Дурная слава

— Что значит — делить? — подняла бровь Инна. — Ты это о чем?

Соседка тяжело вздохнула:

— Можно я закурю? Я в форточку?

— Кури на здоровье! Так ты о чем? — не отставала Инна. — И что за вздохи такие?

— Даже не знаю, стоит ли тебе говорить, у вас и так горе…

— Говори! — Инна оставила посуду, села возле кухонного стола.

— Ты, Инночка, только не расстраивайся, дело, как говорится, житейское…

— Да что за дело-то? — напряглась Инна.

— У твоего мужа кто-то есть, — выпалила Раиса и жадно уставилась в лицо соседки.

— В смысле? — не поняла та.

— У него есть женщина!

— Быть не может, — выдохнула Инна. — С чего ты взяла? Да он ни на кого, кроме меня, в жизни глаз не поднимал…

— Все когда-то случается впервые, — как бы сочувственно произнесла Рая.

— Да говори толком!

— Не кричи, он услышит! — Женщина понизила голос, почти зашептала: — Значит, так. Иду я как-то раз вечером из гаража. Поставила машину, возвращаюсь домой. Прохожу мимо бара «Ночная птица», он как раз по дороге. И вижу в окне твоего муженька. Сидит он за столиком. На столике этом роскошный букет роз, я, собственно, сначала на розы и загляделась, а потом уже его с бабой увидела.

— Шутишь? Кому он нужен, старый козел?

— Видимо, нужен. Я, знаешь ли, специально остановилась, чтобы разглядеть как следует. Сидела напротив него молоденькая такая потаскушка, блондинистая, глазастая, лет двадцати.

— Быть не может!! — Инна сосредоточенно соображала. — А!! Так это, наверное, моя племянница Танька. Она как раз блондинка. И Боря ее очень балует, он к ней как к дочке, своих-то нет. А я это не приветствую. И Татьяну не очень жалую, в дом не приглашаю. Это когда было?

— Примерно в середине января.

— Ну! Точно! У Таньки день рождения восемнадцатого. Значит, он ее втайне от меня в кафе поволок! Ну я ему устрою!

— Знаешь, Инночка, не хочется тебя расстраивать, но с племянницами так не целуются, — с тайным. сладострастием заметила соседка.

— Как — так?

— Взасос. В губы. Они друг от друга две минуты оторваться не могли, я специально время засекла.

Инна замолчала. Вытянула из Раисиной пачки сигарету, закурила. Пальцы ее подрагивали.

— И что? С тех пор почти месяц прошел. Борис все время дома, только к отцу в больницу ходил, а так все время при мне… Я не верю, — выдохнула она. — Ты обозналась.

— Что ж, мое дело предупредить, — хмыкнула соседка. Она загасила окурок, поднялась. — Только учти, Инночка, у мужиков, когда им полтинник стукает, крыша съезжает. Им кажется, что каждый раз — как последний. Как говорится, седина в бороду… Мой-то, вспомни, ушел к мокрощелке какой-то. Отметили двадцать лет свадьбы, и через пару месяцев он мне ручкой сделал. А кто мог подумать? Золотой был мужик. Так что присмотрись к своему. Предупрежден — значит вооружен. Я тебе добра желаю.

— Ладно, Рая, спасибо, конечно, но у меня другой случай, — резко ответила Инна.

— Ну-ну. Я пойду, да? — Рая все не уходила.

— Да, спасибо за помощь. Извини, у меня голова болит. Мы с тобой потом еще потолкуем…

Она буквально выпроводила соседку и тотчас открыла дверь в комнату покойного свекра.

Муж шепотом говорил с кем-то по телефону. Увидев жену, бросив короткое «перезвоню», торопливо положил трубку.

— С кем это ты разговаривал? — Инна впилась в его лицо чекистским взглядом.

— На работу звонил… Там форсмажор.

— Какой форсмажор? Сегодня пятница, конец недели.

— И что? В пятницу проблем не бывает? Рабочий день, между прочим, — раздраженно ответил муж.

— Ты что кричишь на меня?

— Я кричу? Это ты рычишь бешеной собакой!

Инна опешила. Глаза покорного Борюсика были налиты лютой ненавистью.

— У тебя есть любовница! — тоном прокурора, огласившего смертный приговор, процедила она.

