Страница 73 из 114
— Мэри, — сказал я громко, — подари мне, пожалуйста, пару лебедей.
Миссис Тревор и Валентайн поглядели на меня с изумлением.
— Лебедей? — повторил Валентайн. — А где вы будете держать их?
— Разумеется, не у себя дома, — ответил я. — Но пока они мне не нужны. Возможно, они мне вообще не понадобятся.
— Он надумал жениться, уверяю вас, — воскликнул Валентайн.
Мэри взглянула на меня с любопытством.
— Нет, — сказал я. — Пока я в своем уме, меня не заманить под венец. Ведь тот, кто плывя по течению, угодит прямо в брачные сети, уже не вырвется на волю.
— Не могу с вами согласиться, — возразил Валентайн. — Много славных кораблей не вышло в море, недооценив опасности, подстерегающие на берегу.
— Возможно, ты и прав, — ответил я. — Но от такого берега, как брак, любому благоразумному капитану лучше держаться подальше.
В глазах у Валентайна промелькнуло любопытство. Я сказал именно то, чего не собирался говорить, и он раздумывал, нет ли в моих словах скрытого смысла.
Он встал, подошел к одному из окон и хмыкнул, я уверен, невольно. Затем я услыхал, как он гремит ключами в кармане, — мне приятно вспомнить, что впоследствии он частенько гремел соверенами.
— По-моему, — сказал он, — мне пора возвращаться к моему высокородному пациенту. Надеюсь, нам удастся спасти ему зрение.
— Умоляю вас, помогите ему! — воскликнула Мэри, принимавшая горячее участие в судьбе молодого человека, который мог остаться слепым на всю жизнь.
При виде взволнованного умоляющего личика Валентайн улыбнулся и ответил:
— Это зависит не от меня, но, верьте, я сделаю все возможное, хотя бы ради его невесты. Такой красивой и милой девушки мне еще не приходилось видеть.
Он произнес эти слова, совершенно не думая о том, какое впечатление они произведут на Мэри, но я заметил, как вспыхнуло и тотчас побледнело ее лицо, когда она услышала, как Валентайн восхищается другой женщиной.
Значит, это правда. Все эти годы судьба берегла ее от любви, теперь же, когда ее молодость уходила и можно было надеяться, что остаток жизни она проведет, как и прежде, в неведении, мое вмешательство, моя глупость и недальновидность привели к тому, что к ней пришло то знание, от которого я тщетно старался ее уберечь.
Я проводил Валентайна до дверей. Когда я собирался с ним проститься, он положил мне руку на плечо и сказал:
— Умному человеку достаточно и намека, но лучше было бы сказать мне все начистоту. Как только мой теперешний пациент перестанет нуждаться в моей помощи, я навсегда покину Фэри-Уотер.
На следующее утро я отправился в Кроу-Холл и оставался там до прибытия леди Мэри.
Хотя я сделал все необходимые приготовления к ее приезду, я не был уверен, что она не изменит своего решения. Вот почему, завидев на повороте в аллею одинокую пролетку, предмет гордости соседнего городка, я испытал смешанное чувство беспокойства и удовлетворения.
— Ах, Стаффорд, как это мило! — воскликнула ее светлость. — Как любезно с вашей стороны, что вы приехали в такую даль из-за меня. Какой чудесный старый дом!
— Надеюсь только, — произнес я тихо, — что вы сможете в нем остаться.
Она рассмеялась в ответ, а потом, немного поворчав из-за того, что я не захотел остаться обедать, позволила мне уехать в пролетке, которую я предусмотрительно задержал.
— Любопытно, — думал я, трясясь в разбитой колымаге, — какой будет следующая глава в истории Кроу-Холл?
Когда я вернулся в Фэри-Уотер, стоял сырой, холодный, ветреный октябрьский вечер. Поскольку я не мог сказать заранее, когда вернусь, я попросил Мэри не присылать за мной экипажа. А так как в этом захолустном городишке не удалось нанять даже простой повозки, то мне ничего не оставалось, как прошагать все шесть миль от станции до дома моей кузины.
Как уже было сказано, я шел пешком, поэтому мне незачем было тащиться через главные ворота по длинной аллее.
