Страница 5 из 17
Одеты колхозники были бедно. Даже сельская интеллигенция - учителя, находясь на госжаловании, не имела возможности прилично одеться. В 1939 году к нам в школу приехал физик Сергей Александрович М., только что закончивший пединститут. Скорее всего, у него не было родителей или они были колхозниками, так как одет он был более чем скромно. Обладал единственным пиджаком полувоенного покроя и обувью, вроде футбольных бутс. Всё это изначально имело неважнецкий вид, но и спустя два года он был вынужден носить этот же гардероб, приобретший новые латки. Ребята сами, ходившие в чем попало, не прощали бедности учителю и пренебрежительно, из-за пиджака, похожего на френч, прозвали наставника "бекешей". Другие учителя - девушки: у них были какие-то возможности поддерживать свой гардероб. На деревенском фоне- выглядели прилично одетыми. Высокий, сутулый, в очках, в "бекеше" и залатанных кедах, даже при отсутствии интеллигентных кавалеров, Сергей М. не составлял интереса для своих коллег. Одному богу известно, как его достаточно высокий интеллект мирился с нелепыми внешними обстоятельствами.
...После 1-го класса школы я летом работал в колхозе: полол, боронил, грёб сено. Однажды я, в длинной холщевой рубахе свекольного цвета, в заплатанных штанах и босой, шёл, с запряженной в борону лошадью, в поле. Подходя к выездным воротам из деревни, увидел спускающуюся с горки подводу. Задержал ворота, чтобы пропустить её.
Поднял глаза и обомлел. Увиденное, сопоставил
со своим одеянием, и сознание неисправимости
случившегося горячей волной охватило меня: подъезжала телега, груженная мешками с зерном. Рядом с ней вышагивал фельдшер Степан Михайлович Шубин. На мешках же сидела чистенькая девочка в розовом платьице, в аккуратных ботиночках, с бантиком на голове. Это была дочка интеллигента-фельдшера Вера, с которой я только что учился в 1-м классе. По-видимому, и она была смущена затрапезным видом лучшего ученика класса. Я не смотрел на неё, она не проронила ни звука.
Сейчас, когда я пишу эти строки, нахожусь на даче в "Дубках". Здесь столько всякой одежды и обуви лежит и висит по разным местам, что можно было бы одеть всю нашу Скрябинскую. И, прежде всего я бы дал резиновые сапоги моей многострадальной маме, и она не простудила бы ноги в ледяной воде и не умерла весной 1945-го.
Правда у меня такое чувство, что нынешнее джинсовое поколение, если и поймет наши трудности в части нехватки одежды, но вряд ли примет наши эстетические переживания. Ведь вездесущие джинсы в наше время считались бы штанами из мешковины, и их обладатель , выходя на люди, испытывал бы явное смущение. Между прочим, еще в 50-е годы требования к человеку, идущему по улице Москвы, были не очень либеральными. Мужчина с авоськой вызывал невольное любопытство. Они носили портфели - саквояжи или небольшие чемоданчики. Мне как-то пришлось некоторое время поносить десантную куртку - офицерскую, из темно-зеленого авиазента, с цигейковым воротником; я в ней на улице города ощущал себя неуютно. Тогда как в настоящее время в ней я испытывал бы даже гордость, ибо наиболее информированные, видели бы во мне бывшего десантника.
Сейчас произошло странное сближение неряшливости в одежде с простотой поведения. Вместе с этим принизилось значение понятий совести и достоинства человека: он стал более терпим к аморальным поступкам и уголовным преступлениям.
А может это стариковское брюзжание на прогресс? А тогда, как же объяснить уничтожение себе подобных без объявления войны?
