Страница 35 из 48
— Что это? — спросила я. — Думаете, я хочу играть в эту игру?
— Ну, мне скучно с тобой, — сказал он. — Ты не желаешь обсуждать дела и ничего даже чуточку смешного не говоришь, вот я и подумал хотя б в шахматы поиграть.
— Не умею в них играть.
— Великолепно. Тем более надо заняться этим.
— Если вам скучно со мной, так может вернетесь в Америку? У вас остались там дела.
— Я обещал твоей сестре.
— От вас не ожидают исполнения обещаний, мистер Делакруа. Все знают, каков вы.
Он поправил подушку под моей головой. Мне было неудобно сидеть, но я старалась не подавать виду.
— Так нормально? — спросил он мягко.
Я стиснула зубы и кивнула. Ни единая часть моего тела не чувствовалась и не функционировала как раньше. Я думала о Лео, когда он попал в аварию, о Юджи, и, конечно, о бабушке. Я не была достаточно терпелива с ними.
Он поставил шахматную доску на столик моей кровати.
— Пешки ходят только вперед. Они кажутся неинтересными, но выигрыш или проигрыш зависит от того, как сходит пешка, что имеет вес, и политик во мне прекрасно об этом знает. Королева очень влиятельна. Она может делать все, что захочет.
— Что произойдет, если ее ранят?
— Игра продолжится, но будет гораздо труднее победить. Лучше приглядывать за своей королевой.
Я взяла черную королеву в руку.
— Я чувствую себя глупо, мистер Делакруа, — сказала я. — Вы без конца твердили мне нанять охрану. Если бы я вас послушала, то не оказалась бы в таком положении. Должно быть, вы рады, что были правы.
— В данном случае я не рад, что оказался прав, да и ты не должна винить себя. Ты была бы не ты, если бы не настаивала на том, что будешь поступать по-своему.
— Поступать по-своему на данный момент кажется довольно глупым.
— Это в прошлом, Аня, — сказал он будничным голосом. — Мы находимся там, где находимся. София Биттер была психопаткой, я поражен, что тебе удалось выжить. Теперь конь – он, пожалуй, наиболее сложная фигура для игрока. Он ходит буквой «Г».
— Откуда вы знаете, что конь это он? — спросила я. — Любой может оказаться под этой броней.
Он улыбнулся мне.
— Хорошая девочка.
***
В конце ноября я выписалась из больницы и вернулась в поместье Юджи Оно. Со мной поехала медсестра и устроила меня в старую комнату Юджи, наиболее удобное помещение в доме. Я старалась не думать о том, что последний обитатель этой комнаты умер медленно и мучительно.
К декабрю я передвигалась с ходунками. В феврале у меня появились костыли. К середине марта сняли гипс, обнажив поразительно безжизненную ногу болезненных оттенков желтого, зеленого и серого. Что есть, то есть, здоровой она не выглядела: свод стопы был плоским, лодыжка тощей как запястье, а пальцы свернулись странно и бесполезно. Я смотрела на эти пальцы и спрашивала себя, какой цели они когда-то служили. Я предпочла бы избежать этого зрелища, хотя это было не вариант — мне приходилось постоянно смотреть на нее, потому что он не работала! Когда я ставила свою ногу, то не могла почувствовать землю. Они дали мне подпорку и трость. Я покачивалась как зомби. Это было совсем не скучно: приходилось должным образом приказать своему мозгу переместить ногу, а затем ноге переместить свою стопу, а затем проверить и посмотреть, где находится земля и так с каждым шагом.
Что по поводу остального тела? Не сказать, что я бы назвала его привлекательным. Широкие розовые шрамы расползались до середины груди, под плечо, под поясницу, на шею, в ногу и на ноге, и за подборок. Некоторые шрамы были от нападения, некоторые из-за предпринятых врачами мер по спасению моей жизни. Я выглядела как девушка, заколотая маньячкой и перенесшая операцию на сердце, короче именно той, кем я и была. Выходя из ванной, я старалась не рассматривать себя очень близко. Я носила длинные свободные платья с высоким воротником платья, в которых, как сказал мистер Делакруа, я была похожа на фронтирских женщин* (прим. пер. Женщины, проживавшие в зонах освоения западных территорий США. Они носили закрытые платья без декольте).
