История с камнем

ПАНДОРИН. Понимаю… Так чем я могу быть полезен его сиятельству?

ВЕДЬМИЩЕВ. Как чем? Да всё тем же, голубчик. Этими вашими «это раз, это два, это три».

ПАНДОРИН. Неужели в Первопрестольной опять что-то приключилось?

ВЕДЬМИЩЕВ. Ой приключилось, Орест Иванович! Ещё как приключилось. Похищение века!

ПАНДОРИН. И что же, позвольте полюбопытствовать, было похищено?

ВЕДЬМИЩЕВ. Бриллиант, голуба моя. Даже не бриллиант, бриллиантище! Огромный диамант – почитай в куриное яйцо. (Сжал пальцы в кулак, выставил перед собой).

ПАНДОРИН. Хм. Скорее уж в страусовое.

ВЕДЬМИЩЕВ. Всё бы вам, Орест Иванович, шутки шутить. А Владим Андреичу, между прочим, сейчас отнюдь не до шуток. Всю ночь отец родной глаз не сомкнул. Всё из-за этой проклятой стекляшки.

ПАНДОРИН. Уж не о бриллианте ли княгини N-ской идет речь?

ВЕДЬМИЩЕВ. А откуда вы знаете? Это ведь страшный секрет!

ПАНДОРИН. Не хочу вас разочаровывать, уважаемый Иван Григорьевич, но боюсь, это секрет Полишинеля. (Протягивает Ведьмищеву свежий выпуск «Московского бульварного вестника»). Все утренние газеты только и пишут, что о пропаже знаменитого «Люцифера».

ВЕДЬМИЩЕВ. (рассматривая газету) Ох, уж мне эти борзописцы! Бумагомараки, щелкоперы проклятые! Взять бы их всех, да скрутить в бараний рог.

ПАНДОРИН. Поумерьте пыл, Иван Григорьевич. Лучше поведайте, какое отношение к исчезновению камня имеет его сиятельство?

ВЕДЬМИЩЕВ. Да самое что ни на есть прямое. Мы ведь с кормильцем тоже вчера были на том злосчастном рауте, будь он неладен. И вот тебе на. Ишь, какая оказия-то приключилась. (Размахивает газетой). «Таинственное происшествие на Бронной»! Весь высший свет Москвы под подозрением! Скандал, да и только! А нам ведь, Орест Иванович, скандалы-то ни к чему. Вы же знаете, у Владим Андреича в столице немало злопыхателей найдется. Ведь только сидят и ждут, когда его сиятельство осклизнется. А тут как на грех, здрасте-пожалуйста, – такой пренеприятнейший казус!

ПАНДОРИН. В данном случае, поистине, casus belli.

ВЕДЬМИЩЕВ. И не говорите, Орест Иванович, – как мел белый, ни кровиночки в лице. Совсем измаялся бедняжечка с этой проклятущей каменюкой. Всю ночь не спал, мучался. А поутру – ни свет, ни заря – призвал меня. Ступай, говорит, к Орест Ивановичу, Христом Богом его заклинай, пусть во что бы то ни стало отыщет этот окаянный бриллиант!

ПАНДОРИН. А что же полиция?

ВЕДЬМИЩЕВ. Какая к дьяволу полиция! Сам обер-полицеймейстер Журковский был вчера на вечере. И что? Стоит истуканом, глаза таращит, да усищами трясет, что таракан. И помощничек его, Гудович. Все входы-выходы, конечно же, сразу перекрыл, челядь обыскал, досмотр помещению жутчайший учинил, а всё одно – камешек-то тю-тю…И вот ведь еще какая оказия приключилась, голуба моя. Сыскался у нас тут в Первопрестольной некий, так сказать, Искариот, чтобы его приподняло да об землю шлепнуло! Не побрезговал сей стервец телеграфировать о случившемся в столицу. И теперь к нам из Петербурга по именному повелению едет следователь по особо важным делам. Некто Люстрин. Не доверяют они, видите ли, там, на невских брегах, нашим московским сыскарям. Мол, раз сам обер-полицеймейстер попал под подозрение… Да что там Журковский! Они и на Владим Андреевича, на отца родного, замахнулись! Ведь, по слухам, этот питерский хлыщ имеет весьма высокопоставленных покровителей. И не где-нибудь, а в Мариинском дворце! Говорят, сей Люстрин – демоническая личность. Рубит с плеча направо и налево. Не взирая, что называется, на лица, чины, заслуги и регалии. Ведь он так всю Москву нам на уши поставит!.. Так что, Орест Иванович, голуба, выручайте, впрягайтесь. Дело-то щекотливое, деликатное, как раз для вас. Не дайте супостатам посмеяться над Владим Андреичем. Негоже мусор-то из избы выносить.

