Страница 65 из 114
Затем я уведомил мистера Догсета, что с будущего месяца вынужден отказать ему в аренде. Это настолько его изумило, что он предложил мне лишний фунт за акр. Я согласился, обязав его отремонтировать все изгороди.
Далее я занялся приведением в порядок сада, покрасил дом внутри и снаружи, заменил ворота, насыпал гравия на подъездную аллею и выкосил газон. Курам миссис Пол пришлось отныне ограничиться в своих научных изысканиях территорией птичьего двора и прилегающего выгона, и скоро в округе разнеслась весть о том, что привидение покинуло Кроу-Холл.
Я не противоречил слухам, хотя и знал, что они ложны. Когда землемеры железнодорожной компании явились для инспекции, они обнаружили дом и сад в полнейшем порядке, убедились, что ферма приносит доход и процветает.
Все это произвело надлежащее впечатление, и они предложили мне неплохую цену за участок земли, который собирались отрезать.
Я незамедлительно принял их предложение как ленивый человек, боявшийся лишних хлопот. Получив деньги за землю, я почувствовал себя в безопасности. Я был спокоен за будущее. Теперь я знал, что мои расходы на Кроу-Холл окупятся с лихвой, а в этом случае и Валентайн не останется внакладе.
Как я уже говорил, меня не привлекают финансовые операции. Может быть, именно поэтому, если уж я иду на риск, фортуна, как правило, мне благоприятствует.
Например, на свете нет худшего игрока в вист, но если кому-нибудь удается меня уговорить сесть за карточный стол, мне приходят карты, проиграть с которыми просто невозможно.
Далее, предположим, что я покупаю акции какой-нибудь компании или прииска. Эти акции немедленно идут в гору, и через некоторое время я их продаю. Я не держусь за свое приобретение, каким бы многообещающим оно ни казалось, и не стремлюсь получить двести процентов прибыли. Нет, я дожидаюсь некоторого повышения, а затем ищу покупателя.
Иногда, разумеется, мне приходится наблюдать, как акции компании, к которой я уже утратил интерес, вдруг достигают баснословной цены, но это меня нисколько не огорчает. Ведь я уже не раз бывал свидетелем провала грандиозных начинаний — финальный акт драмы обычно разыгрывается в зале суда по делам о несостоятельности с участием главного судьи, не говоря уже о толпе неотвязных кредиторов.
Я повторяю, нет ничего надежнее трехпроцентных бумаг и земельного заклада.
Тем не менее я иногда позволяю себе заигрывать с денежным рынком, рискнув сотней-другой фунтов. Время от времени я покупаю лотерейные билеты, дабы ублаготворить прекрасных учредительниц, и вот в память о давно минувших временах взял на себя хлопоты о таком сомнительном месте, как Кроу-Холл.
Вернемся, однако, к сути повествования.
В фешенебельном квартале, в изысканно обставленных комнатах с неприметным человеком в черном, провожающим посетителей в кабинет, который, заимствуя выражение, принятое в Сити, можно было бы именовать "парилкой", памятуя о разнообразных мучениях, ожидающих там клиента, дела мистера Уолдрума пошли неплохо. Ему не удалось добиться блистательного успеха, предсказанного моим приятелем, мошенником от медицины, — возможно, потому, что Валентайн не обладал необходимыми для такого успеха качествами, а возможно, и потому, что мой приятель не слишком усердно присылал ему пациентов. За все время он прислал Валентайну лишь троих: гувернантку, бедного художника и эксцентричного деревенского помещика, который умудрился заплатить за операцию, стоившую бы ему никак не менее пятидесяти гиней, всего пять.
Тем не менее, Валентайн Уолдрум преуспевал. Он зарабатывал себе на жизнь, приобретал известность и казался вполне счастливым. Весь свой досуг он посвящал малопонятным изысканиям, связанным с такими частями человеческого организма, как селезенка, печень, легкие или почки. Спешу уведомить читателя, что не питаю ни малейшего интереса к подобным предметам и потому не могу сообщить, какой именно из органов пользовался особым вниманием мистера Уолдрума. На моей книжной полке стоит его книга с дарственной надписью, однако я ее не читал и с полной ответственностью заявляю, что никогда не прочту.
