Страница 5 из 13
14. Скоробогатый Константин, мл. лейтенант
15. Харенко Алексей, сержант
16. Чебоксаров Василий, ст. лейтенант, командир 1-го взвода 1-й роты
К слову сказать, потерь среди выше поименованных солдат и офицеров до конца службы в Афганистане не было. Около половины солдат срочной службы на тот момент прослужили не более шести месяцев.
Глава 3
Второй день моего пребывания в бригаде – а это был четверг – оказался ещё более благоприятным – в часть прибыли три моих однокашника: Коля Старченко, Боря Максимов и Саня Зайков. Последний был братом моей жены и близким другом, он и остался им – самым надёжным и верным – на всё время.
После обеда мы, все трое, в парадной форме отправились представляться командованию части. Командира части на месте не оказалось, но зато в коридоре нам встретился толстый человечек с капитанскими погонами на плечах. Это был заместитель начальника политотдела по партийно-политической работе Роженко Александр Павлович.
Капитан пригласил нас в свой кабинет, поинтересовался выпускными отметками и тут же отчитал нас в беспардонной форме за тройки: меня и Борю Максимова по физподготовке, Колю Старченко по китайскому языку. Было неловко слушать унизительные замечания от человека, явно не блистающего какими бы то ни было физическими данными и не владеющего ни одним иностранным языком. При этом отличные отметки по тактико-специальной подготовке, минно-подрывному делу и остальным предметам не учитывались. Это уже потом мы поняли, что для того, чтобы отчитывать подчинённого, не обязательно быть образцом ума и физического развития. При всей невежливости обращения с нами, он был лишь жалким подобием начальника политотдела подполковника Рыкова, которого также не было на тот момент в расположении бригады. Узнав это, мы облегчённо вздохнули и, счастливые, избежав личного представления командованию, двинулись в строевую часть.
В нашей части распределение происходило следующим образом. Во все подразделения с номером первый – первый батальон, рота, взвод – назначались лучшие офицеры, и такие подразделения заведомо становились образцом службы. Всё было бы логично, но понятие «лучшие» было субъективным и определялось личными симпатиями командиров любого ранга. По странному стечению обстоятельств, в первом батальоне, где командиром был майор Пушкарский – выпускник Киевского ВОКУ, – все вакансии были заняты прибывшими чуть ранее выпускниками того же училища. Нас же назначили во второй батальон, а всего их было два, в первую и вторую роты. Мы, не зная того, что наша принадлежность к неперспективным офицерам была уже предопределена, и радуясь тому факту, что нас опять назначили вместе, направились в подразделение.
Постучав в каптёрку и получив разрешение войти, мы предстали перед своим первым командиром роты. За столом сидел одетый в парадную шинель, крепкого телосложения капитан. На его широком лице выделялись густые рыжеватого цвета усы. Он встал и, приветливо поздоровавшись за руку с каждым из нас, задал дежурные вопросы, касающиеся обустройства и быта. В ходе беседы выяснилось, что капитан Егоров Сергей Петрович оказался выпускником нашего училища и тоже второго взвода, только четырьмя годами ранее. После короткого построения роты, целью которого было познакомить нас с личным составом, он отпустил нас домой.
Его лишь недавно назначили на должность ротного, а до этого он был командиром группы. По общепринятому мнению в спецназе, командир становился настоящим и опытным лишь после четырёх лет командования группой, и это было действительно так. Петрович, как мы его называли за глаза, учил нас офицерской службе, и я с полной уверенностью могу сказать, что нам сильно повезло. Он никогда не повышал голоса на подчинённых, даже на бойцов, не говоря уже об офицерах. Даже когда Егоров приходил вне себя от ярости, после очередной взбучки у начальства, он не позволял себе никого оскорблять. Побарабанив пальцами по столу, а это был единственный признак крайнего недовольства, и крякнув от расстройства, он говорил провинившемуся офицеру: «Иди, сгоряча не наказываю». А после того как Петрович успокаивался, то и подавно не наказывал. Все взыскания если и объявлял, то ровно и официальным голосом, согласно уставу, однако я не помню, чтобы он хоть раз занёс его в личное дело.
На следующий день меня отпустили на выходные в Краснокаменск забрать жену. У меня не раз ещё будет повод обратиться в воспоминаниях к этому неуютному, но современному городку, считавшемуся по праву жемчужиной Забайкалья.
Дело в том, что в то время там жил мой отец, где я оставил супругу, чтобы приехать в часть одному и уладить бытовые проблемы. Таковые были решены в кратчайшие сроки. Мы, все четверо, выбрали себе квартиры в полупустом и только что построенном пятиэтажном доме. В подразделении нам выделили солдатские тумбочки и железные кровати с матрацами армейского образца. Таким образом, для семейного проживания были созданы минимальные условия, которые не менялись ближайшие полгода.
Глава 4
Студёные морозы, приправленные постоянными ветрами, давно уже вступили в полную силу. Офицеры перешли на зимнюю форму одежды, а именно: шинели, шапки, меховые рукавицы-шубенки, на ногах либо унты, либо валенки. Погодные условия заставляли смириться с подобным извращением даже сурового комбрига подполковника Иванова. Температура в казармах в первые две зимы редко превышала пятнадцать градусов. Я не помню, чтобы мы снимали шинели, начиная с конца октября и по апрель включительно. Разве что дома, где восемнадцать градусов считалось максимальным комфортом, и то лишь для короткого отдыха.
Первый командир 24-й бригады полковник Иванов
В один из ноябрьских вечеров мы, командиры взводов, сидели в каптёрке и, уткнувшись лбами в стол, спали в ожидании командира роты. Капитан Егоров, вероятно, делая то же самое, находился в канцелярии батальона. В бригаде была особая методика проведения совещаний. Проводились они почти каждый день. В восемнадцать часов начинался сбор у командира бригады, по его окончании, а длился он порой часа три, комбат собирал ротных командиров у себя канцелярии. Слава богу, это мероприятие занимало не больше одного часа, но так или иначе совещание ротных офицеров начиналось уже после отбоя, то есть не раньше двадцати двух часов. Как правило, разумный Петрович, побарабанив пальцами по столу и дождавшись, когда комбат покинет казарму, изрекал: «По домам, скрытно. Остальное завтра расскажу». Назавтра выяснялось, что рассказывать было нечего.
Проснувшись от команды дневального «отбой!», продрогшие, мы, подняли головы. За все годы службы на 23-й площадке помню лишь два ощущения. Это постоянный холод и дикое желание выспаться. Минут через тридцать после нашей побудки вошёл Егоров, по обыкновению побарабанил пальцами по столу, затем изрёк:
– Лейтенант Максимов, сейчас берешь свою группу и вместе со старшиной выдвигаешься на вещевой склад для получения зимнего прыжкового обмундирования. Завтра в 10.00 строевой смотр.
Боб взвыл и тут же умолк под строгим взглядом ротного, остальные облегчённо выдохнули. Топать по морозу на «старт» никому не хотелось. «Стартом» называлось место в полутора километрах от части, где ранее располагались три стартовые шахты баллистических ракет. Там же находились полуподземные хранилища. Если шахты были взорваны, то склады по-прежнему исполняли своё предназначение.
Все встали, и только Боря Максимов продолжал сидеть. Ротный, обращаясь к нему, внятно произнес:
– Боря, кому сидим? Рви быстрей туда очередь занимай, там сейчас вся бригада получать будет – утром только вернёшься.
Борю дважды просить не пришлось. Проявив не свойственную ему ловкость, Макс вернулся менее чем через полтора часа, чем подарил нам дополнительное время для сна.