Голубые солдаты

— Ясно, товарищ полковник! — сказал я.

— А раз ясно, то времени терять не будем, — продолжал Теплов. — Послезавтра ночью вас будут ждать вот здесь, в районе села Ольховки. — Новый кружок на карте. — Туда вас перебросят самолетом. На подготовку остается немногим больше суток.

— Успеем, — заверил я.

— Познакомьтесь с паролем. — Теплов чуть приглушил голос. — Вас спросят: «Стой! Откуда?» Ответ: «Хозяин прислал. Поработать здесь можно?» Второй вопрос: «Сколько просите за работу?» Ответ: «Договоримся на месте». Запомнили?

Я слово в слово повторил вопросы и ответы пароля.

— После обстоятельной разведки на месте разработайте детальный план операции, — сказал Теплов. — Уточните обстановку в тылу противника, интенсивность передвижения гитлеровцев к фронту, какие силы и что они перебрасывают, и обо всем этом сообщите мне шифрованными радиограммами. Затем приступайте к выполнению задачи. Если будут изменения, мы вас вовремя известим. О сигнализации при посадке и встрече с партизанами договоритесь с майором Данильцевым. — Полковник как бы припечатал карту ладонью к столу. — Вот и все! Вопросы есть?

— Все ясно, товарищ полковник!

— Порядок! — снова улыбнулся Теплов. — О времени вылета вас предупредит Данильцев. — Он вышел из-за стола, по-дружески пожал мою руку: — Желаю успеха. До скорого свидания!

К выполнению нового задания наша группа основательно подготовилась. Мы тщательно изучили по полевым картам район предстоящей операции, запаслись всем необходимым для взрывных работ, проверили личное оружие. В тылу врага нас подстерегали неожиданности и опасности, поэтому подготовку надо было вести так, чтобы никакие случайности не могли застать нас врасплох.

Некоторые люди склонны думать, что разведчики склеены из какого-то «особого теста» и являются абсолютно бесстрашными людьми, обладающими железными нервами. Это совсем не так. Каждый раз, отправляясь с очередным заданием за линию фронта, мы очень волновались и испытывали чувство огромной внутренней напряженности. Правда, внешне никто из нас не выказывал своего душевного состояния. Мы шутили, смеялись, говорили о своих житейских делах и даже строили личные планы на далекое будущее, стараясь не думать о том, что кто-то из нас, возможно, падет в неравной схватке в тылу врага.

Когда в назначенный срок. мы поджидали майора Данильцева, в нашей комнате, как обычно, было шумно и весело. И хотя впереди нас ждала тревожная, бессонная ночь, никто не думал о сне.

Вскоре пришел майор Данильцев. Выслушав мой рапорт о полной готовности группы к вылету, он придирчиво осмотрел нашу экипировку, сообщил дополнительные сведения о месте высадки и в заключение сказал:

— Ну что ж, в добрый путь, хлопцы! Не будем мешкать. Машина уже ждет нас.

До аэродрома было не менее пятидесяти километров.

Ехали через лес, по узкой ухабистой дороге и на место прибыли в первом часу ночи. Нас познакомили с экипажем самолета, который должен был отправить группу во вражеский тыл.

— Когда вылет? — спросил майор первого пилота.

— Ждем радиограммы от партизан, — ответил тот и взглянул на часы. — Думаю, что долго не задержимся. А пока прошу всех в мою землянку для предполетного инструктажа…

В час ночи была наконец получена команда о вылете. Выйдя из землянки, мы окунулись в кромешную тьму. Галя шла рядом со мной. Случайно прикоснувшись плечом к ее плечу, я почувствовал, как она дрожит, спросил:

— Замерзла?

— Нет, нет, ничего, — послышалось в ответ.

— Страшно?

— Чуть-чуть.

— А дрожишь почему?

— Это сейчас пройдёт… Нервное…

Ответ искренний, без рисовки, без фальшивого бравирования. Да, страшновато и, может быть, далеко не «чуть-чуть». И разве только у нее, у этой хрупкой на вид девушки, сейчас напряжены нервы? Несколько минут спустя начнется путь в неизвестное, в логово фашистского зверя, возможно, навстречу смерти. Могучий Колесов конечно, не испытывает нервного озноба. Бодюков под стать ему.

А вот Вася Рязанов то и дело оступается, что-то тихонько бормочет себе под нос и, наверное, тоже подрагивает.