Для нас важно лишь то, что он избрал предметом исследования некую часть человеческого организма, что он обнаружил в ней что-то, ранее не обнаруженное, или сделал какое-то заключение, ранее не сделанное, что он написал на эту тему книгу, которая получила положительные отзывы в "Ланцете" и помогла ему возвыситься в глазах медицинской братии.
Однако получить признание собратьев-хирургов — одно, а совсем другое — поразить воображение широкой публики. Возможно, хирурги, подобно всем людям, оказывают предпочтение новичкам, которые не подвигаются слишком быстро и не залетают слишком высоко. Во всяком случае, хотя Валентайн добился известности, это отнюдь не означало, что гинеи текли к нему рекой, как мне того хотелось бы. К тому же, когда Валентайн закончил книгу и в медицинских кругах стали поговаривать: "Этот Уолдрум — неглупый человек, в нем что-то есть. Он еще заставит о себе говорить…", Валентайн заболел.
Он переутомил зрение, разглядывая в микроскоп различные неприятные объекты. Он расчленял ни в чем не повинных животных. Он читал новые и старые книги и журналы, посвященные близкому его сердцу предмету. В интересах науки он лечил людей, которые не могли ему заплатить, и просиживал ночи напролет, занимаясь делами, которыми с тем же успехом можно было заняться при свете дня.
Все это я высказывал ему не раз, но он только улыбался, как будто появление на свет книги, которую прочтет лишь узкий круг профессионалов да несколько наборщиков, могло возместить испорченное зрение, упадок сил и дурное настроение.
Вот в каком состоянии — финансовом, физическом и моральном — пребывал мой друг, когда я собирался покинуть город, чтобы в очередной раз посетить Фэри-Уотер, и вот почему я решил пригласить его навестить меня там.
С одним из сыновей миссис Тревор мы отправились на станцию встречать мистера Уолдрума. Чертенок, по-видимому, заключил какой-то тайный союз с пони — другого объяснения удивительной резвости, с которой лошадка влекла наш экипаж через холмы и долины, я придумать не мог. Наш гость с первой же минуты произвел сильнейшее впечатление на Ральфа, взяв у него из рук вожжи.
— Не сомневаюсь, что ты первоклассный кучер, но никак не могу допустить, чтобы меня вез ребенок, — сказал он.
— Что ж, ладно, — ответил Ральф. — Посмотрим, умеете ли вы держать вожжи в руках.
— Мне кажется, юный джентльмен напрашивается на то, чтобы ему надрали уши, — заметил я.
— Если даже и так, то не вижу никого, кто бы мог это сделать, — незамедлительно отпарировал Ральф, который, как мне случайно довелось подслушать, однажды назвал меня "старой развалиной".
— Пожалуй, я бы не отказался… — произнес Валентайн с самой ласковой улыбкой.
Ральф оглядел его с головы до ног и, хрипло расхохотавшись, воскликнул:
— Хоть этот не размазня, и то слава Богу!
— Ральф, что бы сказала твоя мама, если бы тебя услышала! — возмутился я.
— Она, может быть, даже и заплакала бы, но мы при ней так никогда не говорим. Она женщина и ничего этого не понимает, поэтому мы стараемся ее не огорчать, — простодушно ответил Ральф.
— Надеюсь, вы и впредь будете так поступать, — сказал Валентайн. — Будущее может подарить тебе много хорошего, но никогда не подарит второй матери.
Ральф ничего не ответил, но я услышал, как маленький негодник, хлопнув в ладони и скосив глаза, бормочет себе под нос:
— Вот это да! Надо будет запомнить…
Миссис Тревор сама вышла нас встречать. Она так мало знала свет, во многих отношениях оставалась еще таким ребенком, что решила приветствовать мистера Уолдрума со всеми возможными почестями.
Она была маленькой, застенчивой и тихой, и когда я увидал, как робко она протягивает незнакомцу руку, мне невольно пришел на ум образ растения, выращенного в подвале, узника, долго томившегося в неволе, птицы, впервые пустившейся в полет — словом, существа, совершенно не знакомого с повадками своих сородичей, выросших на свободе.