Страница 18 из 31
Русская природа – жалостливая. От всякой излучины пахнет грустью.
Маргарита Ивановна думает, что социалистический реализм – отрыжка советской идеологии. Другие считают его большим национальным стилем. На самом деле социалистический реализм точно отражает народные идеалы счастья, справедливости. С этим ничего не поделать.
В России есть счастливые семьи, но они скрываются от народного гнева. Русские – плохие отцы. Они упускают из виду своих сыновей. Дочки им не пригодны для жизни. Русская семья настроена на трагедию. Кого ни возьми. Русские считают, что муж важнее жены.
В русском мире семья взята под сомнение. Это, как правило, недружная семья. Переход женщины из невесты в жены сопровождается актом позорного унижения. Мужик не любит своей бабы. У русских считается не очень приличным любить свою жену. Серый тоже был невысокого мнения о бабах и не скрывал.
– Баба сладка только поначалу, – говорил Серый. – Ты слишком увлекся бабами. Много лет просрал.
– Бабы спасли Россию, – сказал я.
– Что значит спасли? – посмотрел на меня Серый. – Зачем ее спасать?
– Послушай, – сказал я, – зачем вообще что-то делать?
– Делай ровно столько, чтобы ничего не делать, – сказал Серый.
Как обращаться с русскими? (инструкция для шпионов)
Грегори Пек писал инструкцию для шпионов, которая состояла из ста трех пунктов.
«Как все другие люди, – писал Грегори Пек, – русские обидчивы, но их обидчивость принимает безумно активную, ярко выраженную форму».
– Что вы делаете, Грегори?
– Я пишу инструкцию для шпионов, которых засылают в Россию.
– Не могли бы вы ознакомить меня с этой инструкцией?
– Охотно. «Русского можно вычислить где угодно по тому, как он ест суп. Обычно люди поднимают ложку ко рту. Напротив, русский не ест, а хлебает суп, низко склоняя лицо к посуде. Он пресмыкается перед супом».
– Оскорбительно, но верно, – признал я.
– Еще бы не верно! – драматически вздохнул Грег. – Хотите еще?
– Спасибо, мне хватит.
– Тем не менее я прочту: «В сопоставлении с западными людьми русский, как правило, выражает свои мысли таким способом, словно он страдает удушьем». – Грег не выдержал и сделал сравнение: – Русские давятся словами, как бифштексом. Вы слушаете дальше? «Но если русский начал говорить, не спешите прерывать. Дайте ему занять площадку. От говорения русские испытывают сильное воодушевление, не контролируют, что несут. Не торопитесь с недоумением, а только потакайте, потакайте. Узнаете много интересного».
– До свидания.
Красота России (инструкция для шпионов)
– «Вы приехали в Россию в первый раз и не знаете, с чего начать. Присмотритесь к русским. Они покажутся похожими на вас, но не спешите».
– А где же о красоте?
– Пожалуйста. «Есть разные точки зрения на то, красива ли Россия. Сами русские обычно относятся к России со смешанным чувством. К этому нужно привыкнуть. С одной стороны, русские считают красоту России блеклой и невзрачной, в лучшем случае выделяя внутреннюю прелесть страны. Вместе с тем они удавятся за свою вечную мерзлоту». Ну как?
– Я с удовольствием помогу вам переделать ваши мысли.
Красная площадь – проверка на вшивость. Если она вам нравится – значит вы стопроцентный мудак. Если не нравится – значит вы тоже стопроцентный мудак. Заколдованное пространство. На Красной площади много празднично одетых мудаков гуляет в разные стороны.
– Они как будто пришли на парти, – говорит мне Большая Американская Зая.
Конечно, мудаки одеты по-особенному. Девушки, например, любят прозрачные кофточки. Красная площадь – это встреча Востока и Запада, кончившаяся поражением обеих сторон.
Кого русские считают за своего?
