Иду на Вы

– Половец-то, может, и не тронет, а вот сам хан… – вздохнул он. – Тут, понимаешь, в чем дело!

Мономах отвел купца в сторону и вкратце рассказал о том, что было на встрече со Святополком. Начал со своего предложения всей Русью выступить в Степь и закончил предложенной им хитростью с Корсунью.

Польщенный таким вниманием со стороны переяславльского князя и особенно его доверием, купец даже не замечал, что их разговор подслушивал подкравшийся к ним и притаившийся за раскидистым дубом юноша в дорогой шубе, собольей шапке и отороченных мехом сапогах.

– Ну как, берешься съездить в Степь – передать эту ложную весть? – сказав все, что посчитал нужным, спросил Мономах. – За труды заплачу, не обижу! Сколько хочешь?

– Да будет, князь, я… и так съезжу! – махнул рукой купец. – Мне за то любой наш торговец спасибо скажет. Половцы – ведь они нам, как кость поперек горла стоят. Не будет их – без опаски и с ромеями, и с арабами торговать станем! Я и сам тогда куда боле получу, чем на деле своем потеряю! – показал он глазами на Святополка.

– И с братом поговорю, решу твое дело! – пообещал Мономах. – В накладе не оставлю!

– Вот видишь? Ну, как с тебя после этого деньги брать? К тому же, ты сам сказал, для Руси это надо. А это все равно что родной матери в беде или болезни помочь, а потом затребовать с нее денег! Так что, князь, сделаю все, как велишь.

Купец клятвенно прижал ладонь к груди, желая заверить Мономаха. Чтоб тот не сомневался в нем, но в этот момент раздался вскрик схваченного игуменом за ухо и подведенного к князю отрока.

– Это еще откуда, кто таков? – нахмурился Мономах. – Подслух?

– Нет, я… – захныкал отрок.

– Сын это мой! – подсказал купец и знаком попросил игумена отпустить парня.

– Как звать? – мягче спросил Мономах.

– Звенислав, во Святом Крещении Борис! – с готовностью ответил отрок.

В далеком Киеве послышался удар колокола, и он, повернувшись на него, благоговейно перекрестился.

– Хороший отрок, богобоязненный! – сразу успокоившись, одобрил игумен и отошел в сторону.

– Он – всегобоязненный! – с горечью махнул купец и строго спросил сына: – Ты что это 48 тут делал? Подслушивал?!

– Я не хотел… я только… это не нарочно… – забормотал отрок, испуганно пятясь от отца.

– Все! Поедешь со мной в Степь! – остановил его тот.

– Как! Ты и сына с собой возьмешь? – удивился Мономах.

– А куда его теперь девать? – пожал плечами купец. – Не оставлять же мне его теперь здесь! Да и хан скорей поверит, увидев, что я родным сыном рискую!

Лицо отрока позеленело и перекосилось от страха.

Мономах заметил это и пожалел его:

– Может, все-таки лучше оставить его здесь?

– Да нет, прости, княже, я лучше знаю своего сына! Он и тайну подслушанную растрезвонить может, и вообще пора учить его мужеству! Сейчас отправлю домой обоз, который оставил тут рядом, в двух шагах, а после этого, на двух лошадях, мы быстрей ветра домчим до главного хана. Тем более он сейчас невдалеке, вместе со всеми другими ханами отмечает конец зимних набегов!

Он низко поклонился Мономаху, а затем повернулся к Звениславу и строго сказал:

– Сбегай к обозу и передай мой приказ немедленно отправляться в обратный путь, без меня! Да! И без тебя тоже! – приостановил он со всех ног бросившегося было выполнять наказ отца сына. – И быстро назад. Одна нога там, а вторая тут!

Пир, на который, по приглашению главного хана Ороссобы, собрались почти все половецкие ханы, был в самом разгаре, когда ковровый полог стремительно распахнулся и в шатер вошел маленький коренастый степняк в серебряном наличнике.

Огромные богатыри-телохранители, не рискуя даже приостановить его, только склонили перед ним могучие шеи.

– Белдуз! Хан Белдуз пришел! – послышались одновременно приветливые, испуганные и мстительные голоса.

Вошедший, сняв наличник, почтительно поприветствовал сначала главного хана, затем – всех остальных. После этого он занял одно из самых почетных мест и с нескрываемым вызовом огляделся вокруг.