ПАНДОРИН. Никоим образом не смею уклоняться от исполнения своих прямых обязанностей – блюсти законность и правопорядок в подведомственном Владимиру Андреевичу граде… Но есть здесь одно маленькое «но».

ВЕДЬМИЩЕВ. Какое еще «но»?

ПАНДОРИН. Видите ли, Иван Григорьевич. По некоторым причинам медицинско-эстетического характера (показывает на свое испещренное зелёнкой лицо) я временно лишен возможности покидать стены собственного дома…

ВЕДЬМИЩЕВ. И что же нам теперь делать?! Дело-то не терпит отлагательства!

ПАНДОРИН. Значит, начнем расследование прямо сейчас.

ВЕДЬМИЩЕВ. Прямо сейчас? Я отказываюсь вас понимать.

ПАНДОРИН. Все очень просто. Для того чтобы вести расследование мне вовсе необязательно присутствовать на месте происшествия лично. Я пошлю туда своего ассистента…(Ромашкину) Онисим, с этого момента вы будете моими глазами, ушами, руками и ногами.

РОМАШКИН. Почту за честь.

ПАНДОРИН. Всю добытую информацию по делу о пропавшем бриллианте вы будете доставлять мне сюда, на Никитскую. Здесь же будем устраивать оперативные разборы… (Ведьмищеву) А сейчас, уважаемый Иван Григорьевич, позвольте задать вам несколько вопросов.

ВЕДЬМИЩЕВ. Всегда к вашим услугам, голуба. Спрашивайте.

ПАНДОРИН. Что вам известно о княгине N-ской?

ВЕДЬМИЩЕВ. До чрезвычайности своеобразная особа. Супруга князя N-ского… Хотя, наверное, правильней было бы сказать вдова.

ПАНДОРИН. Разве князь умер?

ВЕДЬМИЩЕВ. Этого, увы, никто не знает. Известно лишь, что года так два назад он уехал в какую-то далекую восточную страну. То ли в Тибет, то ли в Сиам, я точно не знаю. Так вот, с той поры о нем никто ничего не слыхал. Что в воду канул… Сказать по чести, жизнь Иннокентия достойна пера Дюма-пэра. Фу ты, прости Господи, каламбур какой случился… Я ж Кешу ещё совсем юным отроком помню. Глазища сверкают, грива ершится. Всё носился с какими-то невиданными прожектами. Ещё грозился раскрыть секрет философического камня. Да-с. Весь глобус, поди, исколесил. И полдня на месте не сидел. Эдакий егоза. Все в разъездах да в разъездах. Сказывают, где-то во Франции вступил в какое-то там тайное братство. То ли в фармазоны, то ли в ламинаты.

ПАНДОРИН. Вы хотите сказать «франкмасоны» и «иллюминаты»?

ВЕДЬМИЩЕВ. Может и «алюминаты». Бог их каббалистов ведает. Знаю одно, все эти игры в секреты да в загадки с тайнами до добра не доведут… Вот и камешек-то этот злополучный князь откуда-то из Индии привез.

ПАНДОРИН. Кстати, о камне. При каких обстоятельствах пропал бриллиант? А то ведь из газет ничего толком не поймешь. Господа репортёры поднапустили мистического туману, но ни единой подробности, как назло, напечатать так и не удосужились.

ВЕДЬМИЩЕВ. Хм, как сейчас помню. Вечер был в самом разгаре. Его сиятельство не на шутку раздухарился – всё трунил, шутил, балагурил. Даже бородатый анекдот про Баркова и Сумарокова при дамах не постеснялся рассказать. Ха-ха-ха. Забавный такой анекдотец, хоть, что называется, и с душком-с. Заспорил однажды Барков с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду…

ПАНДОРИН. Пожалуйста, не отвлекайтесь. Ближе к делу.

ВЕДЬМИЩЕВ. Миль пардон, господа. Так вот. Вечер, как я уже сказал, был в самом разгаре. И тут кто-то из гостей – то ли барон Корф, то ли граф Бобринский – попросил хозяйку показать прославленный «Люцифер», будь он четырежды проклят. Наталья Николаевна – женщина, не лишенная жеманства, однако в этот раз не заставила себя долго упрашивать, и легким мотыльком выпорхнула из залы. Не прошло и двух минут, как она явилась обратно. На ладони у нее всеми цветами радуги переливался…………………………………………………………………………

V