Страница 25 из 37
По воспоминаниям Н.И. Корицкого, в сентябре 1918 г. начальника оперативного управления штаба 1-й армии, перед самым началом Сызрано-Самарской операции (сентябрь 1918 г.) «Тухачевский представил мне в своем салон-вагоне человека средних лет, небритого, в каком-то поношенном френче, небрежно развалившегося в кожаном кресле:
– Энгельгардт.
…Энгельгардт, представленный мне Михаилом Николаевичем, тоже был смолянином, земляком Тухачевского и, кроме того, его сослуживцем по Семеновскому гвардейскому полку. К нам он прибыл с предписанием Всеросглавштаба380. Свои клятвенные заверения честно служить Советской власти Энгельгардт подкреплял ссылкой на былые дружеские связи с командармом» 381.
Корицкий утверждает, что капитан Б. Энгельгардт появился в штабе 1-й Революционной армии, в распоряжении ее командарма Тухачевского перед самым началом Сызрано-Самарской операции. Эта операция проводилась с 14 сентября по 8 октября 1918 г. Однако, согласно воспоминаниям самого Тухачевского, капитан Энгельгардт принимал участие еще в предшествующей боевой операции 1-й Революционной армии – Симбирской (9—28 сентября 1918 г.). 12 сентября, во время штурма самого Симбирска, «переправой руководил тов. Энгельгардт», – вспоминал командарм-1382. Эта операция официально проводилась с 9 по 28 сентября 1918 г. Следовательно, Энгельгардт появился в штабе Тухачевского не перед Самаро-Сызранской, а перед Симбирской операцией, т. е. до 9 сентября 1918 г., видимо, в начале месяца (чтобы он мог успеть принять участие в ее подготовке). Поэтому Корнфельд ошибается, утверждая, что Энгельгардт отказался принять предложение Тухачевского приехать в Симбирск и принять участие в боевых действиях на советском Восточном фронте в составе 1-й Революционной армии, которой командовал его приятель-однополчанин. И, действительно, Корнфельд несколько противоречит сам себе: сообщая об отказе Энгельгардта и Лобачевского отправиться в Симбирск к своему другу Тухачевскому, автор воспоминаний тут же говорит, что «и Лобачевский, и Энгельгардт были весьма поражены тем, чего ему уже удалось достигнуть, в частности, в смысле строгости в военной дисциплине». Они могли быть «поражены» организационными успехами своего товарища, лишь непосредственно увидев и оценив его достижения в организации «новой армии». Отсюда следует, что оба офицера не отказались, а, напротив, согласились на предложение Тухачевского и приехали в Симбирск. Во всяком случае, относительно Энгельгардта имеются прямые подтверждения в цитированных выше воспоминаниях самого Тухачевского и Корицкого. Кроме того, Корицкий отмечает, что Энгельгардт прибыл в Симбирск, в штаб 1-й армии Тухачевского, с предписанием Всеросглавштаба, т. е. официально вступив в ряды Красной армии. Он мог это сделать не позднее августа 1918 г.
Причину принятия Энгельгардтом предложения Тухачевского, пожалуй, можно вычитать из цитированных строчек воспоминаний Корнфельда, в которых он кратко пересказывает содержание письма Тухачевского: он «написал о том, что находится в Симбирске по приглашению Троцкого и формирует новые полки взамен Красной армии. Эта новая армия должна была быть вне какой бы то ни было политики». С учетом того, что воспоминания Корнфельд писал уже десятилетия спустя после описываемых обстоятельств (что объясняет неточности в изложении фактов), он тем не менее передает некоторые реалии, нашедшие отражение в изложении содержания письма, в частности, это касается цитированных выше строчек. Особое внимание следует обратить на то, что Тухачевский писал о формировании «новых полков взамен Красной армии». Возможно, этот штрих воспоминаний Корнфельда о письме Тухачевского Энгельгардту и Лобачевскому отражает реальную обстановку на советском Восточном фронте и, в частности, в 1-й Революционной армии после мятежа Муравьева, когда практически заново пришлось формировать воинские части и соединения. Но особенно примечательна строчка из письма, поясняющая, что «эта новая армия должна была быть вне какой бы то ни было политики». Пожалуй, именно это пояснение могло привлечь капитана Энгельгардта в армию Тухачевского. Что имел в виду Тухачевский (если считать, что Корнфельд верно отразил написанное в письме), сказать трудно. Возможно, речь шла о том, что Красная армия не должна принимать участия во внутриполитической борьбе партий в руководстве Советской Республики, как это попытался сделать Муравьев, используя вверенные ему войска в партийно-политических целях партии левых эсеров.
