Страница 6 из 13
Но зверь, напугавший меня, вовсе не думал лезть ко мне на лист. Наверное, он совсем и не заметил меня. Он просто выплыл наверх, высунул задний конец своего брюшка на воздух и так повис неподвижно у самого листа вниз головой.
Повисевши таким образом несколько минут, он опять нырнул в воду и поплыл ко дну, перебирая лапами в воде.
Я вздохнул свободно и успокоился. На этот раз я был спасен. А если он пожалует ко мне вторично, я успею придумать что-нибудь и переправиться с этого листа на другой либо прямо на берег.
А теперь я вспомнил о шкурке, которая спокойно плавала на поверхности недалеко от моего листа. И чтобы достать ее, стал рукой загребать воду к себе. От этого вода заколыхалась и стала двигаться ко мне, а вместе с ней стала приближаться ко мне и шкурка. Наконец, я мог уже схватить ее прямо рукой.
Она была почти такая же тонкая и прозрачная, как и у личинки комара, только гораздо грубее той. Очевидно, это была тоже шкурка личинки, но чьей, вот вопрос?
Я осторожно расправил ее на листе и выправил все лапы, чтобы шкурка приняла форму той личинки, которая ее сбросила. Сделать это было легко, потому что шкурка нигде, кроме головы, не была повреждена нисколько.
Когда я расправил ее и немного изогнул хвостовую часть, то увидал, что моя шкурка очень похожа на рисунок, который я видал недавно в книге о насекомых. Я стал припоминать, чья личинка была изображена на рисунке и, наконец, вспомнил. Я был так рад этому, что даже воскликнул вслух:
— Ведь эта личинка жука-плавунца! И какая же она страшная, огромная и прожорливая! Съедает разом целую рыбу почти с себя ростом! Никогда бы не поверил этому, если бы не увидал собственными глазами!
— Ну, думаю: если это личинка жука-плавунца, то не был ли то сам жук, этот плоский, широкий броненосец, который так напугал меня сейчас и который высовывал свое брюшко из воды?
— Конечно, это был он! Ему понадобился свежий воздух и он выплывал за ним. Я читывал, что его дыхальца помещены в задней части и, значит, он набирал в них воздуха на запас. Теперь я все вспомнил и сообразил! И если он опять пожалует ко мне, я уж ни капли не испугаюсь его. Теперь я сразу узнаю его, потому что на рисунке видал не только личинку, но и самого жука.
Но долго еще пришлось мне ждать его. Может быть, в это время он и выплывал не раз где-нибудь в другом месте, но не возле меня. Пробыть же долго под водой без воздуха он не мог. Наконец, я стал уже терять терпение. Как вдруг, вижу, торчит из воды усатая голова и лезет ко мне прямо на лист. Если бы я хотел пошалить, я мог бы дернуть его за один ус. Тогда он, испугавшись, нырнул бы опять в воду. Но шалить я не думал. И совсем не боялся теперь такого смирного, хоть и огромного жука. Поэтому я не мешал ему вылезть ко мне на лист.
Не знаю, захотелось ли ему погреться на солнце или надоело ему плавать в воде. А может быть, он устал и захотел отдохнуть да надышаться воздухом подольше. Только он преспокойно вылез на мой лист, сел на нем, не обращая на меня никакого внимания, и принял покойную и неподвижную позу. Уж не дремал ли он на солнышке?
Я воспользовался этим и стал ходить кругом него да осматривать его со всех сторон. Это был обыкновенный крупный жук, похожий на всех других жуков. Но крылья у него были жесткие, грудь и брюшко — также в жестком панцире. Поэтому весь он похож был на броненосец либо на подводную лодку, окованную железом со всех сторон. Чтоб осмотреть его хорошенько, я лазил под него и видел, что нигде у него нет ни одного мягкого и нежного места. Если бы я стал колоть его иглой, я бы не нашел места, через которое можно проткнуть его. Только сзади под крыльями у него есть небольшая впадина. И, должно быть, в нее-то он и набирает воздух, когда поднимается из воды на минутку, чтобы подышать.
А я уже давно читывал, что все насекомые дышат не ртом, а брюхом.
Затем, у него интересны задние лапы. Они покрыты густыми длинными волосами, и эти волосы помогают ему плавать. Я видел, как в воде он загребает воду этими волосатыми ногами, точно веслами.
