Страница 48 из 81
— Мы просим тебя, Повелитель, на этой нашей земле, если тебе это угодно, помогать нам всегда. И сейчас мы по праву просим тебя услышать нас. Мы молим тебя, о Повелитель, не оставлять нас одних, чтобы мы не бродили впотьмах, молим тебя вложить силы в наши руки, чтобы мы смогли защитить земли наших дедов.
Музыка и танец прекратились. Лучи утреннего солнца пронизали облака и превратили туман в золотую пыль. Самый древний токи, со шкурой пумы на плечах, вышел вперед, чтобы первым сказать слово. Чтобы добраться до этой поляны и представить свое племя, он целый месяц провел в пути. Он не спешил. Он начал с самого начала, с сотворения мира, с истории о том, как змея Кай-Кай взбаламутила море и подняла такие большие волны, что они едва не проглотили мапуче, но тогда змея Тенг-Тенг спасла их, отведя в самые высокие горы, которые заставила расти все выше и выше. И шел такой сильный дождь, что те, кто не сумел взобраться на горы, погибли в воде. Потом вода отступила, и мужчины и женщины поселились в лесах и долинах, помня о том, что деревья и другие растения и животные — их братья и они должны заботиться о них. И каждый раз, срезая ветки, чтобы покрыть ими крышу жилища, они благодарят деревья, и каждый раз, убивая животное, чтобы съесть его, у него просят прощения, и никогда не убивают ради убийства. И мапуче жили на священной земле и были свободны; и когда пришли инки из Перу, они объединились и победили их, не позволив врагу перейти мать всех рек, реку Био-Био, но воды ее окрасились кровью, и на небе появилась красная луна. Прошло время, и теми же дорогами, что раньше приходили инки, пришли уинки. Их было много, и от них исходило зловоние, от них пахло на расстоянии двух дней пути. Они были воры, без родины и земли, брали то, что им не принадлежало, даже женщин, и хотели сделать из мапуче и других племен своих рабов. И воинам пришлось изгнать их со своей земли, но многие погибли, потому что стрелы и копья не могли пронзить железной одежды уинок, они же, напротив, могли убивать издалека одним шумом и напускали собак. Но все же их изгнали. Те уинки ушли, потому что были трусливы. Но пролетело несколько лет и зим, и явились другие уинки, и эти, сказал старый токи, хотят остаться. Они рубят деревья, строят свои хижины, сеют свой маис и сношаются с индейскими женщинами, отчего рождаются дети, которые уже и не уинки, и не мапуче.
— И по словам нашего разведчика, они хотят захватить всю землю, от вулканов до моря, от пустыни до конца мира, хотят основать много деревень. Они жестоки, а их токи, Вальдивия, очень хитер. Говорю вам, еще никогда у мапуче не было таких сильных врагов, как эти бородачи, прибывшие издалека. Сейчас их лишь небольшое племя, но они придут еще, потому что у них есть крылатые дома, которые перелетают через море. И сейчас я прошу, чтобы люди сказали, как нам следует поступить.
Вперед выступил другой токи, попрыгал на месте, потрясая оружием, испустил гневный вопль, а затем объявил, что он готов идти войной на уинок, убить их, вырвать у них сердца и съесть их, чтобы получить их силу, сжечь их жилища, забрать их женщин, ведь иного решения нет, кроме как предать их всех смерти. Когда он закончил говорить, в центр вышел третий токи и сказал, что весь народ мапуче должен объединиться против этого врага и избрать токи из токи, ньидольтоки, чтобы он руководил войной.
— Господин наш Нгенечен, мы просим тебя помочь нам победить уинок: утомлять их, изводить, не давая им ни спать, ни есть, пугать, следить за ними, устраивать ловушки, отбирать оружие, разбивать им черепа нашими палицами — вот чего мы просим, господин наш.
Снова заговорил первый токи и сказал, что нельзя торопиться, надо вести войну терпеливо, ведь уинки — как сорная трава: чем больше их режешь, тем больше побегов появляется. Эту войну будут вести они, их дети и дети их детей. Прольется много крови мапуче и много крови уинок, пока ей не настанет конец. Воины подняли копья, и из их груди вырвался долгий крик одобрения: «Война! Война!» В этот момент перестал моросить дождь, облака расступились и на фоне голубого неба показался величественный силуэт кондора, медленно пролетающего над мапуче.