По правде говоря, шрамы не очень беспокоили меня. Я гораздо больше смущалась из-за того, что моя нога плохо функционировала и гораздо сильнее раздражалась из-за постоянной боли вследствие повреждения нервов после удара в позвоночник.
Боль... в течение длительного времени это все, о чем я могла думать. У человека, известного как Аня Баланчина, тело заменили на больное. Я была пульсирующим, ноющим, чудовищно капризным шариком. Уверена, нахождение рядом со мной было не очень-то приятно. (Ну вы и так с самого начала не могли назвать меня жизнерадостным человеком.)
Я очень боялась поскользнуться и упасть и той зимой подолгу сидела в четырех стенах.
Я принялась за чтение.
Я играла в шахматы с мистером Делакруа.
Я начала чувствовать себя чуть-чуть лучше. Даже собиралась взять планшет, но передумала. В нынешнем состоянии не хотелось ничего слышать от Вина. Однако я разговаривала с Тео, Мышью и Скарлет по телефону. Иногда Скарлет передавала телефон Феликсу. Он был не таким уж хорошим собеседником, но мне нравилось разговаривать с ним. По крайней мере, он не спрашивал меня о самочувствии.
— Что там у тебя происходит, парень? — спросила я.
Происходило вот что: у моего трехлетнего крестника появилась подружка. Ее звали Руби, и она была пожилой женщиной – ей исполнилось четыре. Она предложила пожениться, но он не был уверен, что к этому готов. Она была паинькой большую часть времени, но мальчик говорил, что она могла и покомандовать. Он не совсем был уверен, но подозревал, что возможно с помощью обмана уже женился на ней. Там был неоднозначный инцидент с поцелуем в крошечной гардеробной, а также что-то типа банки с пластилином, то ли одолженной, то ли подаренной. Так как ему не хватало словарного запаса, этот рассказ занял около часа, но это было прекрасно. Время у меня имелось.
А затем неумолимый в этом вопросе мир вступил в весну.
В поместье Юджи расцвели деревья сакуры, земля оттаяла, и я начала меньше бояться упасть. Появились даже признаки жизни в моей мертвой ноге, и я смогла более-менее заставить себя пойти, куда хотела, хотя на это уходило миллион лет.
Иногда я ходила к пруду, где на меня напали. Путешествие, которое занимало у меня меньше пяти минут полдюжины месяцев назад, теперь занимало сорок. Рыбы еще живы. Крови не было. Никаких доказательств, что там я убила и сама была почти убита. И в этом тоже, кстати, мир был неумолим.
Как правило, мистер Делакруа ходил со мной. Мы до сих пор не разговаривали толком о делах, о чем всегда говорили до этого. Вместо этого мы говорили о наших семьях: о его сыне и жене, о моем детстве, о его детстве, о моих родителях, о брате, сестре и бабушке. В детстве он осиротел. Его отец, который занимался кофе, покончил с собой, когда законы Рэмбо вступили в силу. В двенадцать его усыновила богатая семья, в пятнадцать он влюбился в девушку – в бывшую жену, маму Вина. Он переживал из-за развода и до сих пор любил свою жену, хотя признался, что был виноват, и что осталось мало надежды на счастливый конец.
— Это из-за клуба? — спросила его я. — Так вот почему вы развелись?
— Нет, Аня. Из-за более важного. Из-за лет пренебрежения и неправильных решений с моей стороны. Есть тысяча вариантов поступить правильно. Кстати, это чертовски много шансов. Но в итоге они заканчиваются.
***
Мистер Делакруа сподвигал меня выбраться из усадьбы Юджи хотя бы днем, но мне было лень. Я предпочитала ковылять там, где я буду незаметна.
— Однажды тебе придется покинуть это место, — сказал он.
Я старалась не думать об этом.
За неделю до конца апреля, в воскресенье, мистер Делакруа настоял на том, что мы должны выйти.
— У меня есть причина и ты не можешь с ней поспорить.
— Сомневаюсь в этом. Я могу спорить со всем.
— Ты забыла, какой сегодня день?