Инес души моей

Прием в честь губернатора был одним из самых пышных, что мне приходилось устраивать за свою долгую жизнь. Даже составить список приглашенных оказалось задачей не из легких, ведь мы не могли пригласить все пять сотен семей, проживавших в городе. Многие важные люди ожидали приглашения. Сантьяго бурлил пересудами. Все хотели прийти на этот праздник; мне приносили неожиданные подарки и письма с витиеватыми уверениями в дружбе от людей, которые прежде на меня даже не смотрели. Но нам пришлось ограничить список приглашенных теми капитанами, которые прибыли в Чили вместе с нами в 1540 году, — настоящими основателями города и членами городского совета. Мы привезли индейцев из наших загородных имений и одели их в безукоризненные ливреи, но оставили босыми, потому что они не выносят обуви. Дом и сад был освещен сотнями свечей, масляных ламп, факелов, пропитанных сосновой смолой, которые наполняли воздух ароматным дымом. Дом был безукоризнен: повсюду цветы, огромные блюда с фруктами, клетки с птицами. Мы подавали перуанское вино из лучших тамошних виноградников и чилийское — которое мы с Родриго недавно начали производить. Тридцать гостей мы разместили за главным столом и еще сотню — в других залах и во дворе. Я решила, что в этот вечер женщины будут сидеть рядом с мужчинами — я слышала, что так делается во Франции, — а не на подушках на полу, как в Испании.

Чтобы обеспечить разнообразие блюд, было зарезано множество поросят и барашков. Кроме того, на столах стояла фаршированная птица и морская рыба, живьем привезенная в бочках с водой. Сладости стояли на отдельном столе: тут были торты, слоеные пирожки, меренги, бисквиты, марципаны и фрукты. Ветер носил запахи яств по всему городу: пахло чесноком, жареным мясом, карамелью.

Гости пришли в лучших своих нарядах, ведь случай извлечь роскошную одежду со дна сундуков представлялся не часто. Самой красивой женщиной на празднике была, конечно, Сесилия: на ней было голубое платье с золотым поясом и украшения инкской принцессы. Она привела с собой негритенка, чтобы он стоял за ее стулом и обмахивал ее опахалом. Эта изысканная деталь поразила нас, всех остальных, грубых людей. Вальдивия явился с Марией де Энсио, которая, должна признать, смотрелась неплохо. Но вторую свою женщину не привел, потому что явиться с двумя любовницами сразу означало бы плюнуть в лицо нашему небольшому, но гордому обществу. Он поцеловал мне руку и осыпал соответствующими случаю галантными любезностями. В его взгляде мне почудилась смесь грусти и ревности, но, может быть, мне это только показалось. Когда все сели за стол, он предложил тост за Родриго и меня, гостеприимных хозяев, и произнес прочувствованную речь, в которой сравнивал тяжелые времена голода в Сантьяго за десять лет до того и теперешнее изобилие.

— На этом поистине королевском приеме, прекрасная донья Инес, не хватает только одного… — заключил он, поднимая бокал. В глазах его блестели слезы.

— Не говорите больше ничего, ваша милость, — ответила я.

В этот самый момент вошла ты, Исабель, в муслиновом платье, с лентами и цветами на голове и серебряным блюдом в руках, накрытым льняной салфеткой. На блюде лежал пирог для губернатора. Это появление было встречено громкими аплодисментами, потому что все помнили тощие времена, когда на начинку для пирожков шло все, что попадалось под руку, даже ящерицы.

После ужина были танцы, но Вальдивия, который был ловким танцором с прекрасным слухом и природной грацией, танцевать не стал, отговорившись ломотой в костях. Как только гости разошлись и слуги закончили раздавать остатки ужина бедным, собравшимся на звуки праздника на Оружейной площади, закрыли двери и погасили свечи, мы с Родриго в изнеможении упали в постель. Я, как всегда, положила голову ему на грудь и проспала без сновидений целых шесть часов, что для меня целая вечность: я ведь всегда спала очень мало.

Губернатор провел в Сантьяго три месяца. За это время он принял решение, которое, без сомнения, долго вынашивал: послал Херонимо де Альдерете в Испанию, чтобы вручить королю шестьдесят тысяч песо золотом — пятину, по закону принадлежащую короне, смешную сумму в сравнении с груженными этим металлом галеонами, которые отправлялись в Испанию из Перу. Кроме того, у Альдерете были адресованные монарху письма, содержащие различные просьбы — в том числе и о том, чтобы губернатору был пожалован титул маркиза и Орден святого Иакова.

