Ночь печали

Кортес ответил Моктецуме, что знает о таких женщинах, так как о них известно во всем мире, и даже в небесном жилище богов. Кортес понимал, что Моктецуме не хочется отсылать людей, служащих в столице верой и правдой, в далекие джунгли, но он оценил гордые намерения Моктецумы показать свою империю во всей ее славе. «Добро всегда сосуществует рядом со злом, — повторил Кортес, — а кто рано встает, тому Бог дает. Так почему бы не начать экспедицию в золотые шахты как можно скорее?» Он мог бы отправить в эту экспедицию часть своей свиты, если, конечно, Моктецума не возражает. Нет ничего, заверил его Моктецума, чего бы он не сделал ради своих досточтимых гостей. Кортес в свою очередь пообещал, что по пути его соратники найдут племя женщин и уничтожат его. Моктецума поблагодарил своего доброго друга бога Кетцалькоатля за его щедрость, но он предпочел бы увидеть женщин пленницами в столице, ведь народ будет рад увидеть, как их принесут в жертву, и станет ликовать, когда им вырежут сердца. «Но не твое сердце, доченька», — заверил Моктецума Малинцин, которая переводила весь этот разговор.

Вечером следующего дня Кортес, зная, что Малинцин должна вскоре вернуться из птичьего вольера, попросил Ботелло привести ее, чтобы она доложила об увиденном.

— Она болеет, — сказал Ботелло. Он видел, как Аду вошел в ее хижину.

— Болеет? Да что она о себе возомнила?

— Это женский недуг, — пояснил Ботелло. — Ей нужно отдохнуть пару дней.

— Сперва Кай, а теперь донья Марина! Какое счастье, что я мужчина.

Малинцин сказала, что Одудува Аду может остаться с ней ненадолго, возможно даже до вечера. Но сначала пусть снимет обувь — кожаные сандалии. Она велела Аду лечь рядом с ней, но так, чтобы его ноги находились у ее головы, а его голова — у ее ног. И их тела не должны соприкасаться. Даже их одежда не должна соприкасаться. Они будут лежать рядом, не касаясь друг друга, его ноги у ее головы, его голова у ее ног, они не будут прикасаться друг к другу… Она зарыдала, уткнувшись в лодыжки Аду. Она плакала, обнимая его длинные красивые ноги.

Глава 31

Исла предложил похитить Моктецуму.

— А что будет потом? — опешил Ботелло.

Они пробыли в Теночтитлане всего несколько недель, но Ботелло уже успел познакомиться с одной милой женщиной и поселился у нее в Хочимилько, рядом с плавучими садами. С точки зрения Ботелло, он нашел не только свое место в Мешико, но даже любовь всей жизни — Ципактли. Она родилась в месяц крокодила, и потому офицеры называли ее Крокодилица.

— Если их лидер докажет свою несостоятельность, — продолжил Исла, — мешика будет трудно объединиться, а если мы пригрозим убить их императора, они сдадутся. Мы не только получим за него королевский выкуп — всем придворным придется снять свои ожерелья, браслеты, губные диски и серьги, чтобы он вернулся к ним целым и невредимым, — но и соберем дань с завоеванных городов-государств. Мы захватим все богатства, стекающиеся в столицу.

— Похитить императора? Когда нас окружает армия империи? — Агильяр устал от конкисты. Он выполнил свой долг, пора отправляться домой. — Который час, Нуньес?

— Десять утра, сеньор Агильяр. — Нуньес имел усталый и подавленный вид. Ботелло дважды вызывали к Кай.

— Нет-нет, ты ошибаешься, Агильяр. Это не такая уж плохая идея, — задумался Кортес. — Мы установим с ним, так сказать, доверительные отношения и соберем вместо него дань. Позже мы потребуем за него выкуп, если придется. Он же полубог, или что-то вроде того. Я уверен, ацтеки не захотят, чтобы с императором что-то случилось.

— Ты тут единственный бог, Кортес, — сказал Берналь Диас без тени сарказма.

— Вот именно. Мы возьмем в плен всего лишь императора. С этим никто и не спорит. — Исла взглянул на свою руку. Его длинный ноготь на мизинце сломался, но сейчас уже отрастал.

