Дурная слава

— Какая девочка? — не включился Меркулов.

— Революционерка. Дарья Устюгова.

— A-а. Ты с ней беседовал?

— А как же! Неужели я не воспользуюсь случаем побывать в СИЗО? Тем более женском? Да это любимое мною времяпрепровождение!

— И как она тебе?

— Хорошая девочка из хорошей семьи. Дед у нее замечательный, как она сама говорит. Академик Бобровников. Физик такой был. Может, ты о нем слышал? Не помнишь?

— Почему — был? Он и сейчас есть. И даже письмо мне написал. Где о себе и напомнил.

— Что ты говоришь? — изумился Турецкий. — Что за письмо?

— Если хочешь, прочти.

Меркулов протянул Турецкому конверт. Тот извлек лист бумаги с набранным на компьютере текстом.

«05.01.05 г. Санкт-Петербург.

Уважаемый Константин Дмитриевич! Извините за беспокойство, за то, что отвлекаю Вас от безусловно важных дел. Я понимаю, как дорого Ваше время, так как сам всегда дорожил каждой минутой, стараясь отдать все силы и все мгновения своей жизни служению Родине. Было бы неуместно и неучтиво распространяться о себе. Вы можете навести необходимые справки, — я всю жизнь был открытым и публичным человеком. Многие достойные люди могут стать моими поручителями. Пишу это потому, что выступаю в данный момент в роли просителя.

В канун Нового года в вашем ведомстве был испорчен праздник. Был совершен противоправный, противозаконный поступок. И мне очень больно сознавать, что этот поступок совершила моя внучка, Дарья Дмитриевна Устюгова.

Не хочу объяснять мотивов этой акции, надеюсь, следствие и суд разберутся во всем, примут во внимание все «за» и «против». Я же обращаюсь с нижайшей просьбой: изменить Даше меру пресечения на подписку о невыезде. Я только что потерял жену, мои дети — дочь и сын — погибли в автокатастрофе. Смерть супруги, с которой мы прожили более полувека, сломила меня. Я остался один, мне восемьдесят лет, и, поверьте, я нуждаюсь в уходе. Я готов переехать в Москву на время проведения предварительного следствия. Я отвечаю собственной честью за то, что Даша будет находиться при мне неотлучно и ни в каких экстремистских выходках более принимать участия не будет. Суд определит меру наказания, но, до того как моя внучка, моя девочка, отправится отбывать его, прошу Вас дать мне возможность побыть с нею. Кто знает, дождусь ли я ее возвращения из мест лишения свободы? Чувствую, что нет.

Понимаю, что мое письмо носит частный характер. Адвокат уже подал ходатайство следователю. Но и опасаюсь, что следствие нацелено на максимальную строгость в отношении Дарьи как члена партии социалистов. Вы — человек весьма уважаемый и авторитетный, — как мне кажется, могли бы повлиять на решение вопроса. Я надеюсь, Вы понимаете, что мотивом хулиганской выходки Даши является обостренное чувство справедливости чистой девочки с незапятнанной совестью. У вас не будет оснований опасаться, что моя внучка злоупотребит доверием следственных органов.

Она человек чести. Я тоже.

Р. S. И не удивляйтесь, что я, незнакомый Вам человек, обращаюсь за помощью именно к Вам.

Москва — город маленький. Молва о достойном уважения служителе Закона расходится куда дальше ее границ. Очень надеюсь на Вашу помощь.

С наилучшими пожеланиями, Юрий Петрович Бобровников».

Турецкий отложил листок.

— Да, сильно написано. А почему именно тебе адресовано все же? — ревниво произнес он. — У нас в прокуратуре много порядочных людей с активной жизненной позицией…

— Например, Сан Борисыч Турецкий, — усмехнулся Меркулов.

— Ну… В том числе и я, не буду лгать, мне это несвойственно. Почему тебе-то?

— Я пытался на этапе следствия повлиять на судьбу ее соратников. Тех, что еще летом устроили погром.

— Я бы им, честно говоря, всем по медали выдал. За отвагу. И что? Что твое вмешательство?