Вальдивия переменился и в этом смысле: он больше не хвалился презрением к титулам и почестям. Более того, он, прежде питавший отвращение к рабству, испрашивал разрешения занять на работах две тысячи черных рабов, не платя налога.

Вторая часть миссии Альдерете состояла в том, что он должен был навестить Марину Ортис де Гаэте — она так и жила в скромном имении в Кастуэре, — передать ей деньги и пригласить ее в Чили, где бы она получила титул губернаторши и была рядом с мужем, которого не видела семнадцать лет. Хотелось бы мне знать, как восприняли эту новость Мария и Хуана.

Жаль, что Херонимо де Альдерете не удалось привезти Вальдивии положительный ответ от короля. Насколько я помню, он отсутствовал почти три года, ведь плавать по океану — дело не быстрое, да и король спешки не любил. На обратном пути, когда Альдерете пересекал Панамский перешеек, на него напала тропическая горячка и отправила капитана в лучший мир. Херонимо де Альдерете был хорошим солдатом и верным другом, и я надеюсь, что он займет на страницах Истории то почетное место, которого заслуживает. Между тем умер и Педро де Вальдивия, так и не узнав, что король наконец жаловал ему те милости, о которых он так долго просил.

Марина Ортис де Гаэте, получив от мужа приглашение приехать в его королевство, которое она, неизвестно почему, представляла себе наподобие Венеции, и семь с половиной тысяч песо золотом на расходы, купила себе позолоченный трон и достойное императрицы приданое. Несчастная собрала себе впечатляющую свиту из многочисленных родственников и прибыла с ними в Чили, только чтобы узнать, что уже овдовела. В Сантьяго она обнаружила, что Педро оставил ее без всякого состояния и чуть не пустил по миру, а в довершение бед меньше чем в полгода все ее обожаемые племянники погибли в войне с индейцами. Ей остается только посочувствовать.

Пока Педро де Вальдивия был в Сантьяго, мы виделись с ним мало и только в обществе, в окружении других людей, которые лукаво смотрели на нас, ожидая, чтобы мы выдали себя каким-нибудь жестом или выражением лица, и пытаясь угадать наши чувства. В этом городе невозможно было и шагу ступить, чтобы на тебя не смотрели из окон и не обсуждали твои поступки. Но что это я говорю в прошедшем времени? Сейчас на дворе 1580 год, а люди здесь любят сплетничать все так же.

Проведя рядом с Педро самые насыщенные годы своей молодости, теперь в его присутствии я чувствовала удивительную отстраненность. Мне казалось, что я с отчаянной страстью любила вовсе не этого человека. Незадолго до того, как Вальдивия объявил о своем скором отъезде на юг, где он полагал навестить новые города и продолжить поиски Магелланова пролива, ко мне явился Гонсалес де Мармолехо.

— Я хотел рассказать тебе, дочь моя, что губернатор испрашивает у короля титул епископа Чили для меня, — сказал он.

— Об этом знает уже весь Сантьяго, падре. Говорите, зачем вы на самом деле пришли.

— Да, Инес, дерзости тебе не занимать! — рассмеялся клирик.

— Давайте, падре, выкладывайте, что там у вас.

— Губернатор желает поговорить с тобой наедине, дочь моя. И это, понятное дело, нельзя делать ни в твоем доме, ни в каком общественном месте. Ведь нужно соблюдать приличия. Поэтому я предложил ему встретиться с тобой в моей резиденции…

— Родриго знает об этом?

— Губернатор полагает, что незачем отвлекать твоего супруга по таким пустякам, Инес.

Мне показались подозрительными и вестник, и известие, которое он принес, и таинственность, окружавшая все это дело. Поэтому в тот же день, чтобы не нажить лишних проблем, я рассказала обо всем этом Родриго и обнаружила, что он уже все знает: Вальдивия просил у него разрешения встретиться со мной с глазу на глаз. Зачем же тогда он хотел, чтобы я скрывала это от мужа? И почему Родриго не рассказал мне об этом? Наверное, Вальдивия хотел испытать меня, а вот муж — не думаю. Родриго не способен на такие хитрости.