Страница 28 из 34
Ещё один кивок: она понимает.
– Не важно, что ты не слушаешь. Однажды ты услышишь или вспомнишь. Преодолевать себя можно понемногу. Капля воды ничего не значит. Но если она падает постоянно, то способна прожечь камень насквозь.
Когда никого нет, слышать Иранну легче. Окунаться, падать в голос, как в пещеру без дна в заброшенной долине. Однажды она хотела сделать так, но не смогла, пострашилась.
«Не думай так!» – строгий удар прямо под сердце. Но муйба никогда не сердится же?.. Или умеет, но не показывает?..
Воздух рывками входит в лёгкие: не так-то просто дышать, когда бьют под дых.
– Полежи на траве, а я буду рядом.
Мила послушно сползает со ступени и осторожно ложится на спину. Так легче. Небо высоко-высоко. Когда-то здесь летали драконы, разные, цветные, как пёстрые волосы медан. Иранна говорила, что Драконий материк не просто земля, а сам Древний дракон, отдавший свою жизнь за жизнь людей на Зеоссе. Окаменел, стал твердью, чтобы люди могли двигаться по суше и выжить, не страшась глубин и волн океана. Знай он, как принимают его дар, стал бы умирать?..
– Иногда не надо думать о пользе или корысти, не надо ждать награды или почести. Сделать по порыву, внутреннему зову и не оглядываться.
Ну, конечно. Иранна подслушивает мысли...
Хорошо быть драконом – сильным, большим, могучим. Летать в небе и не бояться никого и ничего, умирать или жить по своему желанию, превращаться в сушу или прятаться глубоко под землёй, чтобы согревать твердь изнутри.
Мила поворачивается на бок и следит за муйбой. Та смешивает что-то в чаше, трёт пестом медленно, по кругу.
– Хочешь помочь?
Да, наверное, хорошо не спеша размешивать что-то, слушать, как трётся о стенки чаши зеленоватый нёф – камень, из которого вытачивают песты…
Она протягивает руки, Иранна тут же даёт ей чашу. Внутри – полуистёртая паста. Желтая с зелёными точками и голубоватыми нитями, комковатая и вязкая. Мазь? Снадобье?
– Это часть ингредиентов для сложного заклинания. Хочу попробовать… кое-что.
Шурх-шурх. Пест месит разноцветную вязь.
Шкряб-шкряб – трёт каменную чашу приятно, бархатно, с хрипотцой.
Чавк-чавк – смесь слегка пузырится и чавкает почти как Тяпка, уплетающая мимеи.
Чмок-чмок – так целуются мужчины и женщины – Мила однажды видела и испугалась, но не смогла убежать, сидела тихо и смотрела, а сердце грохотало так, что она испугалась ещё больше: вдруг её услышат? Но влюблённые не услышали – им слишком хорошо было друг с другом, Мила это чувствовала.
Бульк-бульк – вязкая паста пузырится сильнее и побулькивает, как Ираннино варево в котлах. К желтому, зелёному и голубому добавляются красные точки, сине-оранжевые кляксы, розоватый отсвет. Это похоже на радугу, что живёт в шкурках мерцателей. Сияющую радугу, которую невозможно создать искусственно, как ни старайся, какие краски в руки ни бери.
Глумк – паста превращается в один большой пузырь, влажно лопается – и летит ввысь толстый сноп радужного света. Точь-в-точь, как на небе, когда солнце играет с каплями дождя. Точь-в-точь, как уникальная шкурка мерцателей, которые боятся даже своей тени. Как и она…
Слабые руки дрожат от напряжения, им тяжело удержать вибрирующую, ставшую вмиг тяжёлой каменную чашу. Иранна огорчится, если она уронит такую ценную смесь…
Это последнее, о чём она подумала, прежде чем нырнуть в спасительную темноту обморока. Но перед тем, как улизнуть, слышит довольный голос Иранны:
– И всё-таки ты колданула, Мила. Да так, что обзавидовались бы сайны!