— Не нравится мне эта эскапада, Кортес. Лучше атаковать город снаружи, если так надо. — Альварадо ненавидел подобные совещания. Ему нравилось выполнять простые задания: чистить лошадей, убирать за ними, кормить, дрессировать.

— Альварадо, как мы можем захватить город, в который ведут всего лишь три моста, а его армия находится внутри?

Исла, изначально державшийся скромно, после казни Куинтаваля обрел уверенность в себе. В Теночтитлане он считал себя первым заместителем Кортеса, так что никто не смел ему перечить. Он ходил по городу гордый, словно фазан.

— Ключом к победе является вода. — Нуньес не знал, зачем он произнес вслух очевидную истину.

На самом деле Нуньес не хотел войны. Он мечтал остаться в Теночтитлане. Здесь жили лучшие повивальные бабки империи и обеспечивались наиболее приемлемые санитарные условия.

— Они окружены водой, Нуньес, — хмыкнул Исла, будто Нуньес круглый дурак и ничего не понимает.

— Я хочу сказать, что во время осады достаточно будет перекрыть им поставку воды. Воду из озера пить нельзя: она слишком соленая. У них только один источник, и он находится в Чапультепеке. Если перекрыть воду, то город сдастся.

Если ацтеки быстро сдадутся — а Нуньес не сомневался, что именно так столь вежливый и благородный народ и поступит, — исчезнут напряжение и недоверие, люди смогут жить дальше своей жизнью, с той лишь разницей, что Кортес станет новым императором, а его офицеры — придворными. Нуньес вспомнил древнюю крепость Массада, стоявшую на голом плато. Когда римляне осадили ее, иудеи предпочли рабству смерть и начали убивать друг друга — матери убивали детей, мужья — жен, до тех пор пока в живых не остался только один. В Теночтитлане такого не случится. Возможно, жители этого города даже с радостью примут смену власти и все уладится простым рукопожатием. Нуньесу хотелось стать земледельцем, выращивать зерно, бобы, завести пару индеек. В Европе он не имел права владеть землей.

Склонившись вперед, Исла что-то шепнул Кортесу на ухо.

— Да-да, я знаю, — кивнул Кортес.

И все же в глубине души он понимал, что экспедиция лишь выиграла от участия Нуньеса, с его картами и чертежами. Нуньес был навигатором на корабле у Кортеса, да к тому же отличным плотником. Кортес понимал, что Нуньес примкнул к конкистадорам от безысходности. Он не мог вернуться в Испанию или даже на Кубу или Гаити, поскольку там его арестовали бы инквизиторы, считал Кортес. Нет лучшей причины поддерживать военачальника, чем личная заинтересованность и необходимость выжить.

— И как же мы похитим императора? — прошептал Кортес.

Встреча офицеров состоялась в птичьем вольере в живописном месте, напоминавшем Агильяру греческий амфитеатр: здесь высились рядами белые каменные скамьи, а за ними росли старые сейвы.

— Я бы не назвал это похищением, — заявил Исла. — Мы просто пригласим его к себе. — Он задумчиво потер руки. — Главным для этого народа являются хорошие манеры, ритуалы и традиции. Их поведение ограничено нормами и всегда продумано. Почему бы этим не воспользоваться?

Отец Ольмедо внимательно присмотрелся к Исла. Как и у Моктецумы, у этого испанца почти не росли волосы на теле. Бородка у него была редкой, а усы едва пробивались, словно у незрелого юноши. Он зачесывал волосы назад, так что всегда казалось, будто они прилипли к голове. Отец Ольмедо подумал, что Исла, вероятно, пользовался каким-то жиром. Никто никогда не видел, как Исла ходит в туалет. Может быть, его тело покрыто татуировками, может, он член тайной секты дьяволопоклонников?

— Мы вежливо пригласим Моктецуму, — продолжил Исла. — Наш дом — его дом, наш дворец — его дворец. Пожалуйста, приходите к нам на ужин в узком кругу друзей. Мы приглашаем и вашу свиту, но на самом деле мы жаждем лишь вашего благородного общества. Это будет частная встреча при свечах.

— Мы скажем ему, — продолжал Кортес, восхищенный этой идеей, — что он волен управлять империей как раньше и всем так и будет казаться. Он станет управлять империей из дворца Аксаякатля, а мы превратимся в силу, поддерживающую его трон.