Перевал

Они втроем сидели на кровати и разговаривали. Джош рассказал им о видео, которое они с Фрэдди снимали в школе, и вскоре ушел, оставив родителей наедине друг с другом. Повисла неловкая пауза. Бенджамин хотел последовать примеру сына и встал, заметив, что завтра их ожидает тяжелый и изнурительный день. Он наклонился, поцеловал Сару в щеку и направился к двери.

— Не уходи, — тихо произнесла она.

Он повернулся и посмотрел на нее.

— Спи здесь. Сегодня ты мне нужен как никогда.

Бенджамин закрыл дверь и вернулся к ней. Присев на кровать, он прижал ее к себе.

Они раздевались, прячась друг от друга, словно чужие. Ей было странно видеть в ванной его вещи, которые она узнала, но которым больше не было места в ее жизни. Бритвенный станок, маникюрный набор в красном кожаном чехле, который она ему покупала, его дезодорант. Когда она вышла из ванной комнаты, Бенджамин уже потушил свет. Она скользнула к нему в кровать. Долгое время они лежали молча, глядя в потолок, на котором мелькали тени разных форм и оттенков.

— Я скучаю по тебе, Бенджамин. Очень.

— О, моя любимая…

— Я справляюсь. День за днем, но это так трудно… — Она остановилась, приказав себе не плакать. — Как если бы от меня осталась только половина. А второй нет — она исчезла.

Он повернулся к Саре и прижал ее к себе. Почувствовав его прикосновение, она уже не могла сдержать слез.

— Я люблю тебя, Бенджамин.

Наверное, позже он решил, что она все спланировала. Но это было не так. Сара не думала, что их вечер закончится медленным слиянием, горьким и томным. Они были как две израненные души. Она повернулась к нему и обняла его за талию. Знакомое тепло, запах его тела разбудили в ней желание. Ее щека касалась небритого подбородка, а губы целовали мягкую впадинку на его шее…

— Сара, послушай…

— Шш… Прошу тебя.

Она уже почувствовала, как он напряжен и охвачен желанием. Она стянула с себя сорочку и положила ему ладонь на живот. Бен задрожал и стал искать ее губы. Он целовал ее жадно, а потом приподнялся над ней, освобождая себя от одежды, и опустился к ее раскрытым бедрам. Он был в ней.

Он снова принадлежал ей. Пусть только на одну печальную, украденную ночь, но он был с ней.

Глава семнадцатая

Эбби уже была в Сан-Франциско. Однажды, когда ей было лет двенадцать, они всей семьей поехали туда по туристической путевке. Они остановились в отеле, который оказался местом послеоперационной реабилитации для тех, кто делал себе пластическую хирургию. Обмотанные бинтами, так что иногда было не видно даже лица, пациенты выглядели смешно и нелепо. Они принимали пищу через щель, оставленную на месте рта. Ее отец сказал, что ему это напоминает пробы на съемках в «Человеке-невидимке». Лето стояло в разгаре, но солнце не выглянуло ни разу, потому что над городом навис сырой туман. Но все равно они повеселились от души. Как и все туристы, Куперы ездили на экскурсии, ходили по магазинам на Рыбацкой пристани, покупали футболки.

На этот раз все было несколько по-другому.

Эбби стояла в грязном коридоре у входа в кабинет менеджера, который располагался рядом с туалетами. Она ждала, чтобы ей заплатили деньги. Коридор освещался единственной лампочкой, а стены, покрытые блестящей красной краской, пестрели белыми пятнами в тех местах, где раньше были приклеены объявления, а потом сорваны так, что краска отставала вместе с клейкой лентой. Одно оставшееся объявление гласило: «Частная собственность. Вход воспрещен». Какой-то шутник перечеркнул слово «частная» и вписал «интимная», а для тех, кто не понял бы смысла замены, изобразил неприличную картинку.

Конец коридора был освещен тусклым красным светом, который проникал из бара. Там стоял музыкальный автомат и безумные поклонники тяжелого рока, как обычно, атаковали его. Музыка всегда звучала так громко, что Эбби научилась читать заказы посетителей по губам. После того как заканчивалась ее смена, проходило не меньше часа, прежде чем у нее в ушах переставало звенеть.

Время перевалило за полночь. Прислонившись к стене, она ожидала уже минут пять. За запертой дверью менеджер Джерри, который весил не меньше двухсот пятидесяти фунтов, отсчитывал деньги, одновременно разговаривая по телефону со своим приятелем. Именно поэтому он так задерживался. Делать два дела сразу было выше его скромного интеллектуального потенциала.