Я осматривал его не спеша, потому что мой броненосный бегемот сидел без малейшего движения, и я думал, что он заснул.
Как вдруг, я вижу, он поднимает свои жесткие, негнущиеся, как железо, крылья. Из-под них развертываются другие крылья, тонкие, нежные и огромные, как паруса. Он взмахивает ими по воздуху и медленно, с натугой поднимается ввысь.
— Прощай, милый друг, — успел сказать я ему вдогонку и скоро потерял его из виду. Он исчез где-то вдали над берегом пруда.
Очевидно, он вылез ко мне на лист только за тем, чтобы хорошенько обсушиться для полета. Правда, вода и так скатывалась с него, как с гуся.
— Хорошо, — подумал я, — такому зверю. В воде он плавает, как рыба, и ныряет там всюду, как дома. На суше он может делать все то же, что и мы. А надоест сидеть на одном месте, так он умчится в высь поднебесную, словно птица. Везде ему хорошо и везде он чувствует себя привольно. А я вот сижу тут без движения на убогом листе и никуда не могу перебраться с него. Эх, полетел бы и я сам, посмотрел бы на землю с высоты и окунулся бы в широкий воздушный простор!
VI. По водам, как по суху, и на волосок от смерти
Но полететь мне на этот раз не удалось.
Зато мне пришлось пережить на воде новое приключение, такое, о каком я никогда в жизни не думал.
Я достаточно насмотрелся в глубь воды и потому стал теперь озираться по сторонам да соображать, как бы мне перебраться со своего плавучего острова на твердый берег. Придумать это было нелегко, потому что плавать я не умел, а мою дощечку, на которой я приехал сюда, давно унесло от меня легким ветерком.
Теперь я, сколько ни смотрел вокруг, не мог найти ни одной вещицы, которая мне помогла бы попасть на сушу. А и берег-то был в двух шагах от меня! Действительно, близок локоть, да не укусишь! Вся эта часть пруда была покрыта такими же широкими листьями кувшинки, но лист от листа отделялся небольшой полосой воды. Перейти же посуху небольшую полосу воды так же трудно, как и большую.
Оглядываясь во все стороны с гладкого поля своего листа, я заметил, что на воде плавают какие-то удивительные длинноногие животные. Да и плавают они необыкновенно странно. Они не барахтаются, не загребают воды, даже не сидят в воде, а спокойно стоят на поверхности воды, как на стекле и скользят по ней, как будто это — не жидкая вода, а твердый лед.
Величиной они были меньше черного таракана, а по воде скользили так же легко, быстро и плавно, как это делаем мы на коньках либо на лыжах.
Я знал, что на лыжах можно ездить по глубокому рыхлому снегу, и тогда даже большой человек не проваливается в нем. Уж нет ли, думал я, и у этих животных под ногами чего-нибудь похожего на лыжи? Но издали мне было не видно, как это они держатся на воде и почему не тонут.
Любо было посмотреть на этих скороходов. Для них везде жидкая и топкая вода — словно суша, и скользят они по ней скорее всякого парохода. Едут быстро-быстро, без остановки, а то вдруг остановятся и как будто размышляют, продолжать ли им путь в ту же сторону или повернуть в другую?
По-видимому, они ничем не были заняты и только прогуливались да наслаждались хорошей ясной погодой, зеркальной гладью воды и еще своим удивительным искусством стоять на всех ногах поверх воды и не тонуть в ней.
Я видел их несколько штук и скользили они по пруду в разных направлениях.
— Вот бы, — думал я, — взять себе одного такого лодочника. Мигом доставил бы он меня к берегу. Вон как легко и быстро скользит он на воде!..
Вдруг, словно нарочно для исполнения моих желаний, один скороход направился издали как раз мимо моего листа. Неподалеку он раза два остановился, а у самого края моего листа остановился еще раз.
Я сильно обрадовался случаю рассмотреть его устройство. И потому совсем забыл про свое желание — поехать вместе с ним по воде к берегу.
Он был весь длинный да узкий. И голова, и брюшко — заостренные. Ноги длинные, коленчатые, с какими-то коготками. А все брюшко покрыто густыми-прегустыми волосками, и в них запуталось несколько пузырьков воздуха. Очевидно, эти пузырьки и держали его на воде, вроде того, как те резиновые пузыри, на которых я учился плавать, да не успел научиться.