Ночь печали

— Прежде чем вы это сделаете, — по своей воле сказала Малинцин, — мы убьем вашего брата Моктецуму.

— Мой брат Моктецума предал свой народ, — рассмеялся Куитлауак. — Он — женщина, желающая умереть в своей уютной постели, и эта женщина стара, а ее разум помутился. Ваш предводитель, этот узурпатор, этот чужак, этот непрошеный гость, захватчик наших земель, убийца женщин и детей, — никакой не Кетцалькоатль. Он лишь испражнения червей.

Моктецума, которого до этого нельзя было назвать полным жизни, вскинулся, услышав имя «Кетцалькоатль».

— Мы требуем безопасного прохода через город, — продолжила Малинцин, не давая сбить себя с толку. — Тогда мы оставим Моткецуму в живых. Мы лишь хотим уйти, вернуться туда, откуда пришли.

Куитлауак рассмеялся. Внешне он напоминал Моктецуму, но был мускулистее и резче в словах.

— И откуда ты, Раздвоенный Язык?

— Если вы нас пропустите, мы отдадим вам золото.

Куитлауак вновь рассмеялся.

— Мы будем платить вам дань из нашей страны, что лежит по ту сторону моря.

— Нашей страны? Это что, твоя страна, Малинцин? Ты была там? Они выращивают там маис? Если их страна так прекрасна, то почему они пришли к нам? Зачем им наши земли?

Он настолько напоминал Лапу Ягуара, что Малинцин показалось, будто Лапа Ягуара воскрес.

— Несомненно, вы не хотите, чтобы ваш старший брат умер. — Произнеся эти слова, она вспомнила, что в императорской семье убийства среди братьев были обычным делом в том случае, если речь шла о праве наследования, а значит, это слабый аргумент, который и приводить-то не стоило. У Малинцин кружилась голова, но она держала себя в руках. — У нас много золота, которое мы можем вам отдать.

— Ты предлагаешь нам наше собственное золото? Они испортили тебя, девочка.

— Мы будем платить вам дань из нашей страны, лежащей за Восточным морем. У нас есть красивые ткани и орудия, сделанные из металла, что крепче обсидиана. Мы отдадим вам плюющиеся громом палки и высоких оленей: император сможет никогда не касаться земли. Наши котлы и лопаты сделаны из этого прочного материала. У нас есть инструменты врачевателей и целебные травы, а еще краска ярчайших цветов. У нас есть животные, которые умеют тащить за собой повозки с колесами, орудия, которыми можно пилить деревья на гладкие куски. — Малинцин, чувствуя, что вот-вот упадет, оперлась на руку Агильяра.

— Если будешь петь песни лжи, девочка, твой язык выпадет изо рта. Мы подумаем над твоим предложением, — ответил Куитлауак. — Отправьте к нам посла для переговоров.

Малинцин передала слова Куитлауака Кортесу. Она дрожала.

— Отправьте к нам мужчину. Одного мужчину, — повторил Куитлауак. — И не отправляйте женщину.

Малинцин повернулась к Кортесу.

— Они не хотят говорить со мной. Кого мы пошлем на переговоры?

— Ботелло.

— Ботелло? Нет, только не Ботелло, Кортес. Я сама пойду.

— Мы пошлем Ботелло. Это не обсуждается. Ботелло идеально подходит для этой роли.

— Мы отправляем нашего лучшего врачевателя, человека, живущего с вашим народом, женатого на местной женщине, человека, знающего тайны земли и небес! — крикнула Малинцин, чувствуя, как дрожит ее голос. — Он понимает некоторые слова вашего языка и уважает ваши традиции.

— Ваши традиции? И это говоришь мне ты, принцесса? Ты что, уже не одна из нас?

— Нет. Да.

— Очень хорошо. Пришлите этого бледного демона. Мы будем ждать его, когда солнце окажется в зените.

Новый император и его спутники скрылись в храме на вершине пирамиды.

— Не посылай Ботелло! — взмолилась Малинцин. — У него нет шансов, Кортес.

— Это не так. Ботелло неуязвим. Он вечен. Он может защитить себя заклинаниями. Ботелло лучше всех подходит на эту роль. Он жил у плавучих садов, знает их язык и одевается в их дурацкие одежды. Ботелло умеет расположить к себе. Донья Марина, позови этого проклятого цыгана.

Малинцин начала спускаться по ступеням. Солдаты, толпившиеся во дворе, увидев Малинцин, подняли головы, ожидая, что она скажет.

