Голубые солдаты

Считая условно нашу стоянку за центр, я наметил четыре сектора разведки. Северо-восточный взял себе, остальные распределил между Колесовым, Рязановым и Бодюковым.

— Товарищ Игнатов, а что же делать мне? — растерянно, с нотками обиды в голосе спросила Галя. — Вы, кажется, забыли обо мне…

— Ты, Маркова, остаешься здесь, — ответил я.

— За сторожа? — разочарованно протянула Галя. — Я такой же боец, как остальные, и настаиваю…

— Ты отвечаешь за все наше имущество, — строго сказал я. — В случае необходимости принимай меры к его спасению. Если же положение будет безвыходным, старайся спасти только рацию и ракеты. Отходи на северо-восток, в мой сектор. Место встречи — торфоразработки, то есть наша прошлая стоянка. Остальное имущество взорвать. Взрыв послужит нам сигналом, что возвращаться сюда, в лес, нельзя.

Отдавая это распоряжение, я был уверен, что нынешняя стоянка не будет обнаружена врагом: если гитлеровцы не искали нас днем, значит, у них не возникло подозрения о высадке ночного десанта в районе нашего приземления. Мне просто хотелось проверить, как Маркова отнесется к первому моему заданию. Впрочем, уже один тот факт, что она, девушка, оставалась в одиночестве ночью в глухом лесу на территории, захваченной врагом, мог служить прекрасной характеристикой ее мужества.

— Есть, товарищ командир, будет выполнено! — ответила она с той решимостью, с которой встречает отважный боец любой приказ командира в боевой обстановке. И эта ее решимость еще больше укрепила во мне веру в нее как в воина, боевого товарища, на которого можно смело положиться везде и всегда…

Через несколько минут мы разошлись в разные стороны. Позади, в лесу, осталась Галя наедине со своими мыслями. Не знаю, о чем думала она, но я не столько думал о том, что ждет меня впереди, сколько об этой простой, мужественной русской девушке.

Тихая безлунная ночь. Над головой раскинулся темный небосклон, усеянный бесконечно далекими огоньками вселенной. Село осталось слева. В мирное время, должно быть, в нем допоздна не смолкали песни девчат, а в перелесках бродили парочки, вели извечный разговор о любви. Где они теперь, эти девчата-певуньи? Прячутся по ночам в погребах или угнаны гитлеровцами в рабство? В селе стоит тишина, как на погосте. Жутью веет от этой тишины. Наше русское село, а мне, русскому, приходится обходить его стороной, идти крадучись, с оглядкой, осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху. Больно сознавать это, и оттого еще сильнее вскипает ненависть к захватчикам.

Километрах в пяти к востоку от села большак подходил к болоту и поворачивал на север. Где-то впереди, слившись с темнотой, лежал бывший районный центр. Все время я шел вдоль дороги, то приближаясь к ней метров на 10–15, то отходя подальше. Пахотные участки чередовались с заболоченными низинами, горбы невысоких холмов сменялись мелкими балками и изломанными оврагами. То и дело попадались какие-то цепкие кустарники, так и норовившие ухватить меня колючими ветвями за одежду и за ноги.

Ночью движение автомашин на большаке усилилось. С притемненными фарами они шли преимущественно в сторону фронта. Гул их моторов далеко разносился над полями и болотами.

Я обратил внимание, что некоторые колонны машин сворачивали с большака куда-то влево и, как мне показалось, тотчас выключали свет. Вскоре я подошел к проселочной грунтовой дороге, ответвлявшейся от большака. С полкилометра она тянулась по открытому полю, затем исчезала в лесу. Машины, конечно, не гасили свет, просто-напросто он не был мне виден издали сквозь густые лесные заросли. Я хотел уже было двинуться в лес, чтобы выяснить, куда ведет грунтовая дорога, когда с большака на нее свернули еще три машины. Пришлось прилечь за кустами. Машины, надсадно гудя моторами и грузно подпрыгивая на ухабах, приближались. Вот головная почти рядом со мной. Это бензовоз. За ним следует второй. Третья машина — грузовой «опель» с какими-то длинными громоздкими ящиками.

