Ночь печали

— Первая линия на фланги!

— Первая линия на фланги!

Аду толкнули, и он увидел, что ряд испанских солдат с их семпоальскими союзниками стал реже и, как и в первый из трех дней боя, часть солдат отошла ко флангам, а солдаты из тыла выдвинулись вперед, окружив тласкальцев и отрезав им путь к отступлению. Испанцы сжимали круг все уже, убивая индейцев в его центре.

— Отступаем!

— Отступаем!

Испанцы покинули поле боя, и звуки битвы утихли. Там и сям еще шли стычки. Испанцам удалось захватить несколько пленников, но на самом поле боя к концу дня лежала отвратительная куча тел тласкальских воинов — обезглавленных, расчлененных, заколотых, забитых, зарезанных. Их мертвые глаза смотрели вдаль. Испанские интенданты ходили по полю боя, подсчитывая тела и оценивая причиненный урон.

— Потери с нашей стороны составляют тридцать пять человек, — крикнул кто-то.

— Потери — тридцать пять человек!

Кортес не думал, что следует объявлять о потерях так громко, так как солдаты все равно узнали бы об этом рано или поздно. Не стоило подрывать боевой дух. В целом, учитывая количество врагов, тридцать пять убитых — это было очень мало.

— Да упокоит Господь их души. Мы победили, — объявил он.

— Мы победили.

— Мы победили.

Аду не ощущал вкуса победы. Он притронулся к своим рукам и ногам. Они по-прежнему находились на месте. Затем он провел ладонями по груди — ран не было. Все вокруг пришли в восторг — он же ничего не чувствовал. Иные прыгали от радости, обнимались, поздравляли друг друга, а Аду хотелось опуститься на землю и присоединиться к мертвым. Некоторые испанские солдаты заявили о своем желании направиться в город и потребовать у тласкальцев выкуп. Испанцам хотелось заполучить новых рабынь, чтобы те делали все, что им прикажут. Им хотелось погружаться в женскую плоть, как настоящим завоевателям.

— Ни в коем случае, — заявил Кортес и опустился на колени.

Все остальные так же преклонили колени, и, пока семпоальцы удивлялись происходящему, испанцы принялись возносить благодарность Небесам за победу.

— Господи! — начал Кортес.

— Господи! — повторили за ним войска.

После молитвы все, как могли, почистились и стали по приказу Кортеса разбивать лагерь. Женщины отправились готовить праздничный ужин.

— Кортес спас мне жизнь, — сказала Лапе Ягуара Малинцин.

Во время боя Лапу Ягуара нигде не было видно, но затем он внезапно появился из ниоткуда, готовый помочь всем, чем мог.

— Меня чуть было не разрубили на две части, а Кортес убил тласкальского…

— Ну, конечно же, он спас тебе жизнь, донья Марина, — перебил ее Лапа Ягуара, отряхивая ладонями грудь, как будто испачкался во время боя. — Неужели ты думаешь, что он сможет обойтись без переводчика?

— Дело не в этом, Лапа Ягуара.

— А, ну да, он же хочет жениться на тебе.

Все, за исключением Малинцин, с самого начала знали о том, что Кортес женат.

— Я знаю, что он не может жениться на мне, но он спас мне жизнь. Спас мне жизнь.

— Хорошо, Маакс. Значит, ты будешь жить и умрешь в какой-нибудь другой день. А я думал, что ты ненавидишь его.

— Ненавижу.

— Ну, конечно, ненавидишь.

— Где Кай?

— Почему ты спрашиваешь об этом у меня? Я Кай не супруг, — фыркнул Лапа Ягуара.

— Кай! — позвала Малинцин, оглядывая толпу женщин, готовящих ужин.

Вокруг возводились палатки. Малинцин пошла искать Кай в лагере, но не нашла. Офицеры советовались, стоя на краю поля боя, но Нуньеса не было видно. Франсиско, остававшийся с женщинами, тоже не знал, где Кай. Аду лежал на спине, глядя на заходящее солнце. Он не заметил, как Малинцин подошла к нему. Неподалеку Ботелло оказывал помощь раненым, среди которых почти не было испанцев. В основном тласкальцам удалось ранить семпоальцев и ксокотланцев.

— Ботелло? — позвала Малинцин.

Она не хотела идти на поле боя, видеть мертвых, раненых, кровь, отрубленные части тел, следы резни.

— Да, иди сюда. Помоги мне. Давай осмотрим павших. Может быть, там еще кто-то жив.

— Ты видел Кай?

— Делай, что я говорю, Малинче. Пойдем за мной. Ты будешь чистить раны, а я буду их зашивать.

