Страница 4 из 15
— Смотрите на часы, отметьте время, когда я скажу!.. — Он внимательно следил за стрелкой. — Есть! Так… теперь следите за крысой.
Он отошел к дивану, на котором я сидел, и застыл рядом со мной.
Крыса начала беспокоиться. Через 5 минут она уже отчаянно металась в банке, прыгая вверх. Еще через минуту координация ее движений стала нарушаться. Наконец, она упала на спину и, вздрогнув несколько раз, затихла.
— Сколько прошло?
— Семь с половиной минут… — я схватил маэстро за руку. Это — «лучи смерти»?!
Несколько нерешительно он ответил:
— Нет… не совсем… Вы еще увидите…
Мы осмотрели крысу. Сердце ее не билось. Не было ни малейших признаков жизни.
Маэстро положил крысу обратно, банку поставил на прежнее место и снова слился с генератором.
Я поймал себя на мысли о том, что этот человек и его УГЭК — одно целое, что человек стал какой-то электрической деталью этой машины.
— Дециметровые… сантиметровые волны, — бурчал маэстро. — Знаете, какая сейчас частота — несколько миллиардов циклов в секунду… Продемонстрирую вам потом. Теперь —104. Длина волны — сотые доли миллиметра. Частота — сотни миллиардов колебаний в секунду. Чувствуете?
От аппарата стала распространяться приятная теплота, казалось, что я стою перед пылающим камином.
— Инфракрасные лучи. Невидимые тепловые лучи солнечного спектра. Дальше! Теперь я раскрою вам «пиротехническую» тайну. Надо немного расстроить контур… Вот. Да, еще — комнатную антенну. Готово.
Произошло нечто невероятное. Невыносимо яркий свет, быстро нарастая, хлынул из аппарата, из всех проводов, из антенны. Самое пространство вокруг аппарата и всех, соединенных с ним проводников, вся комната, все наполнилось светом. Ничего не было видно. Ослепленный, я закрыл глаза руками…
— Это — свет, — услышал я спокойный торжествующий голос. — Его волна около шестидесятитысячной доли сантиметра. Откройте глаза, я уже выключил генерацию. Знаете, что произошло тогда? «Пиротехника»-то? Я забыл выключить внешнюю антенну! Вот мой свет и вылез во двор. Ха-ха! Право, переполох вышел занятный… Но это пустяки. Это просто свет. Вы смотрите, что будет сейчас.
Он слегка повернул ручку. Стрелка двинулась к цифре 105. Потом открыл отверстие экранной сетки перед излучающим устройством и снова включил ток.
— Смотрите на крысу!
Прошло несколько минут. Мертвая крыса лежала в той же позе, со скрюченными пальцами голых, белесых лапок. Я ждал затаив дыхание, мучительно напрягая зрение. Что еще мог сделать этот волшебник с мертвой крысой, — уничтожить совсем, превратить в газ, разложить на составляющие ее организм химические элементы?
Маэстро был неподвижен. Только пальцы его, сжимавшие ручку микрометрического верньера, едва заметно двигались, нащупывая в контуре какую-то неуловимую настройку.
Я вздрогнул. Может быть это галлюцинация — от чрезмерного напряжения… Нет! Мертвые лапки дрогнули. Потом крыса перевернулась и встала.
Вероятно, у меня был до неприличия ошеломленный и растерянный вид. Я бухнулся в кресло, обессиленный от напряжения, от непривычной гаммы переживаний. Маэстро, сверкая улыбкой, глядел на меня, как сова, через свои круглые очки.
— Занятно, не правда ли? — торжествовал он. — Вы, конечно, жаждете объяснений. Видите ли, есть такой диапазон излучений — на грани между ультрафиолетовыми и еще более коротковолновыми лучами — магнетическими… Вы ведь знаете, их открыл профессор Гурвич еще в 1932 году.
Нервные окончания всякого живого организма непрерывно излучают эти волны. Таким образом они — функция жизни. На ультракоротковолновом диапазоне я убил крысу. И она была действительно мертва, хотя все потенциальные функции жизни были сохранены. Вот почему это не была совершенная смерть: осталась возможность жизни. Тем более что ферментативные процессы, которые обычно начинаются в организме тотчас после прекращения деятельности сердца и которые через некоторое время исключают возможность возвращения жизни, — эти процессы здесь, под влиянием тех же ультракоротких волн были сильно замедлены, — может быть даже вовсе прекращены… Впрочем это — тоже известная истина. Словом, моя крыса была подобна остановившимся часам. Нужно было только толкнуть маятник. Вот я и подыскал этот толчок, это колебание, эту волну, которую живая крыса сама излучает… И тогда организм заработал снова.
