Скелет в шкафу

– Вот-вот, – сказал он горько. – Это была первая часть великой задачи. К остальному нельзя было приступать, пока не будет полностью решена эта проблема.

Ингрид сидит тихая, как мышь, благоговеет, еще бы, он для нее олицетворение высшей и абсолютной власти, какая была у Коммунистической партии СССР, это не я, всего лишь доктор наук, у которого и власти нет, и получает меньше, чем иной офисный клерк.

– И как, – спросил я осторожно, – это было решено?.. Или не было?

Он криво усмехнулся.

– Еще бы не было… Я же сказал, это было предварительное условие, без него бы к слому СССР и роспуску республик не приступали. Надо сказать, что задача была непростая. На самом деле, как вы должны понять, Америке был бы выгоднее прежний строй в СССР, когда этот гигант все ослаблял свою экономику, стараясь тащить на себе все многочисленные народы не только в самом СССР, но затем и в мире, поддерживая финансово страны Азии, Африки, Латинской Америки, Китая, Индии!

Грегор появился в дверях, что ведут из дома на веранду, Стельмах его заметил, но ничего не сказал, и Грегор неслышно отступил в дом.

Я ответил осторожно:

– Мне бесспорно то, что вы сказали. Даже не понимаю, почему не бесспорно для масс…

– Светлые умы, – сказал Стельмах, – что с азартом взялись строить коммунизм, не учли, что на азарте и энтузиазме нельзя держаться всю жизнь. Когда говорят, мол, ничто человеческое мне не чуждо, подумайте, о чем речь! При чем тут человеческое? Говорят как раз о скотском, а не человеческом. Нажраться, посовокупляться, повеселиться – это у нас как раз от животных, а от человека – наука, религия, стремление к совершенству… Но даже совершенные люди устают быть совершенными, животное начало берет свое…

– Взяло и в СССР, – согласился я. – Энтузиазм не может длиться семьдесят лет.

– Да и эти постоянные обвинения, – сказал он с горечью, – что Россия их объедает, что они все сообща кормят нищую и спившуюся Россию… Господи, да теперь и статистики никакой не надо! Стоит посмотреть на те страны, что были в составе Советского Союза, сейчас они где?.. В конце списка беднейших стран. Разве что какие-то страны Африки еще беднее.

Я сказал с готовностью:

– Помню анекдоты эпохи СССР. Мчится по крутой горной дороге автомобиль «Волга», водитель не справился с управлением, сорвался с обрыва. Машина в хлам, вылезает грузин и горюет: что же я наделал, чтоб купить такую снова, надо месяц работать! Смотрит, мчится «жигуль», срывается с обрыва, ба-бах, весь в хлам, вылезает армянин и причитает: что же наделал, мне теперь два месяца копить, чтобы купить такой же… Стоят горюют, тут мчится «Запорожец», срывается с обрыва, машина в хлам, вылезает русский и вопит в горе: что же я наделал, я же на эту машину всю жизнь копил!.. Грузин и армянин переглянулись сочувствующе, один говорит: слюшай, ну зачэм такую дарагую машину купыл?

Ингрид сдержанно заулыбалась, Стельмах сказал с улыбкой:

– Я тоже помню и этот, и еще кучу… Все верно, ни одна из тех республик, простите, стран, теперь не живет богаче России. Но все равно никто не складывает два и два. И если сложит, все равно получается стеариновая свеча. Все утверждают, что это они сами победно вышли из Советского Союза, чтобы не кормить нищую и вечно голодную Россию!

Я спросил медленно:

– Тогда вопрос… вы в самом деле хотите грубо нарушить этот сладостный золотой сон…

Он усмехнулся.

– Это из Беранже? Был такой пролетарский поэт во Франции.

– Да, – согласился я. – Сказать всем, что их провели? А это не обидит еще больше?

Он развел руками.

– Сейчас как раз в этом и вопрос. Одни в руководстве говорят, что пора сказать правду, другие – нельзя, это поссорит нас. Хотя поссорить еще больше уже нельзя, как мне кажется. С другой стороны, живущие в России оценят мастерски проведенную операцию и перестанут чувствовать себя проигравшими в великом противостоянии. Да, мы не смогли выстроить великое и справедливое общество для всего человечества… что ж, но мы хоть пытались. А вы, остальной мир? Живущим в России и строившим коммунизм пора вернуть чувство гордости!