Открыв калитку в той части парка, которая примыкала к ведущей в город дороге, я нырнул в кусты и прошел по тропинке к любимому садику Мэри, разбитому в голландском стиле. Она собственноручно содержала его в порядке и необыкновенно им гордилась, за что я над ней подтрунивал.
По посыпанной гравием дорожке, густо обсаженной коротко подстриженными тисами, я приблизился к той части дома, что выходила к озеру, и через несколько секунд очутился на уже знакомой читателям веранде.
Как обычно, дверь была незаперта — в этих краях задвижки и засовы не в чести, — и, повернув ручку, я вошел.
Когда я, продрогший и усталый, увидал огонь в камине, отблески которого плясали на стенах уютной гостиной, отражались в зеркалах, играли глянцем на картинах, я наконец-то почувствовал себя дома и, подойдя к ведущей в соседнюю комнату двери, раздвинул тяжелые, неплотно задернутые портьеры и заглянул внутрь.
Я не гожусь на роль шпиона. Терпеть не могу подслушивать. Но то, что я увидел и услышал, отдергивая портьеры, лишило меня дара речи. Я остолбенел.
На ковре перед камином стояли двое: Мэри и Валентайн.
— Тогда я сам смогу заботиться о нем, — произнес он, и в его голосе звучали печаль и нежность.
Я не расслышал ответа, а возможно, его и не было. Но я увидел ее лицо, когда она подняла глаза. В следующий миг он заключил ее в объятия, а ее голова упала ему на грудь. Но тотчас же они отпрянули друг от друга.
— Прости меня, дорогая, — услышал я. — Я отдал бы все на свете, лишь бы этого не произошло.
Ничего не ответив, она выскользнула из комнаты. Она не заметила меня, она ничего не замечала в своей радости и печали, я сразу это понял.
Я направился прямо к Уолдруму.
— Ну что, довольны? — спросил я.
— Нет, — ответил он.
— Я доверял вам.
— Не думаю, — возразил он. — Вряд ли вы это предвидели, если позволяли нам встречаться.
— Вы правы, — эти слова я произнес почти шепотом.
— Нет, — продолжал он. — В порыве минутной слабости я захотел переложить свою вину на чужие плечи. Я один во всем виноват. Я прекрасно знал, к чему это приведет задолго до того, как у вас зародились первые подозрения. Я попытался обуздать себя, и вот результат.
Он направился к двери.
— Погодите, — взмолился я.
— Я должен сейчас же ехать. Я напишу вам и ей. Мы с вами скоро увидимся, но не здесь, — и он ушел, человек, ближе которого у меня никого не было.
Назавтра пришли обещанные письма: одно для Мэри, другое для меня. Она унесла свое подальше от посторонних глаз, я же прочел свое у всех на виду. Оно было довольно простым. В нескольких строках он сообщал следующее: он почувствовал, что визиты в Фэри-Уотер таят в себе опасность, а между тем здоровье Джеффри требовало присутствия хирурга, разбирающегося в его болезни. Тогда он поехал повидаться с миссис Тревор получить ее согласие взять Джеффри к себе в Лондон.
"Вот как это все произошло, — заканчивал он, — даю вам слово, клянусь честью".
— Бедняга Вал! — вздохнул я и положил письмо в записную книжку.
Спустя час появилась Мэри. Она больше обычного старалась мне угодить, была особенно ласкова и внимательна.
— Мэри, дорогая, — окликнул я ее, когда мы остались вдвоем.
— Да, — отозвалась она, не глядя на меня, и подошла поближе.
— Сегодня утром вы получили письмо от Валентайна Уолдрума, — начал я, приглашая ее садиться. — Покажите мне его.
Она колебалась, бедняжка. Она впервые получила любовное письмо от человека, которого сама любила — оно казалось ей священным, словно она оставалась ребенком, еще не изведавшим забот и печалей.
— Я хочу взглянуть на него, дорогая, — сказал я твердо, — чтобы понять, будем ли мы с ним друзьями или врагами, буду ли я уважать или глубоко презирать его.
Она покорно протянула мне письмо, затем уселась рядом, следя за выражением моего лица, как ребенок или собака.
Когда я кончил читать, она взяла меня за руку, уткнулась мне в плечо и расплакалась.
— Не осуждайте ни его, ни меня, — сказала она. — Я не знала, что такое любовь. Я не имела об этом никакого понятия. Если б я знала, я бы давно перестала с ним видеться.