Страница 9 из 9
Без двух минут пять, вывернув из-за бурого кирпичного заводского забора в переулок, Виноградов с маху налетел на высокого милиционера. Оба в сердцах выругались. Потирая ушибленную о рифленый конец резиновой палки руку, Виноградов увидел в конце переулка, у входа в шашлычную, желто-голубой кубик спецмашины. Мертвенно-синий маяк на ее крыше ритмично вспарывал пронзительными вспышками окружающее пространство. Черная «Волга» 6-го Управления и потрепанная «шестерка» кого-то из сыщиков приткнулись чуть дальше.
Виноградов механически предъявил удостоверение, как-то отстраненно удивившись отсутствию зевак, даже в таком глухом районе это вызывало недоумение.
— Проходи, — кивнул милиционер и зачем-то добавил: — «скорая» уже уехала.
На невысоком, в две ступеньки, бетонном крыльце ярко выделялся белый меловой силуэт (как тогда на пандусе — отметил про себя Виноградов). Круглая пулевая дыра, раскинувшая характерную сеть морщинок по стеклу. Еще одна, обведенная экспертом дыра в пластике двери.
— А, и ты здесь! — Младший инспектор уголовного розыска из местного отделения милиции — пару лет назад они вместе занимались рукопашным боем — вышел из шашлычной, на ходу застегивая куртку. — Здорово.
— Привет. Вот — дежурю сегодня, ну и прислали. Может, что по линии транспортников…
— Фигня! Можешь уезжать. Своим начальникам скажи — пусть не страдают. Чистая территориальность.
— Введи хоть в курс.
— Нет проблем. Тут, не секрет, у черных берлога была. Мы знать знали, но до поры не трогали. Все равно без толку. А сегодня около двух часов подъехала машина — только что в ГАИ отбуксовали, вся как решето…
— Не «девятка» белая?
— Нет, синяя «пятерка». Двое в машине остались, а двое вылезли и в шашлычную пошли. Когда мимо одного джигита из охраны проходили — самый здоровый к нему дернулся. То ли спросить что хотел, то ли вырубить его. Теперь уж не разберешь. В общем, джигит от нервов две пули в живот и выпустил.
— Так кто это такой был?
— Да личность уже установили — Володин, «ракетчик». С ним еще, — сыщик еще сверился с записями, — Строганов, а в машине — Белов и Алмакаев… Эти двое, кстати, даже вылезти не успели — их с крыши, из автомата. Наповал. Вот у них, кстати, пушки с собой были, а у Володина со Строгановым — нет, у Строганова только кобура пустая под мышкой. Он, кстати, лихим парнем оказался — пистолет у черного выбил, перехватил, завалил из него второго — и из «мертвой зоны» отстреливался.
— Спецназ! Афганец…
— А ты откуда знаешь?
— Встречался.
— Можешь еще повстречаться. — Кивок в сторону шашлычной. — Он там сейчас.
— Ого!
— Когда стрельба началась, группа захвата с районной охраны в двух кварталах отсюда проезжала. С ходу рванули. В них — с крыши… Одного нашего слегка зацепило. Тут уж парни душу отвели! Жаль, оцепить не догадались, всех бы положили. А так… Три трупа, двое в реанимации, и еще одного повязали. Стволы взяли, ножей кучу.
— А Строганов?
— Прихватили, не отпускать же. Молчит, сука, но молодец. А черные… Что ж, тоже бойцы неслабые — мы же из ихнего начальства никого не замели, одних джигитов. Прикрывали до конца, дали своим скрыться.
— Знали.
— Что они сейчас — психи… понимали? Что пока не отомстят — не успокоятся? И по их закону — правы будут.
— Да брось, Саныч, не только по их закону. По любому.
— Так какого же…
— Не знаю. Володин сказал — срочно нужно развести. Я отговаривал его, но… Для него, как и для тебя, вопрос с Квадратным — дело чести. Что-то Володин важное узнал, хотел с Султаном перетолковать. Блин, мы же даже стволы в машине оставили!
— Тамаринцы знали, что вы с горцами общаетесь?
— Видел я их на… этом самом. И тех и других. Тамарин если считает, что Квадратного черные убрали, — так это его личное дело. А Володин в это, как я понимаю, не верил, потому и к Султану пошел — хотел до правды докопаться. Вроде тебя, Саныч.
— Знаешь, что я тебе скажу… Володин с Султаном в два хотел беседовать, я — в пять. Если бы наоборот — кто знает?..