– Это уже началось, – сказал я. – Один Крым чего стоит.

– Гордость усилится, – ответил он, – когда люди узнают, как было на самом деле. Надо, кстати, чаще публиковать статистические данные, какие республики в СССР были дотационными, а какие донорами.

– Россия, Белоруссия и Казахстан, – сказал я. – Остальные жили на дотации.

Он взглянул на меня с уважением.

– Вы либо хорошо подготовились, либо знаете этот вопрос достаточно глубоко… как всякий культурный человек. И нужно сравнивать положение в республиках, какое было во времена СССР, и сейчас. Прибалтика с распадом СССР и вхождением в ЕС потеряла почти половину населения, в ней рухнуло все машиностроение, и все три страны превращаются в сплошной огород! Вообще все страны и бывшего СССР, что вошли в Евросоюз после СССР, обнищали куда уж больше!

Грегор появился в дверях снова, постоял, пока Стельмах его заметит, тот подумал, махнул рукой.

– Скажи Терезе, пусть принесет еще по чашке. Мне две ложки сахара. Нет, три!

Грегор в озабоченности покачал головой.

– Надо ли столько кофе…

Стельмах сказал ровно:

– Правила создаем мы, а не они нас.

– Тогда маленькую?

– Среднюю, – уточнил Стельмах и посмотрел на меня смеющимися глазами, – видите, я способен на компромисс!..

Глава 11

Тереза через пару минут в самом деле появилась с подносом, две большие чашки и одна поменьше, средняя, как и велел Стельмах, а также на широкой тарелке груда колечек с творогом, хотя еще и прежние восточные сласти мы не оприходовали.

Стельмах взял чашку в обе руки, сделал глоток, мы с Ингрид молча ждали, а он после паузы произнес с удовольствием:

– Люблю кофе… У нас был выбор: пройти через жесточайшую ломку системы, когда на несколько лет будут порваны все связи и воцарятся неизбежная нищета, преступность, голод… или сохранять все как есть, и потом все рухнет уже так страшно и так глубоко, что Россия не выберется из той ямы, а само слово «Россия» станет только географическим понятием. Да, понимаю, нужно было распустить СССР еще раньше, но мы потратили пару лишних лет, стараясь все предусмотреть и ко всему подготовиться.

– Россия слишком велика, – согласился я. – Это не крохотные европейские страны, которые один дворник может держать в чистоте.

– Вот-вот, – сказал он. – Можете себе представить, какая работа была проделана в масштабах страны? Членов партии в СССР четырнадцать миллионов, а либералы, дай им волю, всех бы перебили до единого, вешали бы на столбах, давили бы автомобилями, распарывали кишки и наматывали на деревья, как было в Венгрии, когда вспыхнуло восстание против коммунистов!

Я зябко передернул плечами.

– Были бы уничтожены все ученые, все врачи, все инженеры, как и самые трудоспособные из рабочих… Даже не представляю, как вы решали задачу сохранения кадров.

– Это было самое важное, – ответил он невесело. – Мы исходили из того, что рядовых коммунистов слишком уж много, сумеют дать отпор, да и мы приняли меры, а вот аппаратчиков перебьют обязательно! Нужно было спасти старых испытанных партийцев от возможных репрессий, что хоть и не продлялся долго, но в первые недели могут нанести непоправимый урон. Потому всем кадровикам, начиная от рядовых парторгов на предприятиях и выше-выше, настойчиво порекомендовали уйти со своих постов под предлогом, что нужно резко омолодить кадры. Дескать, влить молодую кровь в их партийные организации, а старым кадрам рекомендовано уйти на хозяйственную работу.

– Как я понимаю, – сказал я, – при строжайшей партийной дисциплине это было проделано везде и очень организованно?

– Да, – ответил он. – Страна все больше теряла запал, но члены партии все еще оставались дисциплинированной армией… Одновременно на должность генсека партии выдвинули самого ничтожнейшего из Политбюро, с которым никто не считался и которого никто не уважал. Этот человек страшился сказать даже слово без санкции тех, кто его поставил, всегда отвечал, что вот сперва посоветуется с Раисой Максимовной…