В начале сентября мы поняли, что наша первая зима в Чили подходит к концу. Погода улучшилась, и на молодых деревьях, которые мы пересадили из леса на улицы города, набухли почки. Зимние месяцы дались нам тяжело не только из-за нападений индейцев и заговора Санчо де ла Оса, но и из-за чувства одиночества, которое часто нас одолевало. Нам было интересно, что сейчас происходит в остальных частях мира, не завоевали ли испанцы еще какие-нибудь территории, не изобретено ли чего-нибудь нового, здравствует ли наш император, который, судя по новостям, дошедшим до Перу пару лет назад, немного тронулся рассудком. Безумие было в крови нашего венценосного семейства, достаточно лишь вспомнить несчастную мать государя — запертую в Тордесильясе безумицу.
С мая по конец августа дни были короткие, темнело около пяти часов пополудни, и ночи казались бесконечными. Мы старались использовать весь световой день и работали до последнего луча солнца, а потом приходилось уходить по домам, где все — хозяева, индейцы, собаки и даже домашние птицы — собирались в одной комнате, освещенной одной свечой и согретой теплом жаровни. Каждый пытался найти себе какое-нибудь занятие, чтобы скоротать вечерние часы. Капеллан собрал хор янакон, чтобы с помощью пения укреплять их веру. Агирре развлекал нас своими забавными историями из жизни ловеласа и смешными солдатскими песенками. Родриго де Кирога, который поначалу все больше молчал и держался даже застенчиво, когда на него находило настроение, становился вдохновенным рассказчиком. Книг у нас было очень мало, и мы знали их все наизусть, но Кирога брал персонажей одной истории, переносил в другую, и так получалось бессчетное множество разнообразных сюжетов. Все книги нашей колонии, кроме двух, были из числа запрещенных инквизицией, а вариации Кироги получались гораздо более дерзкими, чем эти книги были изначально, так что слушать его было греховное удовольствие, а потому особенно любимое. Кроме того, мы играли в карты; этой слабости были подвержены все испанцы, а в особенности наш губернатор, которому к тому же в игре сопутствовала удача. Мы не делали денежных ставок, чтобы не давать лишнего повода для ссор, не быть дурным примером для наших слуг и не выставлять напоказ свою бедность. Еще по вечерам играли на гитаре, читали стихи и с большим воодушевлением вели беседы. Мужчины вспоминали битвы и полные удивительных совпадений приключения, в которых им довелось участвовать. Педро снова и снова просили рассказать о подвигах маркиза де Пескары; солдаты и слуги не уставали восхищаться хитростью, к которой прибег маркиз, когда накрыл свою армию белыми простынями, чтобы его люди не были заметны на снегу.
Капитаны собирались — в том числе в нашем доме, — чтобы обсуждать законы нашей колонии, ведь создание их было самой важной задачей губернатора. Педро желал, чтобы в основе чилийского общества лежала законность, а те, кто будет стоять во главе его, были пропитаны духом служения народу. Он настаивал на том, что никакие общественные посты не должны подкрепляться жалованьем, тем более — пост губернатора, потому что служение народу есть не что иное, как обязанность и высшая честь. Родриго де Кирога полностью поддерживал такой подход, но, кроме них двоих, никто не разделял этих высоких идей. Дохода с земель и имений, которые были розданы самым усердным участникам конкисты, будет более чем достаточно, чтобы в будущем жить безбедно, уверял Вальдивия, — хотя пока что это были только мечты, — и чем больше у человека собственности, тем больше должен он заботиться о своем народе.
Солдаты откровенно скучали: они упражнялись во владении оружием, совокуплялись со своими наложницами и сражались, когда выпадал такой случай, но, помимо этого, делать им было нечего. Строительством города, посевами и уходом за животными занимались только женщины и янаконы. Мне не хватало дня, чтобы переделать все дела: нужно было обихаживать собственный дом и всю колонию, лечить больных, заботиться о посадках, птицах и скоте, учиться чтению у брата Гонсалеса де Мармолехо и языку мапудунгу у Фелипе.