Бензовоз и эти ящики! «На аэродром! Определенно туда!» — подумал я, чувствуя, как от этой догадки радостно запрыгало сердце. В ящиках могло находиться что угодно, но я убедил себя, что это были авиационные бомбы — и только бомбы. Разумеется, и бензовозы могли везти горючее не обязательно на аэродром и не обязательно бензин, но какой-то внутренний голос упорно продолжал твердить: «Эта дорога ведет к аэродрому!»

Выждав, пока прошли машины, я последовал за ними. Первое время даже забыл об осторожности — шагал прямо по дороге, однако вскоре спохватился, умерил свой пыл и выбрался на узкую просеку, тянувшуюся почти параллельно дороге.

Внезапно где-то совсем близко сверкнул огонь. Раздался выстрел. Тотчас рассыпалась частая автоматная дробь. Я прижался спиной к толстому стволу дерева, вскинул автомат. А вокруг уже снова воцарилась тишина, и я понял, что моя тревога напрасна. Вблизи не было ни души, никто не обнаружил меня. Очевидно, гитлеровцы, стоявшие где-то поблизости на постах, устроили своеобразную перекличку огнём. Впрочем, эта «перекличка» была мне очень на руку: теперь я знал наверняка, что враг недалеко и что надо быть начеку!

Дальше я продвигался по-пластунски. Прошло минут пять, не больше, когда справа, у дороги, хрустнула ветка, потом отчетливо послышался шум шагов. Это ходил часовой.

Метров через сто спаренный пост. Двое часовых прохаживались взад-вперед у небольшой палатки и вели неторопливый разговор.

Я продолжал ползти вперед. Лес заканчивался. На опушке торчали какие-то столбы, между ними угадывались темные горбы невысоких холмиков. Я не сразу понял, что столбы — это стволы крупнокалиберных зенитных пушек, а холмики — брустверы огневых точек и землянки зенитчиков.

Мне очень хотелось пробраться как можно дальше на опушку, но это было связано с большим и не совсем оправданным риском: я мог в любую минуту наткнуться на часового, а рассмотреть в такую темную ночь, что находилось за опушкой, было почти невозможно.

«Что ж, отложим новую разведку на день!» — решил я и направился в обратный путь.

До стоянки добрался в пятом часу утра. Лес и болото были окутаны легкой дымкой тумана. От птичьего щебета звенело в ушах.

Галя встретила меня у расщепленного молнией дерева на восточном краю лога.

— Хлопцы вернулись? — спросил я.

— Пока нет никого. Вы первый! — ответила Галя.

— А здесь как, тихо?

— Все в порядке!

Я не стал расспрашивать Галю, как она провела ночь в одиночестве, но по ее побледневшему, заметно осунувшемуся лицу догадался, что ей было нелегко.

Почти одновременно вернулись Бодюков и Рязанов, а полчаса спустя появился и Колесов. Мне хотелось сразу выпалить им: «Братцы, дело в шляпе! Аэродром обнаружен!», но, как и положено командиру, я решил прежде выслушать донесения подчиненных. И тут началось нечто такое, что я буквально опешил, И Колесов, и Рязанов, и Бодюков, будто стараясь подшутить надо мной, доложили, что аэродромы обнаружены во всех обследованных секторах. Правда, никто, как и я, не видел ни взлетных площадок, ни самолетов, но зато каждый видел и бензовозы, и зенитные батареи, то есть именно все то, что служит признаком аэродрома.

Выслушав всех, я почесал затылок.

— Да, здорово получается… Выходит, тут сплошные аэродромы! Что-то не так, братцы! Кажется, все мы опростоволосились.

Колесов начал было горячо утверждать, что, он не мог ошибиться и что аэродром определенно находится в его секторе, но Бодяков оборвал его:

— Брось, Коля! Тут действительно какая-то петрушка получилась. Очевидно, эти чертовы бензовозы, и зенитки и впрямь сбили нас с панталыку…

Для проверки итогов наших ночных (и столь «успешных») поисков я решил произвести сообща дневную разведку прежде всего в моем секторе. Первая проверка — и первая неудача. Никакого аэродрома, ни даже более-менее пригодной площадки для взлета и стоянки боевых самолетов мы не нашли там, где я побывал ночью. В лесу, стоял резервный автомобильный батальон, готовившийся к переброске в зону боевых действий. Конечно же, у него имелись свои бензовозы, и зенитные батареи были, очевидно, лишь одним из звеньев глубоко эшелонированной противовоздушной обороны прифронтового района.