Инес души моей

В моем возрасте уже смешно строить догадки о том, сколько женщин было у Педро в Перу, тем более что и у меня совесть не совсем чиста: именно в это время начались мои любовные отношения с Родриго де Кирогой. Однако нужно сказать, что он сам не проявлял в этом никакой инициативы и никак не показывал, что догадывается о моих смутных желаниях. Зная, что он никогда не пошел бы на предательство своего друга Педро де Вальдивии, я опасалась нашей взаимной симпатии, так же как опасался ее он. Обратила ли я внимание на Кирогу оттого, что была покинута, или потому, что хотела отомстить Педро за то, что он оставил меня? Не могу сказать. Ведь мы с Родриго любили друг друга целомудренно, глубокой и отчаянной любовью, которую никогда не выдавали словами, а только взглядами и выражением лиц. С моей стороны это была не пылкая страсть, какую я чувствовала к Хуану де Малаге или Педро де Вальдивии, а скромное желание быть рядом с Родриго, жить с ним одной жизнью, заботиться о нем. Сантьяго был маленьким городком, где сохранить в тайне нельзя было ничего, но репутация Родриго была столь безупречна, что никто не распускал сплетен о нас, хотя мы с ним встречались каждый день, если только он не был занят военными делами. Предлогов для встреч было более чем достаточно: он помогал мне с моими проектами строительства церкви, скитов, кладбища и больницы, а я взяла на себя заботы о его дочери.

Исабель, ты, конечно, этого не помнишь, ведь тебе в ту пору было всего три года. Эулалия, твоя мать, которая очень любила и тебя, и Родриго, умерла во время эпидемии тифа. Твой отец привел тебя за руку ко мне домой и сказал: «Донья Инес, приглядите за моей дочерью несколько дней, прошу вас. Понимаете, мне надо поехать разделаться с кучкой дикарей, но я скоро вернусь». Ты была молчаливой, но подвижной девочкой, с личиком, похожим на мордочку ламы, с такими же красивыми глазами, окаймленными длинными ресницами, и с таким же выражением любопытства, с волосами, завязанными в два хвостика, как ушки этого животного. От своей матери из племени кечуа ты унаследовала кожу карамельного цвета, а от отца — аристократические черты. Хорошая смесь. Я полюбила тебя с того самого момента, как ты впервые переступила порог моего дома, прижимая к груди деревянную лошадку, которую выстругал для тебя Родриго. Отцу я так тебя и не вернула: под разными предлогами ты оставалась у меня, пока мы с Родриго не поженились, а потом ты уже по праву стала членом моей семьи. Меня ругали за то, что я тебя баловала и обращалась как со взрослой; мне говорили, что так я воспитаю чудовище. Представь себе, как сильно разочаровались эти критиканы, увидев результат.

За эти девять месяцев нам в Чили пришлось столкнуться с индейцами в нескольких битвах и выдержать бессчетное количество небольших стычек с ними, но нам удалось не только удержаться в прежних местах поселений, но и основать новые города. Казалось, что нам ничто не угрожает, но чилийские индейцы на самом деле так и не смирились с нашим присутствием на их земле, в чем мы удостоверились в последующие годы. На севере индейцы под командованием Мичималонко годами готовились к большому восстанию, но больше не решались нападать на Сантьяго, как нападали в 1541 году; вместо этого они сконцентрировали свои усилия для атак на небольшие поселения на севере страны, где испанские колонисты были практически беззащитны.

Летом 1549 года скончался дон Бенито. С ним сделались желудочные колики, после того как он съел несвежих устриц. Старик был очень любим всеми нами, мы считали его патриархом города. Когда-то мы дошли до долины реки Мапочо, подгоняемые лишь мечтой этого старого солдата, которому Чили казался эдемским садом. Со мной он всегда был образцом лояльности и галантности, поэтому я очень страдала оттого, что была бессильна помочь ему. Он умер у меня на руках, корчась от боли: казалось, он насквозь был пропитан сильнейшим ядом. Мы как раз хоронили его — проститься с доном Бенито пришли все жители города, — когда в Сантьяго появились два солдата в лохмотьях. Они оба едва держались на ногах от усталости, а один из них был тяжело ранен. Они прибыли из Ла-Серены, передвигаясь по ночам, а днем прячась от индейцев. Они рассказали, что однажды ночью единственный караульный этого маленького, недавно основанного городка едва успел дать сигнал тревоги, как полчища индейцев яростно обрушились на город. Испанцы не смогли защититься, и через несколько часов от Ла-Серены не осталось ничего. Индейцы мучили до смерти мужчин и женщин, убивали детей, сбрасывая их на скалы, жгли дома. В суматохе этим двоим удалось бежать, и, пережив бесчисленное множество мытарств, они принесли в Сантьяго ужасную весть. Они заверили нас, что речь шла об общем восстании, что все племена вышли на тропу войны и вознамерились разрушить все испанские поселения.

