Дом у озера

Элеонор не хотела уезжать в Лондон и не хотела выходить замуж, но в тысяча девятьсот одиннадцатом году, когда ей исполнилось шестнадцать, сделала и то, и другое. Все произошло само собой. Отец умер, поместье Лоэннет попало в руки агента по торговле недвижимостью, а мать увезла ее в Лондон, чтобы подыскать выгодную партию. От злости и бессилия Элеонор дала себе слово, что никогда не влюбится. Они с мамой остановились у тети Веры в большом доме на краю Мэйфейр. Констанс и Вера решили, что их дочери вместе примут участие в светском сезоне, и, как и следовало ожидать, соперничество между сестрами вспыхнуло с новой силой, только теперь на поле брачных перспектив.

В один прекрасный вечер в конце июня в спальне на третьем этаже лондонского особняка горничная с бисеринками пота на лбу затягивала корсет на своей упрямой подопечной и говорила:

– Стойте спокойно, мисс Элеонор! Я не смогу сделать вашу грудь больше, если вы не будете стоять смирно!

Никто из горничных не любил одевать Элеонор, она знала это совершенно точно. В библиотеке был укромный уголок с вентиляционным отверстием в стене, которое выходило в кладовку, где горничные прятались от дворецкого. Элеонор подслушала их разговор, когда сама пряталась от матери. Из кладовки доносился слабый запах сигаретного дыма и обрывки фраз: «Никогда не постоит спокойно…», «А пятна на ее одежде!», «Приложи она чуточку старания…», «Если бы она хотя бы попыталась…», «Но эта ее грива!».

Элеонор уставилась на свое отражение в зеркале. Волосы у нее действительно непокорные, масса темно-каштановых кудрей, которые противятся любой попытке их укротить. Растрепанная прическа, тощие руки и ноги, еще и привычка смотреть в упор широко раскрытыми глазами… Да, кокеткой ее не назовешь. А что касается характера… Характер тоже с изъяном. Няня Бруен любила цокать языком и громко сетовать на тех, кто «жалея розги, портит ребенка», и на «потакание дурным наклонностям, из-за чего девочка расстраивает мать и, что еще хуже, Бога»! Чувства Бога остались тайной, а вот мамино недовольство легко читалось на ее лице.

Помяни черта, он тут как тут: в дверях спальни появилась Констанс Дешиль, одетая в лучшее платье, волосы (аккуратные, светлые, гладкие) уложены на макушке в затейливую прическу, на шее сверкают драгоценности. Элеонор скривилась. Деньги, вырученные от продажи этих драгоценностей, могли бы спасти Лоэннет. Мать жестом велела горничной отойти и сама зашнуровала корсет дочери. Затянув шнурки так сильно, что Элеонор ойкнула, Констанс с ходу принялась перечислять достойных, на ее взгляд, молодых людей, которые сегодня вечером будут на балу у Ротшильдов. Элеонор не верила своим ушам. Неужели это та самая женщина, которая категорически отказывалась отвечать на вопросы отца о дорогих покупках, легкомысленно заявляя: «Ты же знаешь, я не запоминаю подробности»? В своем исчерпывающем описании мать не упустила ни одной мелочи, касающейся потенциальных женихов.

Наверняка на свете существовали матери и дочери, которым подобное занятие доставило бы удовольствие, но Констанс и Элеонор были не из их числа. Для Элеонор мать оставалась чужой, холодной и отстраненной особой, которая никогда ее не любила. Элеонор так и не поняла, почему (слуги в Лоэннете шептались, что хозяйка всегда хотела сына), но не сильно горевала по этому поводу. Неприязнь была обоюдной. Сегодня в рвении Констанс ощущалась некая маниакальная нотка. Кузину Беатрис (которая с возрастом приобрела пышные формы и нездоровое пристрастие к любовным романам Элинор Глин[9]) упомянули в последнем номере «Придворного циркуляра»,[10] и неожиданно соревнование между сестрами вышло на новый уровень.

– …старший сын виконта, – говорила Констанс. – Его дед нажил состояние на какой-то сделке с Ост-Индской торговой компанией… сказочно богат… акции и облигации… американские интересы…

Все эти слова, наряды, ожидания были оковами, из которых Элеонор мечтала вырваться. Она не любила лондонский мир лепнины и вымощенных дорог, утренних примерок в ателье мадам Люсиль на Ганновер-сквер и послеобеденных экипажей, развозящих приглашения на очередной чай с болтовней в придачу. Элеонор нисколько не интересовали советы журнала «Леди», как управлять прислугой, украшать дом и избавляться от лишних волос в носу.