Но Борюсик, вопреки ожиданиям, не замахал в отчаянии руками, не стал отнекиваться, убеждать ее, что она ошибается, не стал подлизываться к ней, не зарыдал на ее плече. Ничего подобного он не сделал, он спокойно ответил, глядя ей в глаза, мерно роняя слова:

— У меня нет любовницы…

— Ха! Не ври! Мне только что открыли глаза! Ты, ничтожество, смеешь обманывать меня?! — сорвалась в крик Инна.

— …У меня есть любимая женщина, невеста. И я на ней женюсь, — спокойно закончил Борис.

Инна застыла соляным столбом. Борис поднялся, обошел ее как предмет мебели, открыл дверь, намереваясь выйти из комнаты.

— Стой! — Она вцепилась в его рукав. — Куда? Куда ты собрался, подонок?

— Я ухожу. Я не хотел делать этого сегодня, ты сама ускорила развязку.

Он выдернул руку, вышел. Инна слышала, как в спальне выдвигаются ящики. Она бросилась туда. На постели лежал чемодан. Борис бросал туда вещи.

— Я не позволю! Ты не посмеешь! Здесь нет ничего твоего! — кричала она.

— Но трусы и носки, надеюсь, мои?

Он насмешливо посмотрел в ее разъяренное лицо, продолжая укладываться.

С ним что-то случилось! Что-то непоправимое. Он взбунтовался… Инна не знала, как вести себя с новым Борисом. Наверное, ей следовало заплакать, упасть ему на грудь, напомнить, что она стареет и что порядочные мужчины не бросают стареющих женщин. Она могла бы найти слова, которые усовестили бы его. Но она не помнила таких слов. И зашипела с удвоенной злобой:

— Я не отдам тебе ничего, слышишь?

— Мне ничего от тебя и не нужно.

— Я не дам тебе делить квартиру!

— Я на нее не претендую.

— И дачу!

— И на дачу не претендую.

— И машину!

— Оставь ее себе. И гараж.

— Но ты не сможешь без меня! Ты ничего не умеешь! Ты не умеешь жить!

Он захлопнул крышку чемодана и, глядя ей в глаза с той же ненавистью, процедил:

— Напротив. Именно без тебя я и заживу наконец. Мне давно следовало уйти. Ты ведь тоже не любишь меня, Инна! Я раздражаю тебя каждую минуту. Раздражаю фактом своего существования! Я противен тебе как мужчина. Я всю жизнь выпрашивал у тебя то, на что имел полное право. Я даже не предполагал, как женщина может отдаваться, когда она любит! Если бы не отец, я сделал бы это раньше.

— A-а!! Так ты использовал меня как сиделку, как кухарку… Я обслуживала твоего сумасшедшего папашу, а теперь, когда ты его уморил, ты меня бросаешь?

Он шагнул, схватил ее за плечи, встряхнул так сильно, что у нее клацнули зубы, и прошипел:

— Это ты его уморила! Это была твоя идея! И если ты, мразь, где-нибудь что-нибудь вякнешь, я буду судиться с тобой за каждую вонючую тряпку. Я выселю тебя в коммуналку, ты будешь на старости лет бутылки собирать. Ты ведь ничего не умеешь делать, содержанка! Ты даже ребенка не смогла мне родить! Всю жизнь морочила голову, уверяла, что это я бесплодный урод. А я скоро стану отцом, поняла, курица?

Он швырнул ее на кровать, она упала, глядя на него с ужасом. Он окинул ее презрительным взглядом и закончил уже спокойно:

— Если будешь вести себя разумно, я обещаю заботиться о тебе до конца жизни. Своей или твоей. Я буду ежемесячно платить тебе алименты. Ты ни в чем не будешь нуждаться, если оставишь меня в покое. Это все!

С этими словами он взял чемодан, вышел из комнаты. Инна услышала, как захлопнулась входная дверь.

Все произошедшее было так чудовищно нереально, что она замотала головой, как бы пытаясь очнуться от страшного сна.

Она не спала всю ночь. Она рылась в ящиках его стола. Все свои документы он забрал. Он забрал сберкнижки отца. И свои, естественно, забрал. Осталась ее сберкнижка, на которую шла ее пенсия в две тысячи рублей…

Он ушел навсегда, вдруг осознала Инна. Ушел к молодой девке, которая получит теперь миллионы папаши Ратнера. За что? За какие такие заслуги? За то, что умеет раздвигать ноги, подставляясь плешивому, похотливому старперу? За то, что поспешила залететь от него… Да еще вопрос, от него ли… И на эти ноги, и на то, что между ними, и на беременность, к которой он, возможно, не имеет отношения, он променял всю их совместную жизнь?