Острова капитана Блада

По крайней мере, на грязь Джереми не жаловался. Воды было вдоволь, и пленники могли принимать душ. Кормежка, правда, была так себе. День на день не попадал. Но тут уж следовало винить не Бишопа, а охрану, которая норовила увести самые вкусные куски, а то и просто поиздеваться над заключенными, заставляя их есть прокисшую на жаре еду.

Одно из таких издевательств закончилось масштабным заболеванием заключенных и двумя смертями. Пришлось мне вмешаться, чтобы жертв не стало больше. С позволения полковника, разумеется. Он же не мог позволить себе потерять имущество из-за такой ерунды!

Рабы возмущались, но терпели. Слишком уж ярко стояли перед глазами примеры тех, кто лез на рожон. Один, слишком бурно отстаивавший свои права, был запорот насмерть в назидание другим, а другого поймали при попытке бежать, после чего он был выпорот и получил на лоб клеймо «БК». Чтобы все окружающие знали, что перед ними беглый каторжник. Парню повезло, что он помер и не успел насладиться своим новым обликом.

Понятно, что после такого урока всех заключенных охватила тоскливая безнадежность. Даже наиболее строптивые личности быстро присмирели. Не скажу, что враз стали покорными, но не лезли на рожон. Словом, полковник добился ровно того, чего и хотел — послушания и порядка в своих владениях.

При всем при этом Бишоп действительно считался не самым плохим и не самым злобным плантатором. Пусть и из эгоистичных побуждений, но он хоть как-то заботился о своей собственности. А тот же Крэбстон был просто садистом. Ему нравилось издеваться над рабами и унижать их. Он упивался властью и безнаказанностью.

Как же мне чертовски повезло с моей медицинской практикой! Благодаря ей, я был избавлен не только от невыносимо тяжелого труда, но и от унизительных наказаний. Даже Бишоп, не отличавшийся ангельским характером, обращался со мной вполне приемлемо. Без грубостей и срывов плохого настроения. Как же вовремя мне подвернулся губернатор с его подагрой и губернаторша с мигренью!

Стид во всем потакал своей жене, а потому я стал довольно частым посетителем их поместья. Мое общество развлекало губернаторшу, а под ее дудку плясал весь дом. Впрочем, такое положение дел было не только в семействе Стидов. Как ни странно, но при всем том, что женщина не имела особых прав и вроде как зависела от представителей сильного пола, большинство богатых мужчин Бриджтауна были явными подкаблучниками

Даже жестокий Крэбстон, славящийся своим неуживчивым характером и дурными манерами, становился шелковым в присутствии супруги. И стремился исполнить все ее капризы. Казалось бы, мог рявкнуть разок, и показать, кто в доме хозяин. Но нет, Крэбстон рядом со своей женой превращался в милого, уступчивого джентльмена. Можно, конечно, предположить, что он тупо не хотел проблем в собственном доме. Но если честно, кого и когда это всерьез останавливало?

Да и Арабелла имела слишком много воли. На мой взгляд — так даже чересчур. Девица периодически искала встреч, чтобы перебросится со мной парой фраз, но я совершенно не хотел привлекать к себе внимание. Особенно такое. Да и подсознание мое стихло, не пытаясь вылезти на первый план. Питер почему-то решил, что он обманывается изящной внешностью, грациозностью молодости, мальчишескими манерами и приятным голосом Арабеллы. По его мнению, раз девушка была племянницей Бишопа, она могла унаследовать какие-то пороки этой семьи. Например, безжалостную жестокость богачей-плантаторов.

Бред сивой кобылы! О'Брайен ведь не зеленый, сопливый пацан. Помотался по миру, много чего видел, и, наверняка, встречал людей гораздо более жестоких, чем полковник Бишоп. Да что далеко ходить. Даже здесь, в Бриджтауне, самым отвратительным плантатором считается Крэбстон. Так чего изображать из себя невинную монашку, увидевшую обнаженного мужчину? Да, все плантаторы жестоки, иначе они не преуспели бы. Нужно принять этот факт, и успокоиться.