— Ботелло, — позвала она.

— Да, я должен срочно поговорить с Кортесом, — ответил Ботелло. — Немедленно.

Малинцин, держась за стену, почувствовала, как мир вокруг темнеет. Ее ладонь скользнула вниз, ноги подкосились, и она скатилась вниз по ступеням, упав на плиты двора.

— Донья Марина, донья Марина! — бросился к ней Кортес. — Донья Марина!

Встав рядом с ней на колени, он обхватил ладонями ее лицо, а затем приложил ухо к груди.

— Слава Богу, она дышит. Отнесите ее в комнату.

Агильяр с Кортесом перенесли Малинцин в комнату и уложили ее на циновку. Ботелло следовал за ними.

— Донья Марина, девочка моя, любимая. — Кортес осторожно похлопал Малинцин по щекам. — Не умирай, пожалуйста, донья Марина.

Ресницы Малинцин задрожали. Она увидела над собой лицо Кортеса.

— Gracias a Dios. Tú vives. — Кортес отер ей лоб ладонью. — Слава Богу, ты жива.

Поддерживая ее голову, Кортес влил Малинцин в рот воды.

— Донья Марина, ты должна выздороветь, радость моя. Ботелло, дай ей укрепляющее средство, сделай кровопускание, приведи ее в чувство.

— Я хочу с вами поговорить, Кортес.

— Сделай для нее отвар, Ботелло, разотри свои травы, приготовь лекарство, которое подарит ей силу. У нас тут пиявки есть?

— Друг мой, я хочу поговорить с вами наедине.

— Мы не можем оставить ее здесь без присмотра.

— Господин…

— Что такое, Ботелло? Ты разве не видишь, что донье Марине нужна твоя помощь?

— Давайте поговорим наедине.

— Хорошо.

Они отошли в угол комнаты.

— Черный раб, которого вы привезли сюда с побережья, умер, — шепнул Ботелло.

— Что ж, одной заботой меньше.

— Он умер от оспы, Кортес. От оспы.

Кортес опустил плечи и закрыл глаза. Потерев переносицу, он ругнулся и прикусил губу.

— Господи, — пробормотал он, — пощади нас.

И тут лицо у него прояснилось.

— Я жил в регионе, где не раз случались эпидемии оспы, как и большинство моих солдат. Мы не заболеем, так что это неважно. Кто-нибудь прикасался к нему?

— Аду.

— Это плохо. Африканцы подвержены нашим болезням, как и индейцы. Нужно держать наших союзников подальше от тела. Скажи Аду, чтобы он как следует вымылся, и проследи за этим. И никому ничего не говори. Не будем сеять среди солдат панику. Аду хороший воин, и мы не можем себе позволить его потерять.

— Еще кое-что, — сказал Ботелло.

— Господи Всемогущий и все святые на небесах! Да что же еще-то случилось?

— Ребенок. Наша девочка рожает.

— Это женское дело. Не беспокой меня такой чепухой.

— У нас нет повивальных бабок.

— Да, но полно рабынь, наложниц и прочих. Несомненно, найдется хоть одна женщина, которая сможет принять роды. Да ты сам это сделаешь одной рукой. Это естественный процесс, здесь нечего бояться. — И тут Кортес вспомнил. — Ботелло, мне нужно кое-что сказать тебе.

Ботелло не понравился тон Кортеса.

— Ты верно нам служил.

— Я исполнял свой долг, — скромно опустил глаза Ботелло.

— И мы благодарны тебе. У тебя много способностей, а еще у тебя талант заводить друзей, где бы ты ни находился.

— Благодарю вас, господин, но мне пора идти к Кай. Роды будут нелегкими. Она очень слаба, а ребенок большой. Настроение у всех плохое, как вы заметили, а при родах душа и тело должны прикладывать одинаковые усилия. Это важнейшее из заданий женщины, да и вообще из заданий человечества, если уж…

— Ребенок будет полукровкой, Ботелло, если вообще выживет. Да еще и с еврейской кровью. Ублюдок-полукровка.

Ботелло об этом не думал.

— Но они женаты, господин.

Он сам не знал, какой он расы. А разве Кортес не интересовался раньше здоровьем Кай?

— Суть в том, Ботелло, что тебя избрали для переговоров с новым императором.

— Меня?

— Ты больше всего подходишь на эту роль. Скажи императору, что мы отдадим им все, что у нас есть. При этом мы лишь просим разрешения выйти из города. Сразу же вернись сюда и доложи, что он ответил.