Дурная слава

— Вы меня не помните? — ласково улыбнулась она.

— Честно говоря, не припоминаю, — смущенно ответил Бобровников.

— Я ваш лечащий доктор, Елена Вячеславовна.

— Ах, ну как же, ну как же! — закивал Бобровников. — День добрый, Елена Вячеславовна! Рад вас видеть!

— Как вы себя чувствуете?

— Очень хорошо! Очень… Хотя… Нет, не очень… Что-то я хотел вам сказать… Что-то… Нет, не помню, — смущенно проговорил он.

— А когда вы родились, Юрий Петрович?

— Родился?.. Ну как же! Сейчас скажу, это-то я помню! Господи… Ну как же? — начал сердиться он.

— Пятнадцатого января, верно?

— Ну конечно! Именно пятнадцатого! Января! — облегченно вздохнул Бобровников.

— Одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года, верно?

— Ну да! Ну да!

— А вы помните, что мы с вами сегодня должны написать завещание?

— Да? Разве? — удивился академик.

— А вы забыли? Как же так? Я уже и нотариуса пригласила! Вы же сами просили! — Женщина явно рассердилась. Так, по крайней мере, показалось Бобровникову.

— Ну конечно, конечно, помню! А как же! У меня с памятью все хорошо, — не желая ее огорчать, торопливо заговорил он. Почему-то он не мог ее огорчить, расстроить. Нужно было ей подчиняться. — Конечно, я помню, голубушка! Простите, запамятовал ваше имя-отчество?

— Елена Вячеславовна, — напомнила женщина. — Так нотариус скоро: приедет. А мы пока с вами начнем писать, да?

— Конечно, конечно!

— Я буду диктовать, а вы — писать, хорошо?

— Хорошо, очень хорошо, Елена Васильевна!

— Прекрасно. Садитесь к столу, давайте я вам помогу. Так, хорошо. Ну вот вам лист бумаги, вот авторучка, пишите: «Я, Бобровников Юрий Петрович, родившийся четвертого апреля одна тысяча девятьсот двадцать четвертого года, дату можно цифрами, так, хорошо… Находясь в здравом уме…»

Женщина диктовала текст, мерно роняя слова, академик Бобровников, высунув кончик языка, как школьник во время диктанта, старательно выводил их на бумаге.

В этот момент он действительно казался себе школьником, маленьким мальчиком Юрой, который очень боится строгой учительницы и очень старается ей угодить.

Наташа наслаждалась болезнью. Она все же свалилась с ангиной. Праздный день, день ее увольнения, был торжественно отмечен прогулкой по Невскому, последующим походом в кино и поглощением трех порций мороженого. Кроме того, вечером, когда она возвращалась домой, поднялся страшный ветер, чуть ли не ураган. Ее жутко продуло. Ну и какое горло устоит? Летит прахом собственная теория, согласно которой она, Наталия Сергеевна, отвечает простудными заболеваниями на стрессовые состояния, ибо какой же это стресс, увольнение? Это освобождение от стресса. Ладно, организм, видимо, еще не осознал, что худшее позади.

Впрочем, не важно. Она свободна! И может валяться в постели хоть целую неделю. А уж потом думать о дальнейшей жизни. А пока Наташа приказала себе начисто забыть прошлое и… нежась в постели, поглаживая шелковистую шерстку примостившейся рядом Дуси, просматривала «Корпоративный кодекс клиники «Престиж». Менеджер Алена вручила ей этот талмуд еще при поступлении на работу. У Наташи просто руки не доходили пролистать данный шедевр. Теперь же она с упоением изучала сентенции, изложенные под заголовком «Наши ценности». Вот, например, славный подзаголовок: «Умение работать в команде». Ну-ка, ну-ка… Читаем:

«Наши сотрудники — это сплоченная и дружная команда единомышленников, несмотря на то что все мы очень разные по возрасту и характеру люди. Мы приветствуем в наших сотрудниках умение работать в команде, что способствует благоприятной рабочей атмосфере в компании…»

Интересно, Баркова знакома с этим документом? Вопрос, впрочем, риторический, ответа не требует. Что там дальше?

«…Сотрудники нашей компании уважительно относятся друг к другу. Если возникает конфликтная ситуация, всегда есть возможность привлечь третью сторону и найти компромиссное решение, которое удовлетворит обе стороны и будет наилучшим образом служить интересам компании. Мы стараемся выходить из конфликтных ситуаций путем переговоров».