Рука невольно потянулась к цепочке на шее, вернее, к подвеске, спрятанной под одеждой, – нет, не к медальону, а к оправленному в серебро тигровому клыку, подарку отца. Поглаживая знакомые гладкие грани, Элеонор позволила взгляду затуманиться, и отражение в зеркале расплылось. Голос матери превратился в слабое жужжание, комната в лондонском особняке исчезла, и Элеонор оказалась дома, в Лоэннете. Они с отцом и мистером Ллевелином сидели на берегу ручья, и все в мире было хорошо.

Вечером Элеонор стояла в углу бальной залы и наблюдала, как мать, звеня драгоценностями, кружится в танце. По мнению дочери, Констанс выглядела нелепо: с пухлыми накрашенными губами и вздымающейся грудью она вальсировала, меняя одного раскрасневшегося партнера за другим, и весело смеялась. «Ну почему мама не может вести себя как остальные добропорядочные вдовы?» – думала Элеонор. Сидела бы у стены, любовалась гирляндами из лилий и втайне мечтала бы попасть домой, где ждет горячая ванна, расправленная постель и грелка. Очередной партнер Констанс что-то сказал ей на ухо, она прижала руку к декольте, и у Элеонор вдруг всколыхнулись воспоминания: перешептывания слуг, когда она была маленькой, тихие шаги в коридоре на рассвете, странные мужчины, которые без обуви, в одних носках, пробирались в свои комнаты… Лицо Элеонор застыло, ее охватила жгучая тигриная ярость. Нет греха хуже измены; самое страшное, что может сделать человек, – это нарушить клятву.

– Элеонор, смотри!

Рядом стояла Беатрис и тяжело дышала. От малейшего волнения у нее начиналась одышка. Элеонор проследила за взглядом кузины и увидела, что в мерцании свечей приближается бойкий молодой человек с прыщами на подбородке. Элеонор ощутила нечто вроде безысходности. И это любовь? Надеть лучший наряд, нарисовать на лице маску, станцевать заученный танец, вести беседу, используя заранее подготовленные вопросы и ответы?

– Ну конечно! – воскликнула Беатрис, когда Элеонор высказала свои мысли вслух.

– Должно же быть нечто большее, разве нет?

– Ох, Элеонор, ты такая наивная! Знаешь, жизнь не похожа на сказку. Все это хорошо в книгах, но волшебства не существует.

После скоропалительного переезда в Лондон Элеонор много раз жалела, что рядом нет мистера Ллевелина. Она хранила все полученные письма и сберегала копии отправленных в специальных книгах для третьих экземпляров, однако письменное общение не способно заменить разговор по душам с близким человеком. Кажется, все бы отдала, лишь бы ее понимали! Ведь дело не в волшебстве, она имела в виду простую истину. Любовь – это свершившийся факт, нечто само собой разумеющееся, а не взаимовыгодное соглашение между двумя людьми, соответствующее определенным требованиям. Эти слова вертелись у Элеонор на языке, когда Беатрис пропела сквозь сжатые в самой очаровательной улыбке зубы:

– А теперь, дорогая, сделай веселое лицо, и посмотрим, обратят ли на нас внимание!

Элеонор сникла. Безнадежно. Ее не интересовало внимание изнеженных мужчин, которые ведут никчемную жизнь ради своего удовольствия. Как-то раз отец сказал, что бедняк, может, и претерпевает нужду, зато богач вынужден мириться с собственной бесполезностью, и ничто так не разъедает душу, как безделье. Улучив минуту, когда Беатрис отвлеклась, Элеонор проскользнула сквозь толпу к выходу.

Она поднялась по лестнице, пролет за пролетом, не зная, куда и зачем идет, радуясь, что музыка за спиной становится все тише. У Элеонор вошло в привычку как можно раньше сбегать из танцевального зала, а потом исследовать дом, где устраивали бал. Это прекрасно у нее получалось: в детстве она вместе с духом дедушки Хораса частенько бродила по лесам Лоэннета, незаметная для посторонних глаз. Элеонор дошла до лестничной площадки, увидела приоткрытую дверь и решила, что можно начать прямо отсюда.

9

Элинор Глин (Elinor Glyn; 1864–1943) – английская писательница, автор эротических романов, сценарист, продюсер, режиссер.

10

«Придворный циркуляр» (The Court Circular) – ежедневный бюллетень об участии членов королевской семьи в официальных мероприятиях; рассылается редакциям газет и журналов. Введен королем Георгом III в 1803 г.