Ночь печали

— Малинцин не просто переводчица, — заявил Агильяр. — Она объяснила нам основы целой культуры, и мы смогли общаться на равных с касиками, и даже с императором.

— Если она сумела выучить испанский, несомненно, любой из нас в состоянии выучить науатль. Я в этом уверен.

Исла считал, что вообще способен на все что угодно, если только приложит какие-то усилия. Что касается языка… Ну у него просто не было времени, ведь он был занят покорением империи.

— Я выучил пару слов, — сказал Берналь Диас.

— Этого достаточно для того, чтобы говорить с Моктецумой?

— Нет, Исла, недостаточно. Я могу поздороваться и попрощаться. Но вскоре я выучу все их слова.

— Лучше бы тебе поторопиться. Исла прав. Судьба народа не должна зависеть от какой-то женщины.

— В особенности если учесть тот факт, что вы каждый день заводите новых наложниц.

Исла пошутил. Все посмеялись.

Ботелло нашел Малинцин в комнате Нуньеса. Он заметил, что эта комната стала напоминать роскошные шатры мавров с занавесками и украшениями, сувенирами и толстой соломенной подстилкой. Вскоре Кай захочет завести себе обезьянку или попугайчика, чтобы сидел у нее на плече.

— Мне не нравится приносить новости, Малинче, потому что новости всегда бывают плохими. Мне хотелось бы сказать тебе: «Ты свободна. Мы богаты. Господь воскрес. Ты попадешь в рай». На самом деле мне нужно передать, что тебя разыскивает Кортес. Пойдем.

Они шли по дворцу для гостей, пересекая коридоры и дворы, проходя мимо фонтанов с журчащей водой, кустов гибискуса, зарослей табебуйи с чирикавшими в них птицами.

— Ботелло, я хочу у тебя кое-что спросить. Как ты думаешь, с Кай все будет в порядке?

— Рождение ребенка — это самый естественный процесс в мире. — Он подумал, что Малинцин спросит о другом. Ботелло переживал из-за нее, а не из-за Кай.

— Да, но во время войны?

— Возможно, ацтеки сдадутся. Моктецума сбит с толку. Скорее всего, он трус и мошенник. Еще и слабак.

— Он победил многих врагов.

— Тогда он был моложе, Малинцин. Есть военачальники, которые предпочитают не лезть в гущу битвы. Кортес — исключение в этом отношении. Более того, Моктецума идет по пути своих предков и не свернет с него. Ему не хватает веры в собственную интуицию. У него нет амбиций. Он находится на вершине своего общества, и при этом я должен сказать, что он совершенно загадочная личность, настоящий клубок противоречий.

Черные кудри Ботелло падали ему на глаза. Он шел, заложив ладони за спину, выбрасывая вперед хромую ногу и сутулясь, как будто на его плечи легли тяжелые заботы, не связанные с простыми вещами, о которых обычно беспокоились окружающие. Малинцин подумала, что Ботелло не смог бы жить в мире небес, о котором говорил Франсиско. Мир Ботелло был укоренен в темной земле — древний и загадочный мир.

— Ты меня звал? — с насмешкой в голосе спросила Малинцин, увидев Кортеса и других офицеров возле входа в вольер с птицами. Некоторые офицеры сидели на ступенях, другие расхаживали взад-вперед. Исла, опустив глаза, ковырнул ногой землю. Покосившись на него, Малинцин пробормотала проклятие.

— Что ты сказала? — переспросил Кортес.

— Ах, всего лишь пару слов на науатль.

— Так вот, донья Марина, мы собираемся пригласить Моктецуму в наши покои, чтобы он отобедал с нами. Идея пригласить его на обед кажется нам уместной. Мы хотим, чтобы ты предложила ему стать нашим гостем и сделала это очень вежливо и как бы невзначай. Возможно, тебе стоит причесаться, надеть свою лучшую юбку и привести себя в порядок. Ты ужасно выглядишь.

— А что, эта уипилли плохая?

— Донья Марина, дорогая моя, давай будем любезны друг с другом. Как мне поступить, если Моктецума подарил мне свою дочь, или племянницу, или кто там она есть? Не могу же я ее игнорировать. Она принцесса. Переоденься и причешись, пожалуйста.

