Бабьи тропы

Кузнец, не задумываясь, ответил:

— Да уж как-нибудь разобрался бы… сам… ежели я староста. Стариков собрал бы… Небось, как-нибудь миром-то решили бы… сами… Прощения просим, Гаврила Терентьич! — вдруг сказал он и вышел.

Глава 17

Длинными зимними вечерами, когда крепко засыпала свекровь, Петровна поднималась с кровати, падала на колени перед образами и тихо шептала:

— Владычица, матушка!.. Прости!.. Помилуй!.. Заступница!.. Когда же кончится мука моя?!

Чувствовала непереносимую боль в груди, чувствовала, что обливается сердце кровью, но покорно стояла перед образами. Ждала. И снова шептала:

— Матушка, пресвятая богородица… Скорбящая божья матерь!.. Неопалимая купина! Когда же… когда кончится моя мука?

Но не было ответа. Не приходило успокоение.

Поднималась Петровна с полу. Снова валилась на кровать. Прислушивалась к шуршанию тараканов, к тихому храпу свекрови. Тосковала и томилась. Иногда вздрагивала — резкое биение под сердцем чувствовала. Горела всем телом. Радовалась в душе: «Рожу… Выращу… Только бы в него… в Степу…»

Перед глазами мелькали белые Степановы кудри — в кольцо, его голубые глаза, мелкие и белые зубы. Мысли летели к волости.

Иногда по неделе мучилась, места не находила. Камень на сердце давил. Кровоточащая боль в груди изводила вконец. И снова молилась Петровна по целым часам. Снова просила:

— Владычица!.. Помоги!.. Измаялась я!.. Прости!..

Напряженно смотрела в угол на темные, почти неразличимые лики святых на иконах. Ждала.

Но не было ответа. Не приходило успокоение. После того раздражение и страх охватывали. Непостижимо откуда поднималась в душе огневая злоба против людей и против самого бога.

В трепетном страхе смотрела Петровна на темные покрышки в переднем углу, под потолком, а из нутра со злобой вырывалось ворчание:

— Ладно… Не надо!.. Проживу и без твоего прощения. После что хочешь делай!.. Хоть на куски изорви меня… Убей…

Куталась в овчинный тулуп. И засыпала.

Глава 18

В воскресный день с утра староста сам обходил дворы. Шептался о чем-то с некоторыми, особенно умными и дальновидными стариками, и на сход их приглашал.

К полудню в сборню с десяток стариков набралось. Заперлись они со старостой в сборне. Долго и таинственно говорили. Потом староста велел десятскому баб в сходню собирать — из тех дворов, где покойники были этой зимой. Приходили бабы, здоровались; жались под порогом, тихо перешептывались.

Пришла и Петровна — в угол забилась. Пугливо озиралась круглыми, почти немигающими глазами. То жар, то озноб чувствовала во всем своем теле.

Черноглазая и остроносенькая соседка ее Катерина терлась впереди всех. Бойко бегала глазами по лицам стариков и, смеясь, говорила им:

— Что же это, старички… невест выбирать собрались?

Староста погладил широкую и русую свою бороду и деловито остановил Катерину:

— Постой… Не стрекочи… Не в кабак пришла…

Старики молчали. Сердито пыхтели. Глядели в пол. Пальцами бороды перебирали.

А Катерина не унималась:

— Аль новый закон вышел — бабам голос будет?

Староста смущенно покрякивал, останавливал бойкую Катерину:

— Погоди ты!.. Ужо скажут!.. Какая ведь ты… прости, господи! Помолчи!

Бабы шмыгали носами, дули с морозу в руки, жались под порогом, забивались в углы.

Когда набралось баб десятка два, староста прокашлялся, обвел растерянными глазами стариков и баб и, запинаясь, начал:

— Вот какое дело, бабочки… Как общество выбрало меня… и должен я за всеми смотреть… Потому, значит… при стариках… Как на духу!.. Поняли?

Бабы молчали. Катерина бойко за всех ответила:

— Что не понять-то? Не по-кыргыски говоришь…

Староста перебил:

— Постой ты… Греха не чуешь!.. Сколько народу погинуло?

Катерина первая выпалила:

— А мы при чем? Божье дело… Чего к нам-то липнешь?.. Как репей.

Одна из баб крикнула от порога:

— Господь дал, господь и взял!