Вона как! А что? Так и. есть! Возникла между Барковой и Ковригиной конфликтная ситуация, подключили менеджера Алену — и в результате переговоров Ковригина написала заявление об уходе. Конфликт исчерпан: нет человека — нет проблемы. Интересно, а если бы она отказалась писать заявление, дождалась бы возвращения генерального, что бы было? Да какая разница? Наташа представила себе, что завтра снова нужно идти в нарядное здание на улице Робеспьера, и поперхнулась чаем. Ну уж нет! Ладно, почитаем дальше.

«…Каждый сотрудник нашей компании имеет равные возможности для осуществления своих профессиональных обязанностей и одинаково объективную оценку своей работы со стороны руководства…»

Ха-ха-ха!! Наташа перевернула страницу. Следующий лист был посвящен внешнему виду сотрудников. Может быть, я не устраивала их внешним видом, а они стеснялись сказать? — ерничала про себя Наташа. Ну-с, что там? Каким таким особенным внешним видом должны привлекать клиентов сотрудники клиники? Жирным шрифтом было выделено: «Не допускается носить!» И что же именно? «…Галстуки ярких цветов и с крупным рисунком…» Не носила, видит бог! «…Водолазки, джинсовую одежду, одежду спортивного и пляжного стиля, белые носки к темному костюму…» И этого не было!

«…Платья и юбки с воланами и бахромой на подоле, прозрачные платья, юбки и блузки, ажурные колготки, декольте…» Да кому же придет в голову одеваться на работу подобным образом? «…Каблук женской обуви не должен превышать пяти сантиметров…» Не превышал! «…Сотрудники должны приходить на работу с чистыми волосами, аккуратной прической и ухоженными ногтями…» Ага! И с аккуратной, как у доктора Переходько, прической мошенничать, лгать, наговаривать на другого сотрудника.

Или руками с ухоженными, как у Барковой, ногтями вырывать лист из журнала, и тоже оговаривать, лгать, травить, как таракана, сотрудника, имеющего равные с ней возможности. Наташа вспомнила родной институт, где безо всяких «Корпоративных кодексов» никто не ходит на работу замарашкой, не смущает коллег короткими юбками и блузками с декольте, не носит белых носков к темному костюму. И вместе с тем люди работают единой командой, поддерживая друг друга в трудные минуты, радуясь успехам, своим и чужим, вместе переживая горечь неудач. Как же она могла променять этот бесценный дар настоящей дружбы, это золото высшей пробы — на фальшивые монеты клиники «Престиж»?! На показушность, нарочитый лоск и ложь, злобу, клановость. Какое счастье, что она ушла!

Наташа откинулась на подушку, пробормотав: «Нужно попробовать поспать, раз уж я беззаботная безработная».

Но уснуть не удавалось. Мысли все лезли в голову. Что делать дальше? На деньги, которые она получила при увольнении, месяц-другой продержаться можно. И искать работу. Может, вернуться назад? Стыдно. Ее так уговаривали остаться! Все — от директора до препаратора. Она твердила, что больше не может жить на копейки. И это правда! Нищета угнетает, она унизительна. Но, оказывается, ей не все равно, как зарабатывать деньги. И есть вещи, которые она не будет делать и за миллион долларов…

Зазвонил мобильный телефон. Наташа потянулась к трубке:

— Алло?

— Наташка? Ты где? — раздался испуганный голос Катерины.

— Дома.

— А тебе звоню, звоню, никто трубку не берет!

— Ой, у меня же телефон отключен, — вспомнила Ковригина. — Перезвони, я сейчас включу.

Телефон она отключила шестого вечером: не хотелось ни с кем общаться после злополучной конференции. Седьмого утром ее вызвали на работу по мобильному. И о том, что аппарат бездействует, Наития благополучно забыла. Едва связь была восстановлена, телефон задребезжал.

— Наташка? Ты что, уволилась? — испуганно проговорила Катерина.

— Да, — откликнулась Ковригина.

— Ничего себе… А я вышла сегодня на сутки, июню в лабораторию, а грымза с таким сладострастием сообщает, что, мол, Ковригина здесь больше не работает.