— А я потому тебя и не послал с разговорами твоими. Начальство — везде дерьмо, им бы лишь меры принять и наверх доложить. Тамарину выгодно все на черных списать, а твоим прокурорам — дело закрыть.
— Слышь, переходи к нам? Тебе же еще тридцатника нет!
— Лучше ты к нам. — Строганов повернулся в сторону двери: — Эй, служба! Вали сюда, салобон, а то смотри — не укараулишь.
Кто-то с наслаждением повернул в его мозгу визжащее острие бормашины… Еще раз… Еще…
Виноградов с трудом оторвал от постели вялое, ноющее тело, старательно водрузил его на подгибающиеся ноги. Протяжно охнул — под черепной коробкой тягуче перекатывалось что-то тяжелое и жидкое.
Телефон продолжал звонить. Проклиная себя за то, что с вечера не удосужился выдернуть шнур из розетки, Виноградов снял трубку:
— Слушаю.
— Шолом тебе, брат!
— Пошел ты… морда! — Вопреки общей алкогольной интоксикации организма, Владимир Александрович не смог сдержать улыбку — общение с Аликом Фридманом всегда действовало на него благотворно, даже в голове полегчало. Фантазер, бессребреник и вечный неудачник — с ним было нескучно и просто, как с домашним животным.
— Ваше благородие, а погромы будут? — Этот вопрос Алик задавал Виноградову при каждом разговоре с тех пор, как тот стал сотрудником внутренних органов, — как и все еврейские мальчики из интеллигентных семей, он был не только немного поэтом, немного музыкантом, но и немного диссидентом. Вообще же они были знакомы более пятнадцати лет, со школьных еще времен — Дворец пионеров, лагерь на берегу живописного озера, грамоты и парады… Несколько лет назад, зашвырнув за шкаф математический диплом, Фридман с головой окунулся в мутные воды первого потока кооперации, неожиданно даже для самого себя баснословно по тем временам разбогател на «компьютерной теме», затем в одночасье разорился, запил, вылечился, во время туристической поездки в Хельсинки через Миссию попытался завербоваться в южноафриканскую армию, но вместо этого женился на милой и толстой шведке. Разведясь, остался без гроша в кармане, воровал в супермаркетах, попался — и был выдворен в пределы родной страны. В настоящее время, как слышал Виноградов, он занимался разработкой и адаптированием программ для игровых автоматов какого-то СП.
— Алик, а ты помнишь, я тебе рассказывал — в Кишиневе в восемьдесят девятом году плакат видел: «Утопим евреев в русской крови»?
— Ну?
— Гну… Рассольчику бы сейчас.
— Перебрал? — В голосе Алика проклюнулись искренняя забота и участие. Что такое похмельный синдром, он, ныне «подшитый», еще очень хорошо помнил.
— Не то слово. Вчера вдруг все так надоело, долбись оно…
— Так слышь, Саныч, я что звоню — пошли сегодня вечером в баню? Как раз взбодришься, омоешься. Пивка возьмем в «Березке».
— А кто будет?
— Да так, человек пять. Наших.
— А девушки?
— Что — надо? — В возникшей паузе зашелестела мембрана телефонной трубки. — Сделаем.
— Ох, брат… Что-то тут не то. Раньше ты вроде по баням не шастал?
— Какой русский не любит быстрой езды? И какой еврей не любит русской парной?
— Ладно, давай я адрес запишу… Во сколько говоришь?
В формировании, становлении самой преступной деятельности и зачастую в прекращении существования любой банды рэкетиров баня играет исключительно важную роль. Здесь, как правило, встречаются отцы-основатели, сюда приводят «новобранцев»: в сауне легко оценить рельеф мускулатуры и боевые качества только что освободившегося из лагеря спортсмена или просто земляка, при необходимости — сразу же проверить его кровью, повязать криминалом. Проводятся и переговоры «на высшем уровне» — под простыней не спрячешь диктофон или пистолет. В периоды досуга — а они случаются и в беспокойной «ракетной» жизни — именно от бань с ревом срываются с места «восьмерки» и «девятки» с мрачно-возбужденными «быками», чтоб, объехав пару-тройку интуристских кабаков, вернуться с бледными от страха, хлюпающими носами путанами — а уж здесь с ними вытворяют такое непотребство… Естественно, это не секрет и для соответствующих служб милиции — зачастую боевой путь бригад и даже целых команд обрывается прямо в их семейном физкультурно-оздоровительном комплексе.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.