Страница 55 из 230
Перед друзьями оправдаться,
Но он от этого, признаться,
Ни выиграл, ни проиграл.
Чудак! писал бы, да писал,
И верно бы не хуже многих
_Судей решительных и строгих_ {*}
{* Стих А. Пушкина. (Прим. авт.)}
К нам в просветители попал.
Чего ему недоставало?
Знать, не было геройства? Да,
Такого свойства, господа,
В моем герое было мало,
А без геройства, черт возьми,
Как трудно ведаться с людьми!
Уроки, чтенье, споры, боже!
Ужели все одно и то же?
Но дни бегут, как за волной
Волна, сказал бы я в сравненье,
Когда бы с русскою зимой
Могло мое воображенье
Себе представить волн теченье…
Стояли реки в берегах,
Но дни к весне текли, — и ночи
Заметно делались короче,
Хотя по-прежнему мороз
Знобил народ, и зябкий нос
Краснел порядком. Но едва ли
На то вниманье обращали
Все те, кому везде тепло,
Куда бы их ни занесло.
Пусть в берегах река застыла
И снегу много намело,
Москва по-прежнему кутила
Природе пасмурной на зло.
В сердцах, по милости лохматых
Шкур, содранных с лисиц, волков,
Медведей, котиков, бобров,
Зверей, ничем не виноватых,
По милости печей и дров,
Играла кровь, вставали страсти,
Просили счастья, денег, власти,
И волновалися зимой
Еще сильнее, чем весной,
Одним на смех, другим на горе.
И вот нечаянной волной
Страстей волнуемое море
Плеснуло даже на него…
Да-с, на героя моего
Оно плеснуло. Он забылся, -
Не остерегся и влюбился,
Как некий отрок. Но в кого?
Вопрос, — ужели в баронессу?
Что ж, разве это мудрено:
Ей двадцать девять с лишком, но
Она свежа, она повесу
Любого может вдохновить
И сон блаженства подарить.
И этому Бальзак нисколько
Не удивился бы. Отец
Тридцатилетних дам настолько
Знал глубину людских сердец,
Что зрелых женщин страсти зрелой
Он отдал пальму первенства
Перед волненьями едва
Не плачущей, в любви несмелой,
Неловкой девушки. Он знал,
Конечно, для кого писал.
Камков и сам был почитатель
Большой Бальзака, — для него
Он был с достоинством писатель,
Но не оракул; оттого
Быть может, что в его натуре
(Равно как и в его фигуре)
Вы не нашли бы ничего
Французского. Камков повесой
Увы! — ни разу не был, и
Поэтому, друзья мои,
Не мог плениться баронессой:
к ней привык и, так сказать,
Уж слишком начал уважать
В ней ум и сердце, а известно,
Как это чувство неуместно
Там, где великий самодур
Шалит и тешится Амур!
Амур — и мой Камков! признаться,
Довольно странная игра
Судьбы, но мне давно пора
Судьбе ни в чем не удивляться.
ГЛАВА 4
Судьба, ты русло жизни. — Ряд
Случайностей неуловимых,
Неровность почвы, цепь преград,
То шатких, то неодолимых -
Определяет вечный скат…
Жизнь русская не водопадом
Слетела с каменных вершин,
Не сыпалась жемчужным градом
И не спешила — средь долин,
Освободясь от пышной пены,
Под сенью дремлющих раин,
Плескаться в мраморные стены,
И не видала над собой
Протянутую в золотой
Короне листьев — роскошь сада,
Плетенку с кистью винограда.
Нет! наша жизнь текла иной
Дорогой, — тихою рекой;
Над ней таинственно шумели
Непроходимые леса,
И северные небеса
В ней отражались…
Помню мели
Песчаные, волнистой мглой
Подернутые, — сосны, ели,
Солому, копоть, волчий вой,
Песнь заунывную, далекий
Звон колокола, одинокий
Шалаш, костер, кой-где следы
Пожара, да из-под воды
Виднеющиеся пороги.