Милые мои, верные, надежные боевые друзья! У вас не каменные сердца. Не каменные, но настоящие солдатские сердца, которые умеют заглушить в себе все, что мешает им идти на подвиг во имя Родины, во имя свободы и счастья советского народа!

Вспыхнул луч аэродромного прожектора, выхватив на минуту из тьмы большой самолёт.

Прожектор погас. Тьма стала еще непрогляднее. В кабине самолета тускло светила фиолетовая лампочка. Мы заняли места на сиденьях вдоль стен. Сопровождавший нас майор Данильцев поместился у двери. У пилота над приборами и штурманской картой горело несколько лампочек, прикрытых сверху колпаками.

Взревели моторы. Самолет затрясся. На взлетную полосу снова упал широкий луч прожектора. Дверь захлопнулась. Последние минуты на Большой земле. Бодюков прокричал что-то на ухо Колесову. Вася Рязанов, сидевший рядом с Галей, смотрел на нее как-то растерянно, будто не решаясь сказать ей что-то очень и очень важное.

Пилот обернулся, крикнул:

— Готово?

Данильцев вскинул руку.

— Пошли!

И вот мы в воздухе. Круто набрав высоту, самолет лег на заданный курс. Где-то под нами лежала земля.

Через передовые позиции пролетели удачно. Ни слепящих прожекторов, ни огненных вспышек разрывов зенитных снарядов. Видимо, на земле шла артиллерийская перестрелка, в грохоте которой гул нашего самолета не был услышан противником.

Прошло пятьдесят минут полета. Самолет пошел на снижение, затем начал описывать в воздухе большие круги. Мы зашевелились. Нервное напряжение возрастало. Где-то внизу, словно в черной бездне, то вспыхивал, то угасал синий огонек. Казалось, он подмигивал нам ободряюще и зовуще.

Майор Данильцев поднял руку, что означало «приготовиться к десанту». Открылась боковая дверь. Снаружи в самолет ворвался холодный ветер.

Первым прыгнул Колесов. Кивнув нам на прощание, он весело улыбнулся и ринулся во мрак, головой вниз. За ним последовала Галя. На какое-то мгновение она задержалась у двери, затем резко сделала шаг вперед, в пустоту. Бодюков тотчас вылетел за ней ногами вниз — «солдатиком», как прыгают мальчишки с кручи в речку.

Мы с Рязановым с помощью Данильцева сбросили грузовые парашюты. Рязанов взглянул на меня.

— Давай, Вася! — кивнул я.

Он подошел к двери, вытянул руки вперед, будто пытаясь попробовать тьму на ощупь, и выпрыгнул.

Настал мой черед. Мне почудилось, что вместе со струей тугого воздуха в самолет влетел какой-то дикий, залихватский свист. От него невольно сжалось сердце. «Ну, скорее!» — мысленно подстегнул я себя и сразу почувствовал стремительность падения — сладкую и пугающую. Когда прыгаешь с самолета днем, когда видишь землю, купола раскрывшихся парашютов друзей, хочется кричать от восторга. Ночью совсем другое дело. Падение в густой мрак порождает тягостное чувство одиночества. Счет времени кажется обманчивым, замедленным, и невольно ждешь, что вот-вот врежешься в невидимую твердь земли. И все же сдерживаешь в себе мучительное желание выдернуть кольцо парашюта, упорно ведешь счет секундам. Губы шепчут: «…Семнадцать… восемнадцать… девятнадцать… двадцать…». Наконец рука привычно делает рывок. Кто-то будто подхватывает тебя за шиворот на лету, удерживает в воздухе и потом бережно начинает опускать вниз.

Толчок ногами о землю… Откуда-то сверху доносится гул самолета. Времени терять нельзя.

Быстро погасив парашют, я собрал его, наспех обмотал стропами и, перекинув через плечо, двинулся на северо-восток, к месту встречи с товарищами. Светящаяся стрелка компаса ведет меня туда сквозь мрак по незнакомой местности.

Не прошло и часа, как все мы собрались вместе. Вокруг — тишина. Изредка доносились какие-то шорохи, приглушенный писк, шелест крыльев ночных птиц.

— Теперь куда? — спросил шепотом Колесов.

— Никуда, — отозвался я. — До тех пор, пока не увидим сигнала.