Страница 1 из 1
Вячеслав Морочко
Там, где вечно дремлет тайна...
На космодроме Гюльсара борттехник Чингиз узнал, что в одной каюте с ним полетит пассажир. Тот появился на борту грузового лайнера "Байкал" в последние минуты перед стартом. На лайнере пассажира с первого же дня за глаза прозвали Стариком. Он и в самом деле выглядел намного старше всех. Но главной примечательной чертой этого высокого, плотного человека был ужасный шрам, пересекавший наискосок все лицо и выбритую до синевы голову. При появлении Старика в кают-компании все разговоры как-то сами собой увядали. Возможно, причиной этому был его шрам, на который нельзя было смотреть без содрогания. Однако бритоголовый и не стремился к общению. Он мог часами один неподвижно сидеть у овального иллюминатора, глядя на звездную пустыню. Время от времени борттехник ловил на себе его пристальный взгляд, и тогда Чингизу начинало казаться, что незнакомца гложет какая-то изнурительная болезнь. Однако лицо Старика, которому шрам придавал каменную неподвижность, всегда оставалось непроницаемым. Вот эта непроницаемость главным образом и уязвляла Чингиза. Иногда бритоголовый совершал неторопливые прогулки по коридорам лайнера. Заложив руки за спину, он прохаживался с таким видом, словно что-то напряженно обдумывал. Его молчаливая сосредоточенность настораживала Чингиза. "От этой подозрительной личности можно ожидать всего, что угодно, - думал борттехник. - Кто даст гарантию, что он не замышляет какую-то пакость?"
Это был второй рейс Чингиза по маршруту Земля - Гюльсара - Земля на грузовом лайнере "Байкал", обслуживающем центральные районы обжитой зоны Галактики. Это был вообще его второй самостоятельный рейс в должности борттехника после окончания астрошколы. Чингиз был одним из лучших выпускников, и назначения на внутризонную трассу долго ждать ему не пришлось. Может быть, в жизни ему просто везло. Только он был уверен, что с ним это так и должно быть всегда, и что если бывают люди невезучие, то причина невезения обязательно заключена в них самих - это как болезнь, от которой либо вылечиваются, либо умирают. Больше всего на свете он ценил ясность: ясную конструкцию, ясную теорию, ясную музыку, ясных людей, ясную жизнь - все должно было быть ясным. Если где-то, в чем-то не хватало ясности, отсутствовали связующие звенья, он тут же воссоздавал их для себя сам, при этом не слишком заботясь об истине, потому что главное все-таки ясность. Это перешло к нему от матери, которую он всегда безгранично любил и которая до сих пор оставалась для него главным авторитетом.
Другое дело отец. Чингиз смутно помнил отца. Этот высокий сильный человек с мечтательным лицом не был похож ни на кого из тех, с кем борттехнику приходилось встречаться. Отец жил всегда в своем особом мире. Он постоянно рвался куда-то далеко-далеко, мечтая забрать с собой и маму и маленького Чингиза. Но они так никуда и не поехали: мама сказала, что даже слышать не хочет об этой глупой затее. Чингизу нравилось гулять с отцом тихими зимними вечерами, когда небо было усеяно яркими звездами. Эти разбросанные по вселенной крупинки искристого света волновали отца. Он становился веселым, сыпал забавными фантастическими историями из жизни открывателей новых миров. Отец любил читать вслух стихи, но, когда он смотрел на звезды, ему почему-то всегда приходило в голову одно и то же четверостишие:
Там, где вечно дремлет тайна,
Есть нездешние поля.
Только гость я, гость случайный
На горах твоих, Земля.
Отец декламировал эти стихи с печалью в голосе, но Чингиза они почему-то смешили, особенно последняя строчка: "На горах твоих, Земля". Он и сам не знал, что его тут смешит. Наверно, смешно было потому, что обыкновенные люди так никогда не говорят. Но, догадываясь, как дороги отцу эти четыре строчки, мальчик постарался выучить их наизусть. "Это стихи очень известного древнего поэта", - говорил отец и называл имя, которое Чингиз так и не смог удержать в памяти.
Чингиз не понимал, из-за чего так часто ссорятся родители, но он видел, что мать плачет, и жалел ее, а отец стоял растерянный, даже не пытаясь оправдываться, и в этом молчании Чингиз видел признание вины.
Смысл стихов оказался вещим. Отец и в самом деле прожил на Земле недолгим гостем. Его звали к себе звезды, и он ушел к ним.
Став постарше, Чингиз узнал от матери, что отец его относился к разряду людей, которых называют исследователями. В то время, как на Земле и в обжитой зоне Галактики восторжествовала процветающая, полная гармонии и комфорта, огороженная почти от всех опасностей жизнь, находились люди, которые по собственной воле устремлялись туда, где на туманных равнинах, в бурлящих потоках, во льдах и песках неведомых миров их подстерегала безвестная смерть. В них жили вечная неудовлетворенность собою и неотвязное стремление все понять, во всем найти смысл, докопаться до истины. Исследователи покидали Землю в составе научных экспедиций, исследовательских групп, разведывательных отрядов. Человечество отдавало справедливую дань уважения этим беспокойным людям. Везде и всюду восхищались мужеством исследователей, прославляли их подвиги.
То были годы, когда вот-вот ожидалась встреча в космосе с братьями по разуму и, возможно, по образу мыслей. Ходили слухи, что разведчики иномирцев уже не раз проникали в обжитую зону Галактики. Имелись даже "свидетели", которые якобы собственными глазами видели пришельцев, переодетых для маскировки в земную одежду.
Чингиз не любил прислушиваться ко всякого рода легендам. Мать, которой он безгранично верил, передала сыну свою практичность и любовь к ясности. Слушая, как воздают хвалу исследователям, он всегда вспоминал древнюю поговорку, которую любила повторять мама. Рассказывая Чингизу об отце, улетевшем к далеким звездам, она с печальной усмешкой говорила: "Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало".
Болезненно, как личную обиду, воспринимал борттехник то, что могло поколебать его веру во всемогущество человека, в незыблемость и устроенность жизненного уклада, который утвердился в обжитой зоне. Именно так он относился к разговорам в кают-компании, которые в последнее время все чаще сводились к одной-единственной теме. Дело в том, что с некоторых пор безопасности внутригалактических транспортных линий стали угрожать неизвестные тела, получившие название астридов. По некоторым сведениям, это были живые существа, сохраняющие жизнеспособность и в открытом пространстве. По другим данным, астриды перемещались в космосе в сверхпрочных яйцевидных капсулах, способных прошить насквозь любой астролет. Такая противоречивость информации объяснялась тем, что корабли, имевшие несчастье встретиться с этими небесными странниками, успевали передать только самые короткие сообщения, прежде чем связь навсегда прерывалась.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.