравитации – своего рода каменными «калошами», которые гарантированно не улетят в условиях невесомости, в отличие от «обычных» зданий – ведь те в любой момент могут приподняться над землей. Зачем еще, спрашивается, было выдалбливать здания «вниз», зачем тратить колоссальные усилия на то, чтобы они сами и были «землей», если у вас нет какой-то угрозы обычному способу существования, зато есть Ковчег, который в любой момент может сработать, и тогда – держитесь за поручни.
Представьте, что Эфиопия – поле для пинбола. Аддис-Абеба – гнездо, откуда катапульта выстреливает шарик, который затем скачет наверху, на севере. Цель – загнать шарик в основные лунки: Аксум, Гондар, Лалибелу, озеро Тана, горы Симиен. Протяженность Северного кольца – примерно три с половиной тысячи километров. Совсем недавно на преодоление этой дистанции мог потребоваться год, теперь самолеты «Эфиопиан эйрлайнз» прыгают от одного пункта к другому на манер кузнечиков. Вы еще раздумываете, что больше идет эфиопским женщинам, скатерть или форма стюардессы, а уже пора опять пристегиваться: спускаемся. На эфиопский пинбол можно потратить год, достопримечательностей хватит, однако призовые очки за лунки первого ряда легко набрать и за десять дней.
Царь Лалибела занимался не только возведением церквей – предполагаемое обладание Ковчегом позволяло ему осуществлять еще более грандиозные проекты. Так, он вроде бы приказал выкопать сеть каналов, спланированную таким образом, чтобы вода уходила из Голубого Нила и оставалась в Эфиопии (а не уплывала во враждебный мусульманский Египет, полностью зависящий от реки). Следы этих работ – вздыбленные неизвестными силами скалы – якобы видели в XVII веке португальцы. Эфиопия и сейчас – bête noire[7] Египта: именно на территории Эфиопского нагорья Нил получает 90 процентов воды и питательных веществ, и эфиопы в любой момент могут построить плотину, аналогичную Асуанской, с водохранилищем, чтобы регулировать водосброс, использовать энергию реки в своих целях – и шантажировать египтян. В этом смысле тахрирская революция сыграла эфиопам на руку – Египет, чья армия лучшая в Африке, сейчас ослаблен; однако если Эфиопия в самом деле решится на строительство плотины, можно не сомневаться, что на континенте начнется большая война за Нил; любимая тема пикейных жилетов в Аддис-Абебе и Каире.
Нил вытекает из внутреннего эфиопского моря – огромного озера Тана. В целом на Северном эфиопском пути скорее холодно, чем жарко: затерянный мир, как и следует, находится на горном плато. Тана исключение – если средняя высота Эфиопского нагорья 3000 метров над уровнем моря, то озеро расположилось «всего-то» на 1830 метрах, и там теоретически можно подхватить малярию – климат вполне «африканский».
В приозерном городе Бахир-Дар я, как и двадцать лет назад Грэм Хэнкок, договариваюсь о найме катера, чтобы добраться до островов. Лодочник смотрит на меня со сдержанной иронией: очевидно, что я не первый и не последний искатель Ковчега. Островов под сорок, есть ближние, на час плавания, есть дальние – чуть ли день до них добираться, и почти на каждом клочке суши – монастырек: Ура-Кидане-Михирет, Дэга-Эстефанос, Кебрана-Габриэль…
С воды острова выглядят, как зеленые пузыри, – заджунгленные полушария. На берегах – заросли папируса, настоящего, какого давно нет в Египте; именно здесь его срезали для хейердаловского «Ра» и «Ра II»; папирусовые плоты-паромы и сейчас совершают короткие каботажные навигации.
Путь к центральной части острова проходит через джунгли – хотя бы и окультуренные. В «садах» – бамбук, баньян; жирная, с толстым слоем перегноя, земля; растения шепчутся заговорщически. По тропкам, лестничкам и просекам ползают гигантские не то майские жуки, не то члены Союза цирковых деятелей: редкие бородки, умные фасеточные глаза. Выглядят отцы-пустынники, закутанные в ядовито-желтые, атласно-фиолетовые, диснеевски-голубые мантии, как персонажи из комиксов, как «эфиопы», какими их воспринимали в Европе в Средние века, когда Эфиопия была известна как страна чудес и тайн, населенная колдунами и драконами.
Слово «монастырь» дает превратное представление о том, что там такое на самом деле. Церковь – круглое здание, накрытое «китайской шляпой» из высушенной травы, – выглядит очень по-африкански. Со стороны напоминает ловушку – мину, увеличенную до размеров одноэтажного здания. Стены обычно каменные, но кое-где попадаются участки из стволов и веток, обмазанных глиной. Ровные поверхности записаны яркими образа́ми: царь вонзает скипетр в ступню рядом стоящего человека; многорукий Иисус трансформирует рыб, и повсюду белокожие, однако с негритянскими губами и носами херувимы; доминантные признаки становятся рецессивными, и наоборот; шапка курчавых волос недвусмысленно заменяет нимб. Эти фрески – дикая смесь Мунка и бурятского буддизма; душераздирающий примитивизм, в котором вера, ирония, ханжество, кощунство, ересь и ортодоксия смешиваются в любых пропорциях.
Именно здесь (где-то здесь, утверждает Хэнкок) на протяжении нескольких столетий находился Ковчег, может быть, поэтому в монастырях есть что-то жуткое. Священнослужители показывают кресты, рукописные книги из козлиных кож и гэндальфовские ритуальные посохи с барабанами; без особой охоты и за немалый бакшиш, просто чтобы клиенты раньше времени не растревожились.
Чтобы всерьез, заглядывая под каждый камень, прочесать остров в поисках улик, свидетельствующих о пребывании Ковчега, нужны долгие часы; чтобы объездить все острова на Тане, нужно несколько дней; дорого – и в смысле времени, и в смысле денег, однако это самые «атмосферные» места в Эфиопии. Все эти танские монастыри производят впечатление «непроветренных», что ли, – не в гигиеническом смысле, а в смысле, что дух истории там остался: чувствуется, что тут много кого убивали, много вели важных переговоров, много кого – и чего – прятали. По выражению Эдварда Гиббона, «окруженные со всех сторон своими религиозными противниками, эфиопы спали почти тысячу лет, забыв об остальном мире, который тоже забыл об их существовании». Изоляция, длительная изоляция, приведшая к тому, что там развилась цивилизация не научно-технического, как на Западе, а какого-то другого, мистического типа, при этом вовсе не отсталая, а со своими, альтернативными, – ключевое слово для Эфиопии – технологиями. Эта страна похожа на человека, у которого нет и никогда не будет – просто потому, что он вполне уверен в собственной исключительности и не нуждается в общении с кем-то еще; ему интересно и с самим собой. Монахи с островов озера Тана выглядят эндемиками, которые совершенно не страдают от вековой изоляции – и даже наоборот, извлекли из нее массу преимуществ. На прощание они все очень странно улыбаются – чему-то такому, что знают они, и никто больше; улыбаются – и расползаются по тропинкам обратно, в джунгли.
7
Здесь: кошмар (фр.).