Страх охватил жителей Сантьяго. Нам казалось, что полчища дикарей уже переправляются через ров, лезут по стенам и обрушиваются на нас, как гнев Божий. Наши силы опять были разделены, ведь часть солдат находилась в северных поселениях, Педро де Вальдивия отсутствовал вместе с несколькими капитанами, а обещанное подкрепление так и не прибыло. Защитить золотые прииски и фермы было невозможно, поэтому люди покинули их и искали укрытия в Сантьяго. Женщины в отчаянии молились в церкви денно и нощно, а мужчины — все, включая стариков и больных, — приготовились защищать город.

На городском совете было решено, что Вильягра с отрядом из шестидесяти человек выступит из города, чтобы сразиться с индейцами на севере, пока они не дошли до Сантьяго. Агирре был назначен ответственным за организацию защиты столицы, а Хуан Гомес получил разрешение применять любые средства для получения сведений о планах индейцев, что означало право пытать всех подозрительных лиц. Стоны мучимых индейцев не добавляли спокойствия обстановке. Сколько я ни взывала к милосердию, объясняя, что с помощью пыток правды никогда не узнать, потому что несчастные признаются во всем, что хотят услышать палачи, все мои увещевания оказались тщетны.

Ненависть, страх и жажда мести были столь велики, что когда становилось известно о карательных вылазках Вильягры, ярость которого не уступала ярости дикарей, народ ликовал. Жестокими мерами Вильягре удалось меньше чем за три месяца подавить восстание, разбить индейцев и предотвратить их нападение на Сантьяго. Он заставил касиков заключить мирное соглашение, но никто не надеялся, что эта передышка в войне будет долгой. Единственная наша надежда была на то, что скоро возвратится губернатор с капитанами и привезет новых солдат из Перу.

Спустя несколько месяцев после военной кампании Вильягры городской совет отправил на север Франсиско де Агирре, чтобы он занялся восстановлением городов, пострадавших от руки индейцев, и поисками союзников. Но бравый баск воспользовался представившейся возможностью, чтобы дать волю своему порывистому и жестокому характеру. Он немилосердно нападал на индейские деревни, собирал всех мужчин, начиная от мальчиков и заканчивая стариками, запирал их в деревянные бараки и сжигал заживо. Так он едва полностью не истребил индейское население, и, как он сам рассказывал со смехом, после этого ему приходилось усердно сношаться со вдовами, чтобы восстановить численность деревенских жителей.

Я не буду описывать здесь подробности, потому что, боюсь, в этих страницах и так заключено больше зверств, чем может вынести христианская душа. В Новом Свете никто не стесняется проявлять жестокость. Да что я говорю? Такие жестокости, какие совершал Агирре, существуют по всей земле и существовали во все времена. Ничего не меняется, мы, люди, совершаем один и тот же грех раз за разом, бесконечное количество раз.

Это происходило в Новом Свете, в то время как в Испании император Карл V провозглашал новые законы, в которых утверждал, что индейцы — подданные короны, и предупреждал землевладельцев, что они не вправе принуждать индейцев к работе и карать их физическими наказаниями, что с ними следует заключать письменный договор и платить им твердой монетой. Более того, конкистадорам следует не воздействовать на индейцев силой, а по-доброму уговаривать их принять веру Христову и власть христианского короля, отдать свои земли и подчиниться новым хозяевам. Как и многие другие законы, написанные из добрых побуждений, эти предписания так и остались лишь на бумаге. «Кажется, наш король совсем раздружился с головой, если полагает, что это возможно», — сказал Агирре по поводу этих законов. И он был прав. Что делали испанцы, когда на их земли вторгались чужаки и пытались навязать свои обычаи и веру? Конечно же, бились с ними насмерть.