— Как видишь, не помогло. Спецслужбы как с цепи сорвались. Но видимо, кто-то кому-то что-то обо мне рассказал. Вот академик и обратился ко мне, а не к самой яркой звезде Генеральной прокуратуры «важняку» Турецкому. Так ты не завидуй. Давай помоги девушке. Повлияй на следствие в лице следователя Чистопятова… Или Белоногова? Вот черт, запамятовал…

— Я и сам не помню. Нужно в протоколе допроса посмотреть. Ладно, чего уж я буду вмешиваться? Кто я академику? Никто и звать никак. Давай попробуй ты. Повлияй на следствие, выпусти девушку. Временно, правда. А уж если у тебя не получится, я, так и быть, подключусь.

— Ну и нахал же ты, Саня! — рассмеялся Меркулов.

— Зато какой обаятельный! — в тридцать два белоснежных зуба улыбался Турецкий.

— Ладно, Санечка, не будем перья распускать, не перед кем. Мы-то друг другу цену и так знаем, ее преувеличить трудно.

— Совершенно согласен, — кивнул Турецкий. — Ты, да я, да Грязнов Слава — вот она, слава Отечества! — с самым серьезным видом произнес Турецкий. Мужчины переглянулись и рассмеялись.

— А где наш Грязнов? — поинтересовался Меркулов. — Почему твой верный друг не коротает с тобой длинные выходные?

— А он их с Гоголевым коротает.

— С кем?

— С начальником Питерского угрозыска. Виктор нашего Грязнова соблазнил поездкой куда-то в глушь на охоту. Медведя брать собираются.

— Шутишь? Медведи зимой спят, насколько мне известно.

— Ну, значит, лисицу. Или зайца, на худой конец. Кого-нибудь возьмут, это точно! Вячеслав туда сразу после Нового года и дернул. Надоели мы ему. Правда, Виктор и меня приглашал…

— И что же ты?

— Интересно! Как бы я поехал, кто бы тебе всю эту кучу материала проработал? Это раз. Кроме того, Ирина меня нипочем бы не отпустила. Заставила бы ехать в пансионат на четырехразовое питание, отбой в десять вечера, по утрам лыжные прогулки вокруг территории. И ни грамма спиртного! Нет уж, нет уж…

— Так сказал бы, что в командировку едешь, как ты раньше и делал, — подначил товарища Меркулов.

— Знаешь, Костя, лениво стало врать. Старею, видно, — вздохнул Александр.

— Мудреешь, — поправил Меркулов.

— Можно и так. И потом, Ириша ведь женщина невредная, просто боится за меня, за мое здоровье драгоценное. А посему давай по последней за наших близких: за семью, за друзей!

— Возражений нет, — чокнулся Меркулов своей все еще полной рюмочкой.

Глава 12

ЦАРСКАЯ ОХОТА

Вячеслав Иванович Грязнов действительно попал на охоту. Но, против ожидания, охота проходила не и глухом лесу Ленинградской области, где она, собственно, намечалась, а непосредственно в городе Петра Великого. Гоголев не смог оставить пост: в новогоднюю ночь был убит известный спортсмен, олимпийский чемпион Окулов, прекрасный парень, любимый всеми, кто его знал. Его расстреляли в упор двое отморозков, убили прямо на улице, когда парень гулял с молодой женой недалеко от дома, среди других мирных жителей, отмечающих праздник. Чем он не понравился бандитам, было совершенно неясно. Многочисленные свидетели происшествия утверждали, что Окулов открыл бутылку шампанского, поздравил всех с Новым годом, приглашая выпить вместе с ними: женщина держала в руках пластиковые стаканчики. То ли браткам не понравилось излишне громкое, как им показалось, поздравление, то ли чужое счастье «глаз кололо» — было видно, что молодые люди влюблены друг в друга (действительно, они поженились буквально в канун праздника). Так или иначе, пьяные бандиты утроили пальбу по живой мишени, с Гоготом наблюдая, как с визгом разбегается толпа, как люди падают в грязный, мокрый снег, опасаясь пуль, выпущенных уродами, как отчаянно кричит молодая женщина возле распростертого, залитого кровью тела мужа.

Дело было взято под контроль губернатором. Но и без этого вся питерская милиция встала на уши. Найти и обезвредить — эту задачу и выполняло ведомство Виктора Петровича Гоголева. Преступники скрылись с места происшествия на «вольво», номер машины запомнил один из свидетелей. Въезды-выезды из города были блокированы, но план «Перехват» ничего не дал. Брошенный автомобиль нашли в одном из дворов в центре города, недалеко от того места, где произошла трагедия. Внутри салона валялись раздавленные сапогом и бесполезные уже мобильники.