— Ладно, договорились, — сказал он наконец. — Мне надо идти. Да. Позже поговорим.

Дверь открылась, и Эбби увидела, как он проехал на своем вращающемся кресле назад к столу, на котором лежали пять маленьких стопок денег, а рядом — остатки пиццы, бутербродов и чашки с недопитым кофе. В заведении «Билли Зет» все, включая кухню, было прямой угрозой здоровью. Кто такой этот Билли Зет и чем он занимался, Эбби было неизвестно. Может, он съел что-то из их меню и умер. Или, наоборот, выжил и стал знаменитым.

— О, Беки, прошу прощения.

Эбби лишь кивнула. Он взял одну из пачек и протянул ей. Эбби пересчитала купюры.

— Но здесь только восемнадцать долларов.

Он откусил бутерброд и пожал плечами.

— Было мало посетителей.

Она не стала спорить. Засунув деньги в карман пальто, Эбби повернулась к выходу.

— Все в порядке?

— Что?

— Ты не очень-то много говоришь, — заметил Джерри.

— Ну? Мне же за это не платят.

— О, круто. Хорошо, иди.

Ей хотелось запустить в него чем-то тяжелым, но вместо этого она выразительно на него посмотрела и вышла.

— И я тебя люблю! — выкрикнул он ей вслед.

Эта жирная скотина продержала ее в коридоре так долго, что Эбби пропустила автобус в Окланд. Она сбежала вниз по склону, но автобус уже выехал на шоссе. Она присела и вытащила сигарету. Придется ждать следующего. Единственным живым существом, кроме нее самой, был черный кот, который сидел на тротуаре через дорогу. Он пристроился на краю светлого холодного пятна, отбрасываемого одиноким уличным фонарем, и через каждые несколько секунд настороженно посматривал на Эбби своими желтыми глазами, а потом успокаивался, возвращаясь в прежнее состояние.

— Эй, малыш, — тихо позвала Эбби, — иди ко мне. Кис-кис.

Но он, конечно, и не подумал отозваться.

Стоял апрель, но ночи были холодными и сырыми. Казалось, что все еще не закончилась зима. Наверное, она ощущала такую подавленность и тоску из-за погоды. Когда светило солнце, а по небу весело бежали облака, жизнь сразу становилась легче и проще. Ей очень хотелось позвонить маме.

Последний раз она слышала ее голос по телевизору. Сара умоляла дочь сдаться. Наблюдать это было невыносимо, хотя Эбби, напичканная таблетками, которые давал ей Рольф, не очень хорошо помнила это время. Она знала, что они перебрались в Лос-Анджелес, что они живут в какой-то норе с другими людьми. День сменялся днем, а недели превращались в месяцы. Она просто лежала на диване в комнате с плотно задернутыми шторами и пустыми глазами смотрела на экран телевизора, который был постоянно включен. Рольф приходил, чтобы принести ей еду, что-нибудь покурить и переспать с ней. Она даже не помнила, как прошел День Благодарения и Рождество. Но образы отца, матери и Джоша все же остались в ее памяти. Они стояли, бледные и нервные, перед огромной толпой журналистов, под вспышками фотоаппаратов. Ее мать под щелчки микрофонов говорила о невиновности Эбби и о том, как сильно они ее любят.

Может, если бы у нее была ясная голова, Эбби позвонила бы им немедленно или даже пошла бы в полицейский участок. Но Рольф не отпускал ее от себя ни на шаг, догадываясь о настроении своей подруги и опасаясь, как бы она не выкинула какую-нибудь глупость. Он постоянно твердил, что надо дать друг другу время. Вся эта шумиха скоро закончится. Конечно, он оказался прав.

Дом, в котором они пережидали всю эту возню, находился в одном из восточных кварталов города. Люди, живущие по соседству, не лезли в чужие дела. Копы появлялись здесь только в том случае, если обнаруживался труп. В доме жили два парня и женщина, но Эбби даже приблизительно не знала, чем они занимаются. Двое отправлялись утром как на работу, но один человек всегда оставался дома. По тому что у них не переводились посетители, Эбби догадалась, что они торгуют наркотиками. Она знала, что у одного из парней есть пистолет. Наверное, и у остальных тоже. Но они были к ней добры, гораздо добрее, чем те зануды, которых Эбби встретила в заброшенном доме Рольфа в Сиэтле. Они относились к ней с сочувствием, даже с уважением. Хотя, справедливости ради, надо было сказать, что и Эбби уже не была той богатенькой девочкой из университета, которая когда-то изучала васильки.