И долго я искал дороги,
И медленно, где только мог,
Я плыл, толкая мой челнок,
И верил я в существованье
Иных, счастливых берегов:
Мне говорил об них Камков,
Герой недавнего преданья.
Не раз в излучинах реки
Сходились наши челноки…
Он старше был, пловец усталый,
Я был пред ним ребенок малый,
И он учил меня веслом
Махать смелее. Вдруг пахнуло
На нас метелью… Все кругом
Вдруг побелело, и потом
Его чуть в тину не втянуло,
Меня чуть не затерло льдом.
И я мой челн разбитый бросил.
Порой на берег выхожу:
Там вижу я обломки весел
И пригорюнившись сижу…
Взломало лед — и те же волны
Стремятся вдаль, и по волнам
Плывут других другие челны
К обетованным берегам.
Привет вам, братья! Путь счастливый!
Я по пословице правдивой -
"Рыбак узнает рыбака",
Вас узнаю издалека.
Привет вам, братья! Но не знают,
Знать не хотят, не узнают
И на привет не отвечают -
И мимо берега плывут…
—-
Пойду домой. Что ж делать дома?
Дремать ли? Пчелку ли читать, -
За Гарибальди улетать…
Или пародии писать,
Иль живописного альбома
Переворачивать листы,
Встречать неверные черты
Знакомых лиц. глядеть на виды
Кавказа дикого, Тавриды
Покинутой, степей пустых -
И вызывать воспоминанья,
И смутно чувствовать, что в них
Нет прежнего очарованья?
Ужель разочарован я?!
Давно ли!.. Да, мои друзья,
Кто в самого себя лишь верит,
И говорит, что вера в нем
Еще кипит живым ключом,
Тот или недалек умом,
Иль очень тонко лицемерит.
Что значит верить в самого
Себя… в себя, — в свою особу! -
Нулем быть, подвигаться к гробу
Отдельной точкой, ничего
Кругом не видеть, злою жаждой
Томиться вечно, ибо каждый
Из нас, каких бы ни был сил,
Один — ничтожество, и гений
Без дружных рук, без увлечений
Простынет, если не простыл.
Где сердце тухнет, где не светит
Сей факел гордого ума,
Там, может быть, вопросов тьма
Из жизни встанет; жизнь отметит
Их, может быть, но не ответит
Ни на один из них -
Любви!
Огня, огня побольше!. . . .
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
—-
Давно один сижу я дома,
Не слышу прежних голосов…
И снится мне мой друг Камков,
_Невольно снится_!
Вам знакома
Его каморка — стало быть,
Начну короче говорить.
Что делает Камков? Читает -
Статью ли пишет? Нет, страдает.
Но — что за вздор! ужели он
Серьезно, не шутя влюблен!
Спросите. — Этого не знает
Пока никто, а за него
Я, право, не могу ручаться.
Он может вдруг опять приняться
За философию. Тогда
Мы будем с носом, господа,
И первый буду я сконфужен.
Скажите, без любви кому
Тогда роман мой будет нужен?
Конечно, другу моему
Не чужды были увлеченья,
Но — это были треволненья,
Похожие на вдохновенья;
Он как-то вспыхивал и — гас.
Я знаю, что Камков не раз
Пленялся красотою женской,
То городской, то деревенской,
Пленялся выраженьем глаз,
Пленялся милой простотою,
(Неужто более ничем?)
Но он до глупости был нем,
Суров до самоотреченья,
До невозможности желать
Взаимности… Я размышленья
Его могу вам передать.
— Камков! он думал: — ты опять
За старое… тебе ли с рылом
Суконным да в гостиный ряд!
Ты в одиночестве унылом
Уже заплесневел, измят
Ты рано внутренней борьбою…
И ничему не поддался,
И ни за чем не погнался.
Тебе ль роскошничать! Что страсти?!
Ведь это роскошь жизни. Мне ль
Сгорать и млеть у них во власти?
Вон на дворе шумит метель…
В окошки дует… сыро, чадно…
Бюст Пушкина один парадно
Стоит и лоснится в угле.
Поэт! спасибо! (хоть за это,