Страница 5 из 68
Уже оказавшись на поле, Седрик стал понимать, что дело нечисто. Все его противники как на подбор оказывались отличными борцами, большинство из которых происходило из бемеготов. Бемеготы были самым крупным народом империи, а об их силе ходили легенды. Поговаривали, некоторые из бемеготов могли голыми руками разорвать рысемаху или задушить ведмедя. Седрику пришлось на собственном опыте испытать правдивость баек. Он едва сумел справиться с первым своим соперником. Когда, спустя множество поединков, во время которых свои силы пробовали другие, про-принц Веллии сошелся со вторым, в его голову вновь закралась мысль о странности происходящего. Огромный бемегот, рядом с которым немалый Седрик сам себе казался щуплым подростком, бросился на велла, едва только услышав звук гонга. Горный дикарь не шутил. Седрик чувствовал, что противники хотят его убить - не просто хотят, а имеют вполне конкретную цель. Либо чье-то указание. Внезапная догадка поразила его, когда, в очередной раз уворачиваясь из удушающих объятий великана-бемегота, про-принц случайно запнулся взглядом о напряженное, ждущее лицо Тита Клавдия в императорской ложе.
Все встало на свои места. Тит Клавдий посетил Веллию осенью, и в тот раз королевское семейство Дагеддидов не смогло найти отговорок, чтобы предотвратить встречу сына императора и принцессы Марики. О том, какое действие оказывала красота его жены на всех мужей, не исключая пленников проклятия Голубой Луны, Седрик знал давно.
Про-принц выиграл состязания по борьбе. Ему помогла поднявшаяся из груди ярость. Эта же ярость едва не погубила его, а с ним - всю Веллию, когда, принимая приз из рук императора, Седрик оказался поблизости от его сына. Лишь остатки здравого смысла и долгая супружеская жизнь, в которой приходилось смирять гнев так часто, что, в конце концов, Седрик этому научился, позволили Титу Клавдию остаться живым.
Младший из Дагеддидов кипел негодованием остаток праздников, тем более после того, как дважды находил в пище яд. Не без помощи постаревшего пса Черного, который, было похоже, что сопровождал хозяина в последний раз, про-принц обнаружил, что ядом были пропитаны и простыни, на которых он спал. Из-за этого спать пришлось на полу, завернувшись в плащ, поскольку слугам императора высокий гость больше не доверял. Когда же Седрик нашел отравленную иглу, острием вверх воткнутую в седло приготовленной для него лошади, от гнева и тревоги за свою жизнь он чуть не потерял голову. В отличие от Тита Клавдия, который явно ее потерял. Седрик понимал, что ослепленный страстью к его жене, сын императора твердо вознамерился сделать Марику вдовой. Поэтому он с трудом дождался окончания праздников, и вздохнул легче, только оказавшись на борту велльского корабля, где вся команда состояла из подданных короля Хэвейда.
Седрик едва дождался берегов родной холодной Веллии. Ему не терпелось поделиться случившимся с женой. Про-принц знал, что, несмотря на отстраненность и извечную угрюмость, Марика всегда мыслила трезво и могла подсказать выход из положения. Или, хотя бы, помочь предугадать следующий ход сына императора. Седрику также было известно пристрастие его жены к воинским состязаниям, и он уже предчувствовал удовольствие от восхищения, которое волей-неволей должно было появиться на ее лице при виде его приза.
Но все его мечтания пошли прахом, когда королевский корабль вошел в гавань столичного порта. Порт этот отстоял на два часа езды от Ивенот-и-ратта, однако все равно считался столичным. На пристани корабль встречали дети Седрика - семилетний Хэвейд и пятилетние близнецы Драгус и Ерсус. Ждали там жена Генриха Ираика и даже старый король Хэвейд, которого в последнее время донимали ноги, из-за чего он ходил, прихрамывая, и все норовил на что-то опереться.
Не было только Марики. Почти сразу Седрик выяснил, что она уехала к Прорве после его отплытия в Ром, и с тех пор не возвращалась.
Седрик не стал яриться сверх того, что уже бушевало в его душе, исключительно из-за заботы о своем здоровье. Не без оснований он опасался, что с новой волной гнева его попросту хватит удар. Вместо этого Дагеддид сделал единственно разумное, что оставалось в его положении - и отправил за своей женой посланника. Про-принц хорошо успел изучить Марику, и знал, что заставить ее подчиниться можно было только применив силу. В большинстве случаев убеждения не действовали.
Его расчет оправдался. Через две седмицы, про-принц, наконец, получил воркуна с письмом о завтрашнем возвращении жены. Обрадованный, он едва дождался утра - и выехал навстречу Марике со своими конниками.
Но жена и тут нашла способ досадить ему. С востока, где простиралась Прорва, к столице вело две дороги. Одна из них была широкой и наезженной. Другой пользовались редко из-за ее непроходимости в любую пору, кроме летней.
Следуя логике, Седрик выбрал широкую для того, чтобы встретить Марику. Однако просчитался. Жена предпочла сбить ноги лошадям, но разминуться с ним почти перед самыми стенами столицы.
Когда усталый, раздосадованный и уязвленный Седрик вернулся обратно, выяснилось, что жена появилась в замке несколькими часами раньше него. Выслушав восторги детей, впервые за много месяцев увидевших мать, ответив на сдержанную радость невестки Ираики, все это время нянчившей племянников, и для вида посмеявшись новому романскому анекдоту про папашу Херуса Длиннуса, который Марика успела рассказать его брату Генриху, Седрик в очередной раз понял, что жена была рада увидеться со всеми домочадцами, кроме своего супруга. Не уронив лица перед семьей, Седрик в очередной раз удержал свой нрав крепко в узде и сам отправился на поиски Марики. Столь долго обуздываемый гнев рвался наружу, словно пар из-под крышки вскипевшего котла. Но Седрик по-прежнему давил на эту крышку, не давая себе сорваться.
... До появления Марики в замке велльских королей не было купальни. Лишь для того, чтобы доставить удовольствие вечно угрюмой жене, Седрик приказал устроить на одном из нижних этажей что-то вроде тех романских банных мест, которые ему довелось видеть в столице Рома. И теперь каждый вечер Марика проводила там. Возвратившись из любого похода, паломничества или даже просто с охоты, романка первым делом отправлялась в купальню.
Этот раз тоже не стал исключением. Седрик, зная, где искать жену, шел к ней, чтобы в очередной раз окончательно и бесповоротно поговорить о недопустимости такого поведения.
Про-принц спустился по каменной лестнице в неширокий коридор, где раньше была прачечная. Слуги продолжали прятаться, уведомленные сотоварищами о сложном настроении младшего Дагеддида, поэтому Седрику не встретилось ни души. Ему было известно, что Марика также не любила ничьего присутствия рядом, в то время как она кисла в цельной лохани остывающей воды. Теперь это было на руку. Ему не хотелось разговаривать с женой при свидетелях.
Он отворил плотную деревянную дверь и оказался в неширокой, но и не узкой комнате. Большую ее часть занимала деревянная лохань. Лохань эта помещалась в земляном углублении, дно которого, как было известно Седрику, выстилали огненные камни. Оттого вода в лохани никогда не остывала. Больше в комнате не было ничего кроме предметов для мытья, что с романской скрупулёзностью располагались на деревянных полках вдоль стен. В стороне от лохани на лавке дожидались своего часа свежие полотенца и белье. Несвежая одежда аккуратной стопкой высилась в корзине в углу. Там же стояли покрытые многодневной пылью порыжелые сапоги.