Далее в своих воспоминаниях Корицкий сообщает, что во время Сызрано-Самарской операции Тухачевский под командованием Энгельгардта объединил Пензенскую и Вольскую дивизии, а также два полка Самарской. «В ходе операции, – пишет Корицкий, – он (Энгельгардт) часто терял связь со штармом, его донесения противоречили донесениям из частей, и, в конце концов, мы вынуждены были связаться напрямую со штабами дивизий и осуществлять руководство ими, минуя Энгельгардта. А когда закончилась операция и штарм перебазировался в Сызрань, Энгельгардт незаметно исчез и объявился потом у Деникина…»383.
Однако оценка Корицким действий Энгельгардта в указанной боевой операции расходится с мнением самого Тухачевского, которое он высказал еще в 1921 г. Излагая ход боевых действий и объясняя боевой успех, Тухачевский считал необходимым назвать фамилию командира, способствовавшего этому успеху. «….Переправой (14 сентября 1918 г. во время Симбирской операции) руководил тов. Энгельгардт384, – вспоминал он. – …Эти три дивизии (Пензенская, Инзенская и Симбирская) для удобства действий были объединены под командой тов. Энгельгардта»385. Судя по всему, командарм был доволен действиями Энгельгардта. Поэтому оценка действий последнего, предложенная Корицким, не соответствует действительности и, несомненно, конъюнктурна. Ошибается Корицкий и в определении возраста капитана Энгельгардта. Он вовсе не был человеком «средних лет». Тогда, в 1918 г., ему шел 29-й год.
Но главное, столь отрицательное отношение к Энгельгардту со стороны Корицкого, кажется, находит объяснение.
Эти воспоминания Корицкого, опубликованные в 1965 г., не во всем отражают реальную ситуацию, и у мемуариста были веские основания для ее искажения. Он вынужден был лукавить, видимо, для доказательства собственной лояльности. Причина такого «старания» в том, что сам Корицкий, старший брат командарма Н.Н. Тухачевский, тоже бывший офицер-семеновец (правда, не кадровый, а «военного времени»), начальник инженеров, тоже бывший гвардейский офицер М.Н. Толстой (поручик л-гв. Саперного батальона) осенью 1919 г. обвинялись в причастности к так называемой «Приволжской шпионской организации», раскрытой ЧК в мае-сентябре 1919 г.386 Обвинение было настолько серьезно, что было отдано распоряжение об их аресте. А в отношении же самого командарма было сказано, что он знал об этом, а следовательно, тоже причастен к этому делу387. Это было своего рода отголоском тех настроений в руководстве 1-й армией, о которых сообщал Энгельгардт Деникину в ноябре 1918 г. Но в это самое время, т. е. осенью 1919 г., войска 5-й армии под командованием Тухачевского громили белые войска Колчака и он уже завоевал репутацию лучшего командарма Республики, «победителя Колчака и завоевателя Сибири». Поэтому не так-то просто было обвинить его в причастности к белогвардейскому заговору, да и политически – нецелесообразно. В такой ситуации, как полагали, Тухачевский и сумел избавить от ареста и Корицкого, и Толстого, и, конечно же, своего старшего брата388. Исходя из приведенного пояснения, можно полагать, что Корицкий корректировал свои воспоминания, в частности, в том, что касалось Энгельгардта, учитывая последующее поведение этого человека, оказавшегося вскоре в рядах белой армии.
Далее Корицкий пишет, что Энгельгардт «незаметно покинул» 1-ю армию после окончания Самаро-Сызранской операции и после перебазирования штаба армии в Сызрань, т. е. после 10 октября. «Незаметно покинул» не может означать, что Энгельгардт сбежал и переметнулся к белым. Тем более что Тухачевский и в 1921 г. продолжал именовать его «товарищем», следовательно, скорее всего, он ничего не знал об уходе Энгельгардта к Деникину.