Ночь печали

— Кетцалькоатль ушел бы ночью, тихо и быстро. Он оставил бы город чолульцам. — Кетцалькоатль не нападал на города, не мечтал их завоевать. Он говорил людям о том, что не следует совершать человеческие жертвоприношения. — Кетцалькоатль ушел бы до начала битвы. Он дождался бы, пока женщины и дети покинут город после ужина, и, вежливо поблагодарив касика, сделал бы вид, что отправился почивать на циновку, а сам тихо увел своих солдат из города. Утром воинам Чолулы оказалось бы не с кем сражаться. Некого было бы убивать. Никому не пришлось бы умереть. Никому.

— Не сражаться? Кетцалькоатль не стал бы сражаться?

— Несомненно, это лучший способ, благодаря которому можно всех спасти. Именно так тебе следует поступить.

— Ты хочешь сказать, что следует бежать от войны? Бежать от моей собственной войны? Стать трусом?

А был ли Кетцалькоатль трусом? И почему это плохо?

— Чтобы они называли нас женщинами?

— Какая разница, как они будут называть вас? Почему быть женщиной — это плохо? Я ведь женщина.

На самом деле Малинцин знала, что быть женщиной плохо, потому что если ты женщина, то тебе нужна защита мужчины, защита от других мужчин.

— Донья Марина, — Кортес зажег свечу и начал одеваться, — ты такая красивая, дорогая моя. Я готов съесть тебя. Сейчас мне нужно кое с кем поговорить, но я скоро вернусь. Подожди меня.

Малинцин поймала его руку.

— Ты ведь не убьешь старушку, правда? Никого не убьешь?

— Старушку? Конечно же нет.

Глава 27

Под покровом ночи индейские союзники испанцев — семпоальцы, ксокотланцы и тласкальцы — окружили Чолулу, чтобы атака была двунаправленной и исходила как изнутри города, так и снаружи. Женщин-рабынь, принадлежавших испанцам, вместе с Франсиско отправили в леса к востоку от того места, где прятались чолульские женщины. Хотя чолульцы имели численное превосходство, Кортес не сомневался в своей победе, ведь на его стороне был эффект неожиданности. Кроме того, мечи испанцев были острее, аркебузы — мощнее любого копья, арбалеты — быстрее луков и стрел. Испанцы привезли с собой самые современные мушкеты с фитильным замком, а также лошадей. (Наиболее мощным оружием оказался обычный огонь — испанцы подожгли все соломенные крыши.) Лошадей можно пустить в галоп, что наверняка создаст дополнительные трудности для чолульских лучников. В битве на центральной площади следовало пользоваться длинными рапирами, короткими мечами и щитами. Ряд мушкетеров, ряд лучников, ряд мушкетеров, ряд лучников, перед ними копейщики, а в первом ряду мечники, стоящие плечом к плечу.

Малинцин приказали идти с чолульскими женщинами и делать вид, что она собирается последовать совету старушки. Она действительно пошла с этой старой сумасшедшей, но, оказавшись среди высоких сосен вместе с другими женщинами и детьми, Малинцин решила обо всем рассказать старушке и предупредить жительниц города о том, что произойдет. Она думала, что они вернутся в город и остановят мужчин.

— Матушка, — сказала Малинцин, притягивая к себе старушку, — испанцы догадались о том, что произойдет. Они как-то узнали о том, что чолульцы собираются убить их утром. Сейчас они вместе со своими союзниками окружают город. Давайте вернемся в Чолулу и усядемся на центральной площади, чтобы ни одна из сторон не могла воевать.

— Что? О чем ты говоришь? Это невозможно.

— Предупредите своих мужчин, пусть они присоединятся к женщинам и детям. Вы все можете скрыться в лесу, тогда утром в городе никого не окажется и испанцам некого будет атаковать. Тогда они уйдут.

— Мой сын могучий воин, — ответила старушка. — То, о чем ты говоришь, неправда, ведь как кто-нибудь мог догадаться о наших планах? В Чолуле нет предателей. Никто не рассказал бы об этом испанцам.

— Старушка, скажи другим женщинам. Я говорю правду.

— Неужели ты не видишь, сколько нас? Целый город против горстки дикарей.

— А как же их союзники — семпоальцы, ксокотланцы и тласкальцы?