А теперь я покажу вам еще один номер из этой же программы. Это будет последний.
Маэстро повертел ручку генератора, потом скорректировал настройку верньером. Крыса в банке продолжала спокойно изучать верхние углы, поднималась на задних лапах.
— Теперь следите внимательно за крысой, эффект будет моментальный. Сейчас я включу ток. Раз, два…
Маэстро выждал маленькую паузу.
— Три!
В тот же момент крыса упала замертво. Я вынул ее из банки. Сердце снова остановилось.
— Это сантиметровый диапазон, — сказал маэстро. — Теперь — конец. Теперь часы не пойдут. Они испорчены. Организм разрушен.
Глубочайшее волнение овладело мной.
— Слушайте, маэстро, но ведь это…
— Это — лучи смерти. — Он засмеялся тихо и, мне показалось, печально.
Было что-то подавляющее, опустошающее в этих встречах, полных огромного напряжения и уносивших меня за пределы обычной современной действительности. Мой друг, этот гений электричества, упорно и последовательно отвоевывал у природы кусок за куском то, что она еще сумела сохранить от посягательств человека. Он накапливал в своей комнате, опутанной проводами и напоминающей фантастический «кабинет Каллигари», кучи таких кусков. Потом бросал их в меня — сразу, один за другим, не давая оправиться от потрясений. Впечатления не успевали даже формироваться. Тысячи вопросов оставались невыясненными, путались, терялись, становились трудными и ненужными. Демонстрации маэстро начинали казаться иллюзией. Тогда, бывало, я бежал, потрясенный, со странным чувством обиды, и маэстро преследовал меня торжествующим смехом.
В эту ночь что-то удержало меня от бегства. Да и маэстро стал вдруг снисходительнее. Мне показалось, что в нем произошла какая-то перемена после убийства, которое он только что совершил.
Он медленно и молча собирал провода, возился с генератором, проверяя соединения, ощупывая детали. Я курил в кресле, отдыхая и понемногу приходя в себя.
— А что же дальше, — спросил я, наконец, — что произойдет, если продолжать уменьшать волну вашего генератора?
— Дальше пойдут лучи Рентгена, лучи радия, космические лучи… Но этого я вам сейчас не могу показать. Нужны экраны, которых у меня еще нет. Без них это небезопасно. А что произойдет… произойдет превращение элементов… Да! — Маэстро вдруг повернулся и уставился в меня своими совиными глазами, — мы с вами совсем забыли… Постойте. Мне ведь необходимо проверить… Еще один маленький номер — из другой оперы…
Он схватил со стола один из своих бесчисленных приборов, надел телефонные наушники, что-то покрутил и стал медленно приближаться, направляя прибор на меня, как бы фотографируя. Подойдя ближе, он попросил меня встать и начал водить аппарат около моего тела с разных сторон. Мне стало страшно.
— Бросьте, маэстро… Я не крыса. Черт знает, что у вас там…
— Постойте, постойте… ничего опасного. Так и есть. Еще минутку!
— Он снял телефон и включил вместо него длинный шнур репродуктора.
— Теперь слушайте.
Раздался высокий, едва слышный, ровный звук, почти свист. Чем ближе подходил ко мне маэстро, тем громче свистел репродуктор. Максимальная сила звука оказалась у моей груди, с левой стороны.
Маэстро направил прибор к своей груди. Свиста не было.
— Вы поняли? — смеялся маэстро.
Опять он издевался…
— Что тут можно понять?!
— Фу, черт. Вы же сами… Знаете, чей это голос, этот свист? Голос золота! Вот тут оно у вас, в боковом кармане пиджака, как раз против сердца. Можете не вынимать, оно мне больше не нужно. Я хотел проверить, верно ли я вычислил волну золота. Вы разве не знаете, что металлы всегда излучают волны, каждый свою. Вот я и построил приемник. Смотрите: его можно настроить на серебро, золото, ртуть — словом, на волны группы родственных (по электрическому строению атомных ядер) металлов. Сейчас он настроен на золото.