Страница 130 из 147
Отчасти это было вызвано географическим фактором – близостью европейского рынка, отчасти тем, что российский капитал шел вслед за российским сырьем. Наконец, вполне естественными казались попытки захватить позиции в бывших странах Восточного блока и бывших советских республиках, где работать было легче и удобнее, нежели в далекой и непонятной Африке и Латинской Америке. Однако подобная экспансия российских корпораций неминуемо вела к столкновению с западным капиталом, который не желал уступать занятые им в 1990-е годы ключевые позиции в экономике Восточной Европы и тем более пускать русских на свою территорию.
«Аэрофлот» пытался оттеснить европейских инвесторов в борьбе за приобретения разоряющейся авиакомпании "Alitalia", в Турции и на Украине российские корпорации мобильной связи вели ожесточенную борьбу за местный рынок с западными соперниками. Столкновение интересов российского «Вымпелкома» с норвежским концерном Telenor привело к «двухлетней войне». Стороны преследовали друг друга в судах, вели пропаганду в прессе, блокировали собрания акционеров спорной украинской компании «Киевстар» [844].
Снабжение стран Европейского Союза сырьем и топливом оказывалось вопросом национальной безопасности, а потому экспансия отечественных сырьевых монополий на Запад неминуемо обречена была натолкнуться на политические препятствия. К середине 2000-х годов США и большинство стран Запада приняли законы, ограничивающие присутствие иностранного капитала в стратегических секторах экономики. За Западом следовала и Восточная Европа, ужесточающая режим допуска для иностранных инвесторов. В Москве не скрывали разочарования. Газета «Ведомости» прямо писала, что европейцы «испугались российского бизнеса» [845]. Одновременно политики и руководство корпораций пытались уговорить западных партнеров изменить политику. Председатель правления «Газпрома» Александр Медведев опубликовал на страницах западной прессы открытое письмо, доказывая, что Европе «нет нужды бояться» экспансии его концерна [846]. Журнал «Russia Profile» призывал к новым переговорам по вопросам «энергетической безопасности», «которые могут оказаться долгими и болезненными, но подтолкнут процесс интеграции России в Европу» [847]. Однако заградительные меры западных правительств были продиктованы отнюдь не страхом или подозрительностью европейцев, а объективным изменением ситуации в мировой экономики. Тут ни уговорами, ни лоббированием, ни даже угрозами изменить ничего было невозможно. Московские бизнесмены и чиновники, чье сознание было полностью подчинено неолиберальным теориям свободного рынка, оказывались неспособны понять эти перемены и приспособиться к ним.
Поведение российских компаний за рубежом, их готовность тратить деньги на амбициозные, но рискованные проекты, выдавала не только их растущую самоуверенность и агрессивность, но и то, что в стране явно обозначился кризис перенакопления капитала. К несчастью для российской олигархии, ее внутренний кризис перенакопления совпал с замедлением темпов роста мировой экономики и усилением протекционизма на Западе.
МОМЕНТ ИСТИНЫ
Приток нефтяных денег, избыток средств на счетах корпораций и государства породили бурный взрыв политических амбиций у правящего класса. Национальное унижение и публичное самобичевание 1990-х годов сменилось официальным оптимизмом. Идеологи путинской России прочили стране блестящее будущее в качестве «энергетической сверхдержавы». А столкновения с западным капиталом, стремление защитить свою сферу влияния на Украине и необходимость поддерживать собственные инвестиции за рубежом вызвали поток агрессивной националистической риторики [Укрепление позиций России на мировой арене отмечалось и западными исследователями [848]].
Положение Российской Федерации к концу правления Путина удивительным образом напоминало состояние петербургской империи конца XIX века. Очередной период экспансии мировой экономики сопровождался перераспределением средств в пользу России как одного из поставщиков стратегического сырья и продовольствия. Однако это благополучие было основано не на внутренних, а на внешних факторах, и потому оказывалось крайне неустойчивым. Новый экономический спад, неминуемый в условиях капиталистического рынка, неизбежно означал и новое соотношение цен на разные виды товаров, при котором поставщики сырья утрачивают свое преимущество.
За фасадом процветания до поры удавалось скрыть нерешенные проблемы и накапливавшиеся противоречия. Российские компании оставались неэффективными, крайне бюрократизированными. Власть не имела четкой стратегии развития страны, предпочитая пассивно использовать благополучную внешнюю конъюнктуру.
Симптомы кризиса наблюдались на протяжении 2000-х годов неоднократно, но каждый раз мировой экономике счастливо удавалось его избежать. И в 2001 году, когда в США случилось резкое падение цен на бирже, и в 2003 году, когда во многих странах наметилось снижение темпов роста. Кризис на рынке недвижимости в США, разразившийся в 2007 году, вызвал новую волну тревоги среди российских бизнесменов и чиновников. Начали стремительно дешеветь акции на московской бирже, а Стабилизационный фонд на глазах обесценивался. Но в Москве быстро успокоились, услышав из Вашингтона обещания, что американские власти «всерьез озабочены ипотечным кризисом и не допустят его эскалации» [849].
Нефтяные доходы были далеко не единственным источником роста экономики при Путине. Однако именно сверхприбыли, получаемые от продажи сырья, позволяли правящим кругам на протяжении 2000-х годов одновременно удовлетворять требования и интересы самых различных групп, зачастую находившихся в конфликте между собой. Соперничающие корпорации получали возможность укреплять свои позиции, не вступая в противоборство, аппетиты всех основных бюрократических группировок учитывались в равной мере. А заработки трудящихся повышались без ущерба для прибыли предпринимателей. Именно эта способность удовлетворить всех одновременно предопределила и стабильность политического режима Путина и его невероятную популярность в обществе. Другое дело, что подобное процветание оказывалось крайне неустойчивым и зависело от состояния дел в мировой экономике больше, чем от собственной политики государства [850].
Несмотря на все опасения и дурные новости, приходящие из-за рубежа, президент Путин заканчивал свой второй срок на фоне стабильности и порядка. Миссия была выполнена. Российский капитализм приобрел устойчивую форму – на политическом и экономическом уровне. Сигналы неблагополучия, раздававшиеся то там, то здесь, не шли ни в какое сравнение с весомыми и ощутимыми успехами, достигнутыми за 8 лет пребывания президента у власти. Режим Путина сумел завершить работу, начатую при Борисе Ельцине, и придать наспех возведенному зданию буржуазного общества некоторую стройность. В этом плане два президента как нельзя лучше воплощали две фазы реставрации капитализма (первый решал преимущественно задачи разрушения, второй – созидания).
Передавая весной 2008 года полномочия своему преемнику Дмитрию Медведеву, второй президент России мог считать свою миссию в Кремле успешно выполненной. Население покорно проголосовало на президентских выборах за предложенного ему кандидата. Следующему кремлевскому лидеру предстояло лишь украшать и улучшать здание русского капитализма, сооруженное его предшественниками, придавая ему, насколько возможно, черты европейской респектабельности.
Однако, вернувшись на периферию капиталистической миросистемы, Россия XXI века воспроизвела в новой форме те же противоречия, что были свойственны для империи Романовых в конце XIX века, и тем самым обрекла себя на повторение все тех же драм, которые уже неоднократно потрясали ее в ходе предшествующей истории.