— Это не имеет значения. С нами Кетцалькоатль.

Когда Малинцин попыталась предупредить молодых чолульских женщин, никто не поверил в то, что Чолула проиграет битву с чужаками. Это казалось им невероятным. Более того, женщины решили, что Малинцин пытается заманить их в ловушку, — в конце концов, она ведь любовница командира испанцев. «Малинцин. Принцессочка, — плевались они. — Выскочка. Падшая, распутница, красивая снаружи и уродливая внутри». Десять молодых сильных женщин окружили Малинцин и не позволили ей сдвинуться с места. Так они и провели ночь в лесу под деревьями — Малинцин, жительницы Чолулы и их дети. Перелетные птицы уже улетели, а те немногие из животных, что остались сейчас в лесу, спрятались в свои норы. На плато в горах Малинцин часто слышала пурпурного певуна и иволгу, привыкла к запаху сосен, но эта ночь была необычно холодной и ветреной, верхушки деревьев качались, низкие деревца пригибались к земле. Казалось, будто огромный великан, очнувшись ото сна, зевает и потягивается. Свист ветра напоминал птицу, потерявшуюся в собственной песне. Малинцин свернулась клубочком, закутавшись в оленью шкуру и подоткнув ее со всех сторон, но ладони и ступни у нее болели, как будто погруженные в холодную быструю воду. Нос у нее подергивался, а зубы ныли от холода. И тут она услышала шаги какого-то животного, приближавшегося к ней. Топ-топ-топ-топ. Она не решалась открыть глаза. Топ-топ-топ. Зверь подходил все ближе. Она пыталась лежать тихо, чтобы зверь подумал, будто она всего лишь срубленное дерево или скала. Топ-топ-топ. Ему как-то удалось пробраться сквозь круг женщин, охранявших ее. Топ-топ-топ. Нос зверя оказался возле ее лица. Малинцин осмелилась открыть глаза и увидела ягуара. Она не могла двигаться, не могла кричать, вообще ничего не могла сделать. У ягуара были желтые змеиные глаза с черным вертикальным зрачком. Он вновь сунулся носом к ее лицу, пошевелил усами, принюхиваясь, а затем ушел, задрав хвост.

Мысли стучали в голове Малинцин словно камни, скатывавшиеся со скалы. Это был бог. Это был ягуар. Это был бог-ягуар подземного мира. Это был житель Чолулы в шкуре ягуара. Это Лапа Ягуара приходил убить ее. Нет, к ней явилось настоящее животное. Волшебное животное. Жрец, превратившийся в зверя в видении. Нет-нет. Это был настоящий ягуар, который будет защищать ее.

Она заснула, а на следующее утро увидела большого тапира, рыскавшего неподалеку в поисках еды. Затем ее внимание привлекли два какомицли. Животные успокаивали ее, рассказывали ей о том, что все будет в порядке. Вот все и закончилось. Женщины и дети все еще спали, но, когда Малинцин встала, они тоже начали просыпаться. Никто не разводил костров, не кипятил воду, не готовил завтрак. Они сидели и ждали, а через несколько минут услышали крики умирающих. Малинцин зажала ладонями уши, опустившись на землю.

Женщины смеялись, глядя на нее. Они были уверены в исходе боя. Через час, когда крики затихли, женщины, взяв с собой детей, вернулись в город. Малинцин отстала, словно прикованная к месту, и через несколько минут услышала их вопли. «Это моя вина», — сказала она себе и заставила себя идти и смотреть.

Тела чолульцев сложили в кучу. В боевом облачении, в перьях и боевой раскраске, с отрубленными руками и ногами, раскроенными черепами, зияющими дырами в груди, чолульцы лежали на площади, и Малинцин не могла представить их живыми. Казалось, что с самого момента сотворения мира они лежали здесь — мертвые, расчлененные, выпотрошенные, окровавленные. И почему она не замечала их раньше, не замечала этой груды трупов в городе, когда испанцы въехали сюда на лошадях?

Старушка, желавшая стать ее свекровью, бросилась к груде тел в поисках своего сына.

— Где он? — плакала она, схватив Малинцин за руку. — Где твой жених?

Некоторые испанцы отрезали чолульцам гениталии и подвесили их на ремнях. Кое-кто собирал уши, чтобы сделать из них ожерелье.