Сеньор Всегда-у-Дел, господин Многоножка, протягивающий свои лапки ко всему, до чего может дотянуться, вмешивающийся в любое событие. И при этом он слеп к правде. Малинцин надела чистый куитль с красными линиями и уипилли с вышитыми цветами, не забыв об ожерелье из ракушек. Затем она причесалась, распушив волосы. Взяв уголек, она подвела глаза, втерла сок ягод в губы и кошениль в щеки. Вздохнув с раздражением, она взглянула на себя в обсидиановое зеркало.

— Ты выглядишь как шлюха, — сказал Кортес, когда Малинцин вышла к группе офицеров, собиравшихся пригласить императора на обед.

— А я и есть шлюха, — заявила она.

— Не будь такой, Малинцин.

— Какой?

— Я спас тебе жизнь.

— Я тоже спасла тебе жизнь.

— То, что я сплю с дочерью Моктецумы, не означает, что ты мне безразлична. Угождать императору — моя обязанность. Я знаю, что ты ревнуешь, и уважаю это чувство.

— Я не ревную.

Она даже не знала о последних интрижках Кортеса.

— Ревнуешь.

Когда он сказал это, она даже не смогла вспомнить, насколько больно ей было, когда Кортес смотрел на других женщин. Не помнила она и о том, как страдала, когда Исла рассказал ей, что Кортес женат. Тогда она была глупой девчонкой. Сейчас это все ее уже не интересовало. Кортес ее раздражал.

— Спокойно, спокойно, — вмешался Агильяр. — Давайте пригласим Моктецуму на обед и покончим с этим.

Подойдя к Моктецуме, Малинцин сняла сандалии и склонила голову. Император сидел в одиночестве, наигрывая на флейте какую-то грустную мелодию. Увидев испанцев, он поднял голову.

— Да, доченька. — Моктецума сидел на полу в своей комнате, скрестив ноги. Его длинные волосы украшала лишь простая повязка. — Кетцалькоатль подарил имена всем вещам. Он назвал горы и леса, сделал так, чтобы на полях росли маис и какао. В те времена, когда людей еще не было, Кетцалькоатль взял в подземном мире кости, окропил их собственной кровью и, породив человечество, научил свое творение музыке и танцам, ткачеству и ремеслам, календарю и молитвам, земледелию. Кетцалькоатль был богочеловеком, и он создал первый город нашего народа, первый город нашей страны, священный город Тулу, столицу Толлона. Взглянув в волшебное зеркало, Кетцалькоатль увидел, что стар и уродлив. Тогда он выпил пульке и согрешил со своей сестрой. На землю обрушился голод, а с востока и севера пришли чужеземные завоеватели. Кетцалькоатль потерпел поражение. Он отправился в паломничество для искупления и, дойдя до берега Восточного моря, решил, что еще не очистился. Тогда Кетцалькоатль надел свою бирюзовую маску и одеяние из перьев и сел на плот, сделанный из змей. Отплыв от берега, Кетцалькоатль вспыхнул огнем и стал ярчайшей звездой ночного неба. Было предсказано, что Кетцалькоатль вернется в год Цеакатль, год Одного Тростника. В этот год. Мое сердце горит, словно его омыли водами чили, доченька. Цикл завершился. Пришел конец дней.

Его торжественные слова, их чрезмерный пафос раздражали Малинцин. Ей хотелось сказать: «Как ваше сердце омыто водами чили, так мое сердце обложено снегом. Если господь наш Кетцалькоатль был столь благородным героем, как вы можете принимать за Кетцалькоатля Кортеса?» Вместо этого она сказала:

— Господин Моктецума, мы хотим пригласить вас в наш дворец, чтобы вы стали нашим гостем и пообедали с нами. Мы хотим, чтобы вы пришли один. Так ваши скромные гости смогли бы отблагодарить вас своим гостеприимством. Мы сочли бы это за великую честь.

— Спроси у него, когда он сможет прийти. — Кортес и все офицеры сгрудились за спиной Малинцин.

— Мы спрашиваем, когда вам будет удобно.

— А когда вам будет удобно?

Малинцин глубоко вздохнула.

— Великий Моктецума, вам грозит страшная опасность. Кортес не Кетцалькоатль. Он чужак, вторгшийся в наши земли. Если вы придете в его покои, вы не сможете оттуда уйти. — Она произнесла эти слова так, словно рассказывала, какие блюда будут подавать за столом. Малинцин изо всех сил старалась скрыть свое волнение.

— Что она сказала? — Кортес повернулся к Берналю Диасу, который хвастался, что понимает науатль.