Русский быстро разбирается, кто свой, а кто не свой. Свой – это тот, у кого остолбеневшее лицо.
Серый выпал из своего измерения. Сижу и плачу, что убили царя. Зато приятно, что мучали царевен. Охрана подглядывала, как они ходили на двор писать и какать. И кричала:
– Садись на корточки, суки! Показывайте нам, рабочим, ваши царские жопы.
И те показывали, сидя в белых снегах в кроссовках.
– Знатные дырки, – дивились охранники. – Не то что у наших невест-засранок.
А маленькая Анастасия даже кончала от таких разговоров с рабочими, страшно волнуясь грудью, штормя всем телом и плача, как чайка, при сильном оргазме:
– Аморе мио!
Она до сих пор живет на Урале, для конспирации сохранив фамилию Романова.
– Куда вы делись? – беспокойно спросил Саша. – Что у вас с глазами?
– С глазами?
– Они запрокинулись.
– Саша, не надо! – вяло обозлился я. – Всё на месте.
– Вы его видели?
– Ну.
– И как?
– Улет. Да нет, ничего особенного.
– Держите себя в руках.
– Саша, это как стоишь на балконе, внизу море и тысяча солнечных зайчиков.
– Вы сильно не очень.
– Чайник-чайник, я – улет!
– Эй! Берегите правоохранительные органы.
Во все времена люди радовались чужому горю. Но многие народы научились это скрывать. Только не русские. Русских не остановит смерть. Они не считают смерть достаточным поводом, чтобы закончить сведение счетов. Они и о покойнике скажут страшные гадости. Девки любят, когда других девок кидают парни. Это в кайф. В самой теплой компании невеста с зубами залепит подружке такую гадость, что обе закачаются от сильных чувств. Русские вообще любят говорить друг о друге гадости. Я и сам этому подвержен. У меня сладостно замирает сердце, когда я узнаю о смерти в среде знакомых. Возникает даже эйфория.
Отличительной чертой русского является его способность делать гадости. Вообще – гадить. У русского кругом все виноваты. Он человек хмурной.
Иностранцы, в общем, мало что поняли в этой стране. Наиболее искренними иностранцами я считаю пограничников, которые русских подозревают во всем и правильно делают.
– Слава богу, что это не я, – сказала мне стареющая популярная писательница, узнав о смерти молодой актрисы.
Мы сидели на пляже в Сочи.
– Такое ощущение, – продолжала она, – что жизни стало больше. Вы не думаете?
Многие тонкие деятели считают, что русских очень исказило советское время. Раньше они были другими. Действительно, разглядывая дореволюционные фотографии, понимаешь, что тип человека качнулся не в лучшую сторону.
Особенностью групповых портретов дореволюционной поры была умеренная вменяемость и скромная адекватность. Правда, люди бедных сословий на фотографиях выглядели взъерошено, а на рождественских открытках – не в меру глазасто. В целом же держались усато, восточно, как будто не понимали, кто они такие, не собирали себя воедино. Это был не распад личности, а ее мягкое полуотсутствие.
В советские времена групповые портреты постепенно меняются в сторону «морды». Морда – не просто грубость. Морда – лицо низшей пробы. Его не жаль потерять. Морда – защитная маска, противогаз, сначала наброшенный ради смеха, затем надетый от беспокойства, потом приросший к лицу и ставший наступательным оружием. У моего знакомого, Виктора Павловича, морда, например, кирпича просит, плечи – широкие, но покатые, а ручки – маленькие. Все это вместе говорит о русской изворотливости.
Гэпэушники, доярки рвутся к обретению морды и добиваются ее. Профессора, зубные академики, артисты отстают, но тоже подтягиваются, и к концу 30-х годов сложилась всесоюзная морда лица.
Сравнив эстонцев с финнами, поляков с белорусами, видно, что строй калечит лица пропорционально личной затравленности. Но, с другой стороны, процесс советизации затянулся на долгие годы и, как ни странно, пережил Сталина.