Другая добавила:

— Его воля!..

Высокий старик с сивой бородой из-под божницы прогудел!

— Срамницы! Помолчите!

Староста строго сказал:

— Конечно, на все воля божья… Только… чтобы этого больше не было!.. Поняли?

Зашумели бабы, заголосили:

— Что ж это такое?! Ишь чего надумали! А еще старые люди…

— За кого вы это нас считаете, а?

— Пусть бы начальство какое…

Не зная, как закончить неприятное дело, староста растерянно махал руками и неуверенно закликал разволновавшихся баб:

— Да погодите вы!.. Не стрекочите!.. Ну, чего разошлись? Бабочки!..

А бабы, перебивая друг друга, выкрикивали:

— Судите, сколько хотите!

— Доносите!

— Не испугаете!

Выпучив глаза, староста, надрываясь, кричал:

— Постойте, бабочки!.. Да погодите же!.. Ах ты, господи, боже мой… Говорю же я вам: погодите!.. Ну, тихо!

Понемногу бабы затихли.

Охваченную отчаянием Петровну трясла лихорадка. Голова и грудь ее пылали. Мысли вихрились, путались. Но сдерживала она себя — молчала. Когда наступила тишина, староста снова заговорил:

— Чего там… Знаем!.. Все знаем!.. Заговор!.. Слово есть у вас такое… Ну… и… ладно!.. Дело прошлое… До бога высоко… до царя далеко… Только уж…

Не вытерпела наконец Петровна — выскочила на середину сборни.

Бледная, задыхаясь, крикнула:

— А руки чесать… близко?!. Бабами торговать… снохачить вам можно? Берите!.. Судите!.. Вот я! Я всему причинная! Я!..

Тихо стало в сборне. Слышно было, как сопели старики.

Староста держался руками за опояску, растерянно моргал глазами и молчал. А Петровна шумела:

— Все едино… судите!.. На каторгу пойду!.. Господу богу отвечу!.. Вот я! Берите! Если и вы последний стыд пропили…

Катерина поддержала ее:

— Судите всех… все ответим! Все одно скажем: мочи не было от мужиков-варнаков!.. За людей нас не считали!.. Сами довели!.. Судите!

Староста махнул рукой и, стараясь перекричать баб, снова заговорил, обращаясь к Петровне:

— Ладно!.. Если бы ты одна была… Кто теперь разберется?! Один бог рассудит…

Петровна дергала концы теплого платка и кричала:

— И богу отвечу! Видит он! Судите!..

Староста опять махнул рукой:

— Да ладно уж… Чего там?.. Всех вас не засудишь… Полдеревни надо в тюрьму садить… Дети у всех… Разор хозяйству… Бог с вами! Ужо перед ним и ответ будете держать.

Опять стало тихо в сборне. Староста прокашлялся. Не спеша повернулся к старикам:

— Как, старики, согласны?

— Ладно, — загудели со скамей старики. — Согласны…

— Они во грехе — они и в ответе.

— Согласны…

Староста обратился к бабам:

— Будет!.. Кончено… Можете расходиться по дворам.

Сморкаясь и покашливая, бабы стали выходить из сборни. Староста провожал их и приговаривал:

— Идите уж… Что там… Только вперед чтобы не было этого. Бог с вами…

Катерина на ходу оглянулась и, обращаясь к старосте и старикам, вызывающе крикнула:

— А как вы, так и мы!

Старики косились на выходивших баб, сердито пыхтели. Все хорошо понимали, что посадить баб в тюрьму, значит, полдеревни сирот оставить.

Чужих-то ребят не всякому охота кормить да на ноги ставить.

Глава 19

Не прошло и недели после схода, как в Кабурлах объявился молодой поселенец Степан Ширяев.

Из далеких аулов киргизы с солью в Кабурлы приехали. По пути на возу и Степана привезли.

Соскочил парень с воза и прямо в дом Филата…

Вбежал. Перекрестился. Весело гаркнул:

— Здорово живете!

Петровна в кути спряталась. Увидев Степана, ахнула и кринку из рук выронила, — одни черепки по лавке полетели.

Старуха сидела около прялки. Посмотрела из-под руки на Степана и, улыбаясь, заговорила:

— Эвона!.. Гость приехал!.. Проходи-ка… Садись…

Степан прошел к столу. Спросил:

— Ну, как живете?