Страница 3 из 6
Безнадежнее, невыносимее всего гордость глупца, который открыл что-нибудь новое; он уже считает, что во Вселенной нечего уж больше открывать. Тогда как истинно великий человек, на которого открытия сыплются дождем, своею тяжестью пригибая его к земле, смиренно склоняет свою голову и часто выражает их сначала только отрывочными фразами.
Закон истинной экономии заключается в том, чтоб делать все наилучшее из всего, а тем более из каждого живого существа.
Итак помните, что я, по крайней мере, предостерегал вас, что счастье вашей жизни, ее сила, доля и участь, как на земле, так и на небе, зависит от того, как вы проводите ваши дни теперь. Это должны быть не дни уныния, а торжественные дни в самом глубоком значении этого слова.
Все предметы буквально лучше, милее, и мы их больше любим за их несовершенства, которые божественно определены, чтобы законом человеческой жизни было усилие, а законом человеческого суда милосердие. Только у Бога законченность, и чем совершеннее становится человеческий ум, тем лучше он чувствует беспредельную в этом отношении разницу между делом Божеским и человеческим.
Вселенная была бы местом мира, если б мы творили мир, и все твари любовно служили бы нам, если бы мы с любовью воспитывали их. Но до тех пор, пока мы делаем себе забаву из охоты за птицами и зверями, пока мы предпочитаем вести борьбу с нашими ближними, а не с нашими пороками, и обращаем наши луга в поля битв, а не в пастбища, до тех пор путь к древу жизни будет охраняем обращающимся мечом, а врата Эдема крепко от нас заперты.
В литературе, в искусстве, в религии всё, делаемое за деньги, отравлено; и этот яд вдвойне смертелен, лишая нас возможности наслаждаться всем тем благородным в литературе и искусстве, что делается по любви и по правде.
Из-за денег или по злобе никто не может служить вам. Никакой платы не возьмет с вас истинный человек; свою силу он черпает в любви и доверии к нему, и, поскольку вы их ему оказываете, он и может служить вам.
Глупому всегда нужно сокращать время и пространство, а мудрый желает их только удлинить. Глупый жаждет убить время и пространство, а мудрый – выиграть и оживить их.
Никогда не учите ребенка тому, в чем вы сами не уверены, и если вы хотите что-нибудь внушить ему в нужные годы, чтобы чистота детства и сила первых сочетаний запечатлели это в нем, то берегитесь больше всего, чтоб это не была ложь, освящаемая вами таким образом.
Вообще все роковые ложные суждения проистекают от ложных чувств, к которым мы и подгоняем наши рассуждения.
Каждый человеческий поступок тем почетнее, лучше и великолепнее, чем больше он делается ввиду будущего. Это прозрение вдаль, это тихое и доверчивое терпение, помимо всяких других свойств, выделяет человека из толпы, приближая его к Богу; и к каждому делу, к каждому искусству приложимо это мерило для определения величия.
Всецело уловить замысел великого мыслителя, может быть, и трудно, и мы постоянно можем более или менее ошибаться, но глубоко, безгранично и непростительно ошибается только глупец, утверждающей, что тут не было никакого замысла.
Все великое нелегко.
Знание бесконечно, и человек, самый ученый, по мнению людей, так же далек от истинного знания, как и безграмотный крестьянин.
Где начинается искание истины, там всегда начинается жизнь; как только прекращается искание истины, прекращается и жизнь.
Помните всегда, что как в живописи, так и в красноречии чем больше ваша сила, тем спокойнее приемы и тем меньше у вас слов.
Воспитайте сперва просто человека, а потом уже религиозного, и всё будет хорошо. Но неискренняя религиозность всего гибельнее.
Для кого же религия важнее всего, тот всецело отдается ей; и нет для него в мире иного дела, как Божье дело.
У кого религия на втором плане, она не занимает никакого места. Бог совместим со многим в сердце человека, но несовместимо одно, чтоб Он был в сердце на втором плане. Тот, кто отводит Ему второстепенное место, не отводит никакого.
Одно из определенных условий труда человека состоит в том, что полнота плода находится в соответствии между временем посева и жатвой, и потому, чем отдаленнее вообще цель наших стремлений, чем меньше мы желаем сами видеть плоды наших трудов, тем больше и обширнее будет мера нашего успеха.
У человека нет никаких данных для оценки, а тем более нрава для суждения о результатах жизни, полной безусловной самоотверженности, пока у него не явится смелости самому испытать такую жизнь, по крайней мере на время; но я думаю, что ни один разумный человек не пожелает и ни один честный человек не посмеет отрицать то благотворное влияние, какое имели на его душу и тело хотя бы те случайные лишения в предметах роскоши или опасности, которым он подвергался.
Как бы ничтожен и мал ни был поступок, он может всегда быть сделан ради великой цели и потому облагорожен, и потому нет такой великой цели, которой малые дела не могли бы помочь, и притом сильно помочь; в особенности же это относится к величайшей из всех целей – к угождению Богу.
Мы не посланы в мир совершать какое бы то ни было дело, в которое мы не можем вложить нашей души. Нам нужно работать, чтоб добывать свой хлеб, и эту работу мы должны исполнять горячо. Затем у нас есть работа ради наслаждения нашей души, и ее мы должны выполнять сердечно; и та и другая работа должна быть сделана не кое-как, урывками и наполовину, а с полною охотой. Ту же работу, которая не заслуживает такого отношения, лучше совсем не делать.
Человек с жалкой душой и слабый в своем собственном деле не может как следует помогать другим.
С первого взгляда кажется неосновательным утверждать целесообразность самоотвержения ради самоотвержения, когда ради стольких других целей оно ежедневно необходимо в гораздо большей степени, чем мы его проявляем. Но я думаю, что именно в силу того, что самоотвержение недостаточно признается или считается само по себе хорошим, мы и неспособны проявлять его, когда это для нас обязательно, и рассчитываем с некоторым пристрастием, насколько добро, делаемое нами другим, определяет или оправдывает сумму неудовольствий, причиняемых им лично нам, вместо того чтоб с радостью пользоваться каждым случаем для самоотвержения как личной для себя выгодой.
Я думаю, что самые благородные формы нашей фантазии не могут быть управляемы и обладают отчасти свойствами снов; так что вдохновения являются непрошенными и не подчиняются тем, на кого они нисходят, я подчиняют их себе, заставляя их быть, подобно пророкам, невластными в своих словах и мыслях. Но если человек правильно воспитан и ум его спокоен, устойчив и мощен, то вдохновение видно, как в безукоризненном зеркале, ясно и верно; если же разум его неправильно развит и несовершенен, то вдохновение является как в разбитом зеркале со странными искажениями и безобразиями, и все страсти души своим дыханием покрывают его искривленными морщинами, так что не остается почти ни одной правильной черты.
Всякая истинно человеческая песнь есть законченное художественное выражение радости или горя благородной души в правом деле. И вполне соответственно правоте дела и чистоте побуждений и возможно изящное искусство. Девушка может воспевать свою потерянную любовь, но скряга не может воспевать своих потерянных денег.