Не время самодельным обобщениям. Возвращаемся в колхоз "Передовик". Мама в колхозе была занята на разных работах. Как тогда говорили в полеводстве: пахота, бороньба, сев, прополка, жатва. Работы, связанные с обмолотом и очисткой зерна. В животноводстве: конюх, доярка, уход за овцами. Был еще сенокос, пожалуй самая веселая, хотя и нелегкая работа: лето, солнце, речка, свежий запах трав. Косили вручную косой-горбушей. Форма горбуши- часть окружности большого радиуса. Полотно стальное, шириной 4-6 сантиметров, затачивается, как нож. Оно крепится к деревянному косьевищу криволинейной формы. Косы бывают "женские" и "мужские" длиной от 0,6 до метра. Длина косьевища порядка полуметра. Полотно и косьевище расположены в одной плоскости, поэтому косец работает, согнувшись так, что его рука с косой находится на уровне среза травы. Почему же горбуша? В нашем лесном крае сенокосные угодья в пойме небольших речек, отвоеванные у леса. Первую траву часто косили, когда еще не выкорчеваны пни. Да и потом на пожне немало препятствий: коряги, принесенные половодьем, кусты, отдельные деревья. Там негде развернуться обычной косе - "литовке". Горбуша в России сейчас редко где применяется, и когда в разговоре о сенокосе я её описывал, собеседник обычно "догадливо" восклицал: "Так это же серп!".
Пашни в колхозе было так мало, что вплоть до войны вырубали под неё лес; эти работы назывались "валы". Как они велись? Весной, до начала полевых работ, в лесу вырубается полоса таким образом: деревья валятся с двух сторон к центру полосы, образуя вал. Разумеется, никаких механизмов - топор и двуручная пила. Пилить и рубить нелегко, но работа веселая: с глуховатым шумом валятся ели- великаны, с треском и хрустом шмякаются огромные осины, тихо умирают стройные с высокой кроной березы. Медленно удлиняется полоса открытого пространства и растет пышный вал из разноцветных деревьев и подроста. На другой год подсохший вал сжигают. Сгорает не всё - несгоревшие части стволов скантовывают в кучи и дожигают. Вся полоса становиться черной от гари. Остались обгоревшие пни крупных деревьев, пни подроста подрублены и выдраны. Прямо в золу сеют озимую рожь; почва при этом естественно не вспахивается, а обрабатывается специальной высокой бороной с дере-вянными зубьями. Получается хороший урожай, но только один год. Затем полоса на несколько лет забывается, пока не подгниют пни. За эти годы на ней последовательно растут: сморчки, земляника, малина, буйствует Иван-чай. Наконец, корчуют пни, полоса распахивается и становится пашней.
В колхозе сеяли лен; волокно сдавали государству. Для получения волокна нужно было вручную производить трудоемкую и пыльную работу, описанную ранее.
Пожалуй, самыми неприятными работами были: прополка - жара, оводы, колючки, согнутая спина, и жатва серпом - неудобства те же. А приятные: сенокос и, может быть молотьба конной молотилкой, когда создается слаженный и шумный ансамбль дружной работы.
Работа в колхозе не была тяжёлой лямкой: в каждом физическом, кроме уж совсем утомительного, труде, можно было ощутить не только чувство удовлетворённости от сделанного тобой, но и элементы поэзии, которые человек с нормальным восприятием, почти всегда для себя открывает в любом деле.
Опишу более подробно два вида работ, в которых я принимал участие в период жизни в деревне, до ухода в Армию в 1943 году. Одна из них индивидуальная, вторая - массовая.
ПАХОТА.
Раннее утро, мама будит - вставать не хочется. По росистой траве иду в поскотину, где пасется табун лошадей. Моя лошадь, из дедовой семьи, крупная с широкой костью сивая кобыла с темноватыми яблоками на крупе, Маруся. Вон она, щиплет редкую объеденную траву. Ближе ко мне пасется
наша Рыжуха, ладная некрупная лошадка. Она, услышав меня, подняла голову, ждёт. Я часто на ней работал, но сейчас для пашни мне нужна Маруся. Та же, почувствовав, что пришли за ней, перестав щипать траву, быстро зашагала в сторону от табуна. Я, выставив вперед руку с куском хлеба, неторопливо иду за ней. Через некоторое время Маруся остановилась, повернув голову в мою сторону. Ну, вроде всё в порядке: сторожко подхожу. Обдав горячим дыханием мою озябшую ладонь, Маруся бархатными губами берёт хлеб, пережевывает и даётся надеть узду. Зная её коварность и привычку без особой причины поддать задом, осторожно, подведя к изгороди, сажусь на теплую спину, и едём на пашню. Маруся, чувствуя легкую поклажу, вальяжно переступает: я ощущаю приятное покачивание, и меня клонит в сон.