И потом. Что значит — жестокость передалась по наследству? Это ведь не цвет волос! Да и не похожа Арабелла на какую-то самодурку, хоть я и недолюбливаю эту девицу. Да я вообще, по большому счету, не знаю Арабеллу, чего ради я буду ее осуждать? Хочется Питеру создавать себе проблемы на пустом месте — флаг ему в руки. Хотя я думал, что это больше для подростков характерно — отрицать до последнего собственные чувства и придумывать себе оправдания типа «недостойно», «не подобает» и прочую подобную хрень.

Лично у меня никаких претензий к Арабелле не было. Ну, кроме того, что одно ее появление превращало О'Брайена в полного идиота. Обычная девица. Не сует нос в дела плантации, закрывает глаза на рабство и делает вид, что в ее жизни все нормально. Однако в том, что Арабелла — далеко не законченная бездушная стерва у меня был повод убедиться.

Все началось с того, что в Карлайлскую бухту медленно втащился покалеченный английский корабль. Капитан рассказывал, что встретился в море с двумя испанскими галеонами, перевозящими ценности, и те, якобы, навязали ему бой. Он клялся и божился, что только оборонялся, но ему не особо верили.

В принципе, капитан вполне мог говорить правду. Англичане и испанцы недолюбливали друг друга, и подобные нападения происходили частенько. Обычная пиратская история, когда побеждал тот, кто сильнее, а потом официальные лица выкатывали друг другу претензии.

На этот раз сильнее оказался англичанин. Один испанский корабль от него сбежал, а второй он умудрился потопить. Однако и его собственное судно потрепали изрядно. Борта зияли многочисленными пробоинами, на месте рубки чернела большая дыра, а вместо бизань-мачты, снесённой пушечным ядром, торчал жалкий обрубок с зазубренными краями.

Впрочем, губернатору Стиду было глубоко фиолетово, как происходило сражение на самом деле. Он сделал вид, что поверил английскому капитану и предоставил кораблю убежище в порту, а так же всё, что требовалось для починки. Он, как истинный англичанин, разделял всеобщую нелюбовь к испанцам и готов был закрыть глаза на возможную вину своих соотечественников в состоявшейся заварушке.

Прежде, чем начать ремонт, английский капитан высадил на берег десятка два своих покалеченных в бою моряков и шесть раненых испанцев. Их всех поместили в длинном сарае на пристани, и даже организовали медицинскую помощь. Разумеется, испанцы достались мне. Причем не только потому, что я хорошо владел испанским языком, но и потому, что находясь на положении раба, я занимал среди других врачей низшее положение.

Мне, по большому счету, было абсолютно все равно, кого лечить. А вот Питер О'Брайен испанцев откровенно недолюбливал. И было за что. После того, как он два года прокуковал у них в тюрьме и активно участвовал в военных кампаниях на оккупированной испанцами территории Голландии, сложно было ожидать другого. Даже по меркам жестокого 17 века испанцы выделялись своей кровожадностью.

Ну, лично мне испанцы ничего не сделали, так что я спокойно выполнял свои врачебные обязанности и относился к пациентам нормально. Испанцы, кстати, были искренне удивлены тем, что о них заботятся и лечат, вместо того чтобы повесить безо всяких разговоров. Я, кстати, тоже не понимал, зачем губернатору эти пленные. Он вполне мог устроить шоу с судилищем и дать толпе крови, которую она так жаждет.

— Какого дьявола ты здесь делаешь? — раздался голос полковника Бишопа как раз в тот момент, когда я делал очередную перевязку. Я удивленно обернулся.

— Занимаюсь лечением раненных, — озвучил очевидное я.

— Я вижу это, идиот! — рявкнул полковник Бишоп раздражённо. — Так же как вижу, кого именно ты лечишь. Кто тебе это позволил?!

— Я выполняю распоряжение господина губернатора.

— Что? — возмутился полковник и, сжав в руке трость, направился в другой конец сарая, где стоял Стид.

Похоже, Бишоп хотел, чтобы всех испанцев просто вздернули. Однако губернатор не собирался провоцировать международный конфликт. И ему явно не понравилось, что кто-то оспаривает его решения. Так что Стид надулся и заявил, что он действительно распорядился, чтобы О'Брайен занимался ранеными испанцами, что его распоряжения должны выполняться, и вообще больше не о чем разговаривать. Полковник гневно на меня посмотрел, но я только развел руками, давая понять, что тоже не в восторге от поручения, но не смею нарушить приказ.