Посреди шатра, в сложенном из степных камней очаге, тлел священный огонь. Ороссоба, старый, высохший, как осенняя степь, сидя на самом высоком войлоке, уже долго не отрываясь, смотрел на него и даже не слышал, как участники пира хвастаются друг перед другом захваченной этой зимой в русских землях добычей.

Все временно, все тленно в этом мире! – говорил его застывший, отсутствующий взгляд.

Превратятся в прах и шелк, и ковры, состарятся молодые рабы и рабыни, потеряют свой аромат самые изысканные благовония, а приятно отягощающее ладонь золото и звонкое серебро перетечет неверными ручейками в реки иных времен и моря чужих судеб…

Ничто, казалось, уже не волновало в этом мире человека, по мановению одного пальца которого могла ожить и прийти в движение вся бескрайняя Степь.

Но разговор о появлении на пиру хана Белдуза сразу дошел до слуха главного хана.

Он поднял глаза, следуя оживающим взглядом за синей струйкой дыма, которая уходила в отверстие посреди крыши, и уже властными и зоркими опустил их на вошедшего хана.

– Почему сразу не приехал на мой зов?

– Не с-смог, хан. Прости, были дела поваж-жней пира! Но на второй, как видишь, откликнулся сразу и даже загнал двух коней! Что случилось?

Ороссоба хотел погневаться, что Белдуз осмелился опоздать на его пир, тем более, что такое уже было и не раз. Но решив, что, видать, у того и правда были на то серьезные 49 причины, мысленно махнул рукой на его ослушание.

– Да вот! Приехал сначала этот, – кивнул он на сидевшего среди половцев князя-изгоя. – Говорит – руссы на Степь хотят идти!

– Рус-сы? На нас-с? – даже забыв от удивления про обычай, запрещающий младшим переспрашивать старших, не поверил Белдуз.

– Да никогда они не пойдут на Степь! – раздались уверенные голоса.

– Чтобы они вышли из-за своих валов?

– Оставили города?

– Да речные переправы?

– Тихо! – властно поднял руку главный хан и, показывая на купца, уже мягче продолжил: – А потом прискакал этот. И говорит, что Русь действительно готовится выступить в поход этой весной. Но вовсе не на Степь, а на богатый град Корсунь!

– Дозволь спросить, хан!

– Спрашивай!

– И что же вы решили делать?

– А мы еще не решили. Мы только решаем, что лучше сделать, – сцепил кончики пальцев, унизанные перстнями с драгоценными каменьями, Ороссоба. – Предложить ли руссам богатый откуп или, пока еще есть время, уйти в самую глубь Степи, куда не дотянутся даже копыта их быстрых коней.

– Трус-сы! – злобно прошипел хан своему соседу. – С-сначала раз-зузнать все, как сследует, надо, а уж потом решать?

– И что же ты предлагаешь? – усмехнулся тот, грызя баранью лопатку.

– Еще не знаю! – снова шепотом огрызнулся Белдуз и громко сказал: – Дозволь, хан, мне ссамому с-спросить этих руссов!

– Да они и так уже вроде бы все сказали, но если хочешь – спрашивай! Но помни, это – мои гости!

Белдуз согласно кивнул и обратился к князю-изгою:

– Скажи, к-нязь! Ты с-своими ушами с-слыхал то, что твои ус-ста принесли нам?

– Да, хан! Конечно! – клятвенно стукнул себя в грудь князь.

– И от кого ж-же?

– От самого великого князя и Мономаха!

– К-де? – продолжал допытываться Белдуз.

– На их съезде!

– Это ч-что ж-же, тебя, из-згоя, приглас-сили на с-съезд князей?

– Н-нет, – уже менее уверенно ответил князь. – Но я сидел у самого входа в шатер, где он проходил, и слыхал все!

– Ай-ай, какая оплошнос-сть Мономах-ха! – покачал головой Белдуз. – И про Корсунь тоже слых-хал?

– Чего не слыхал, того не слыхал, врать не буду.

– А говоришь, что слыхал вс-се! Люблю предателей, но ненавиж-жу их! – снова шепнул соседу Белдуз и, продолжая свой расспрос, обратился теперь к купцу: – А ты откуда про Корсунь знаеш-шь? Тоже великий князь рас-сказал?

– Нет, у меня есть знакомый ростовщик, – охотно принялся объяснять купец, – через которого Святополк дает под проценты займы киевским людям. Так вот, у этого ростовщика есть другой ростовщик, который ему очень много должен, и мой ростовщик, очень обеспокоенный, как бы его ростовщик не разорил его, после съезда князей выказал мне свои опасения…