Ботелло, разорвав рубашку, перебросил тряпки через плечо, собираясь бинтовать ими раны. В руке он сжимал свою знаменитую сумку с травами и всякой всячиной.

Из-за шатров показался Нуньес.

— Я не могу найти Кай, — сказал он. — Ты ее видела?

— Нет. Как ты думаешь…

— Может быть, она ранена, — вмешался Ботелло.

— Она стояла с другими женщинами. Я ее видела, — заявила Малинцин, — рядом с племянницей касика Семпоалы. С ней все было в порядке.

К полю начали слетаться птицы. Они то снижались, то вновь поднимались вверх, медленно кружась над телами. Ястребы, вороны и стервятники.

— Помогите! Помогите! — послышался чей-то слабый голос из-под груды тел.

— Кай! — взвизгнул Нуньес, и все трое побежали в ту сторону.

Кай лежала на спине. Стрела пробила ей ногу, пригвоздив к земле.

— О господи! — простонал Нуньес.

— Ничего страшного, — сказал Ботелло. — Нам нужно просто вытащить стрелу.

— Я не могу ее вытащить, — запаниковал Нуньес.

— Что случилось? — Аду тоже отправился на поиски и увидел Кай.

У девушки был такой вид, как будто она вот-вот умрет от страха.

— Я не могу двигаться, — сказала Кай, стараясь не шевелиться.

— Моему отцу отрезали ногу, — заявил Аду. — Добром это не кончится.

Кай посмотрела на Нуньеса.

— Я умру, Рафаэль?

— Нет-нет, — успокоил ее Аду. — Я могу вытащить стрелу.

Осмотрев ранение более внимательно, Аду увидел, что большая часть стрелы погрузилась в землю, и если он станет ее вытаскивать, то это приведет лишь к еще большим повреждениям. Следовало поднять саму Кай, протащив ее ногу сквозь древко стрелы. Аду мог обрезать древко прямо у ноги, но, если он станет поднимать Кай, у которой нога пробита насквозь, ей станет очень больно. Рана могла воспалиться и загноиться.

— Нуньес. — Голос Аду дрогнул. — Нам нужно взять ее за ногу и осторожно, медленно поднять, так чтобы стрела осталась в земле и мы ее не выдернули. Нам придется… — У него не хватило слов.

— Но ей же будет очень больно, Аду. Мы не можем этого сделать, — возразил Нуньес.

— Если мы этого не сделаем, она умрет. Она не может жить со стрелой в ноге. Придется ее вытащить.

— Кай не умрет, правда? — Малинцин начала плакать.

Кай молчала, и только глаза у нее расширились от страха.

— Но ты же всего лишь мальчишка, — сказал Нуньес Аду.

— Если бы я мог прямо сейчас стать старше, я бы стал, — ответил Аду.

— Перевяжите ей ногу прямо над раной, чтобы не было сильного кровотечения, — вмешался Ботелло. — Загляни в мою сумку, Малинцин. Там ты найдешь розовую воду и яйцо. Да, и еще вытащи бутылку водки. У меня есть настоящая серебряная игла и нитка. Это нам тоже понадобится. Все будет в порядке, Кай, девочка моя, через пару дней уже начнешь бегать. — Ботелло улыбнулся. — Ничего страшного.

Малинцин сняла уипилли и расстелила ее на земле. Вытащив из сумки Ботелло яйцо, завернутое в мох, и розовую воду в маленькой стеклянной бутылке, она удивилась, как он умудрился сохранить столь хрупкие вещи в сумке во время сурового перехода. Смешав яйцо с розовой водой в небольшой глиняной миске, которую Ботелло использовал для измельчения листьев, Малинцин пропитала повязки водкой, нашла нитку и иголку и разложила все это на своей уипилли.

— Я мог бы дать тебе кое-какие болеутоляющие корни, но у нас нет времени ждать, чтобы они подействовали. Вот. — Ботелло протянул Кай мягкую деревяшку, которую она должна была сжать в зубах. — Кусай ее, когда будет больно.

Он наложил жгут и крепко его затянул.

— Подумай о Кетцалькоатле, Кай. Подумай о том, какой он храбрый, — уговаривала подругу Малинцин.

— Ты не умрешь, Кай. Я не позволю тебе умереть, — сказал Нуньес.

— Обещаешь, Рафаэль?

— Обещаю.

Взяв один из ножей Ботелло, Аду срезал край стрелы, торчавший из ноги. Нуньес и Малинцин перехватили ногу Кай, чтобы та не двигалась.